[422] Правда, значительную прослойку (от 12 до 17 %) они сохранили лишь в Омске, Иркутске, Тобольске, Тюмени, Бийске и Минусинске. Стремительно упало влияние кадетов в таком крупном городе, как Томск, ранее являвшемся оплотом партии в Сибири, а также в Чите, Красноярске, Барнауле.
Существует мнение, что Временное правительство не использовало в полной мере потенциал коалиционных комитетов (равно как земств и городских органов самоуправления) в противовес Советам как органам «сословной демократии».[423]
Относительное влияние сохранили кадеты и в традиционных органах местного самоуправления. В течение года прошли первые после революции земские и городские выборы (выборы в земства были вообще первыми в Сибири, т. к. до революции они не распространялись на нее) на основе нового закона о всеобщем, равном и прямом избирательном праве. В преддверии летних выборов в городскую думу Омский комитет кадетской партии заявлял в обращении к избирателям: «Партия народной свободы… стоит на строго демократической, но вместе с тем надклассовой точке зрения; она поэтому не может воздействовать на воображение избирателей разными планами утопических реформ…, выдвигает идеи свободы, права, общих интересов, перед которыми должны смолкнуть узкогрупповые и классовые притязания».[424]
В целом итоги городских выборов были неутешительными для кадетов, хотя и не провальными. В среднем по России, по данным МВД, полученным окончательно в сентябре 1917 г., за них проголосовало 13 % избирателей в губернских городах и всего 5 % в уездных и заштатных (за умеренно социалистические партии, выступавшие где по отдельности, а где в блоке, – соответственно 58 и 32 %, за большевиков – 7 и 2 %).[425] В городах Сибири их результаты оказались еще слабее, чем в Европейской России. Так, в Петрограде кадеты завоевали 22 % голосов (хотя в свое время на выборах в Госдуму – от 58 до 61 %), в Москве – 17 % (в Госдуму – от 54 до 65 %). Победу повсеместно одерживали эсеры (в Москве они набрали 58 % голосов). Прежде всего, это объяснялось разницей между цензовыми выборами по куриям в Государственную думу и всеобщими равными выборами, впервые проведенными в 1917 г., когда эсеры были безусловно самой популярной и массовой партией. Тем не менее, в Москве кадеты завоевали почетное 2-е место. В Сибири же итоги выборов для них были значительно скромнее. Наибольший процент (около 13 %) они набрали в Омске (8 мест из 60), в Иркутске – всего 11 мест из 96 (менее 9 %), в Барнауле – 5 из 61 (св. 8 %), в Красноярске – 9 из 84, в Тюмени – 3 из 46. И хотя в Иркутске, например, кадеты заняли «почетное» 3-е место, набрав 3,6 тыс. голосов, они оказались численно бессильны по сравнению с эсеро-меньшевистской коалицией, в совокупности получившей на выборах 17,7 тыс. голосов избирателей. Наиболее плачевной была ситуация в Томске, где кадеты не получили ни одного места ни в городской думе, ни в исполкоме губернского народного собрания, преобразованном затем во временную земскую управу. Не прошли они и на выборах в народное собрание такого быстро развивавшегося города Западной Сибири, как Новониколаевск, хотя близкая к ним партия республиканцев-демократов, образованная из левого крыла кадетов (сторонников Н. В. Некрасова), заняла 3-е место, да и то с огромным отставанием от эсеров и социал-демократов.[426]
Еще меньше мест кадеты набрали на прошедших позже в Сибири земских выборах, не имея влияния в деревне, где пользовались почти непререкаемым авторитетом эсеры.
Можно согласиться с мнением, что в регионах при Временном правительстве имело место не «двоевластие», как привыкли с легкой руки В. И. Ленина называть этот период, а «многовластие», т. е. по существу – анархия.[427] На местах представителями власти параллельно являлись комиссары Временного правительства, коалиционные комитеты, земские и городские самоуправления и Советы. Не случайно уже 4 марта 1917 г. в Томской городской думе гласные Н. Патрушев и К. Эман выступили с тревогой по поводу молниеносного развала общественного порядка и критиковали поспешные меры по разгону старой полиции, возглавлявшейся опытным полицмейстером Шереметом, и замене ее набираемой из непрофессионалов милицией.[428] Но в выступлениях большинства депутатов преобладало благодушие, характерное для интеллигенции в те дни, объяснявшей «временные эксцессы» «революционным энтузиазмом масс».
Вскоре именно Томск дал яркий пример анархии и самоуправства. Поскольку до революции на Сибирь не распространялись земские учреждения, 15 марта 1917 г. местный коалиционный комитет принял постановление о выборах в губернское народное собрание и его исполнительный комитет, а также в аналогичные собрания и исполкомы в уездах, волостях и селах, хотя это совсем не входило в компетенцию городских властей. Но городская дума утвердила постановление. Первая сессия губернского народного собрания состоялась в апреле—мае 1917 г. Поскольку большинство избирателей составили крестьяне, 3/4 делегатов были эсерами. В составе избранного им исполкома тоже преобладали представители социалистических партий.[429] Более того, выборы, вопреки закону, проводились по мажоритарной системе (а не пропорциональной) и с произвольным понижением возрастного ценза избирателей с 20 до 18 лет.[430]
Подобная самодеятельность, шедшая вразрез с установлениями правительства, вызвала возмущение кадетов. Томский, барнаульский и бийский комитеты партии резко осудили затею с народным собранием.[431]
Популярный в Сибири кадет Е. Л. Зубашев, бывший директор Томского технологического института и выборный член Государственного совета, назначенный губернским комиссаром Временного правительства, был торжественно встречен в Томске 20 марта на вокзале под звуки «Марсельезы», с красными знаменами и почетным караулом. Но он не нашел общего языка с социалистами и менее чем через два месяца ушел в отставку.[432] Решение Временного правительства назначить комиссаром вместо него бывшего управляющего губернской казенной палатой было опротестовано народным собранием под тем предлогом, что народ не желает видеть во главе губернии «представителя старой бюрократии». После этого народное собрание решило, что правительственный комиссар вообще не нужен.[433]
Омская кадетская «Сибирская речь» язвительно называла Томск по этому поводу «Томским удельным княжеством» и констатировала, что «с наступлением революции Томск потерял голову».[434] Возмущение кадетов вызвало и требование исполкома Томского губернского народного собрания к министру юстиции сменить председателя окружного суда, в чем они справедливо усматривали (вне зависимости от личности судьи) покушение на базовый демократический принцип несменяемости судов.[435] Резкий протест Томского комитета кадетской партии вызвала фактическая отмена губисполкомом тайны частной переписки под предлогом «безопасности» (на что, как справедливо комментировали кадеты, не решалось и царское правительство). В свою очередь, печатный орган Томского губернского народного собрания «Голос свободы» допускал в своих статьях резкие нападки на кадетов.
Томская фронда вызвала ответную реакцию Временного правительства, заморозившего ассигнования на нужды губернии. В итоге был достигнут компромисс: комиссаром был назначен председатель губисполкома беспартийный социалист Б. Ган. Но правительство не признало самого народного собрания, как незаконно возникшего органа. Пришлось подчиниться и назначить выборы в городскую думу и губернское земство по новым правилам, после чего народное собрание и его исполком были распущены.[436]
Оплотом большевиков в Сибири стал Красноярск, который называли «цитаделью сибирского большевизма», «сибирским Кронштадтом».[437]
Внешне анархия управления на местах несколько ослабла летом 1917 г., когда губернские и уездные комиссары правительства по существу подчинили себе коалиционные комитеты, местную администрацию и милицию (за исключением Красноярска, где наибольшей реальной властью пользовался Совдеп). Но им так и не удалось поставить на место главный очаг оппозиции – Советы. К тому же среди комиссаров с самого начала преобладали социалисты. В Сибири среди 77 губернских и уездных комиссаров и их помощников даже в мае 1917 г. насчитывалось 46 представителей социалистических партий и всего 3 кадета[438] (многие были формально беспартийными). Кадеты занимали посты губернских и областных комиссаров в Омске (бывший член Государственного совета И. П. Лаптев, затем Н. И. Лепко, в дальнейшем – городской голова Омска в 1918 г. и при Колчаке) и Чите, совсем недолго – в Томске (Е. Л. Зубашев).
Сибирские кадеты оказались слабее, чем в Европейской России, не сумели обескровить местные Советы и загнать большевиков в подполье, что удалось сделать (вплоть до Корниловского выступления) в центре после упомянутых событий. Эта слабость проявлялась постоянно. Так, 13 августа в Омске прошла демонстрация в поддержку II Западно-Сибирского съезда Советов. Кадеты агитировали против нее, но на их призыв к бойкоту откликнулись лишь две школы прапорщиков. В условиях вторжения политики в армию одной из важнейших задач для всех партий стало приобретение сторонников среди командного состава. Сформированный в Красноярске с помощью местного совещания общественных деятелей (включая кадетов) новый гарнизонный комитет постановил разоружить находившиеся на стороне местного «совдепа» воинские части. В поддержку командование Иркутского военного округа выслало в Красноярск карательный отряд. Но местным большевикам удалось разагитировать войска и сорвать операцию.[439] Таким образом, в Сибири, в отличие от Европейской России, большевики продолжали не только действовать легально, но и оказывать влияние на ход событий. К осени 1917 г. фактически прекратили существование коалиционные комитеты общественных организаций, в которых кадеты играли видную роль. Их полностью вытеснили Советы, в которых безраздельно господствовали социалистические партии, а с сентября 1917 г. – большевики. Так, в Омске под давлением «совдепа», в котором после краха Корниловского движения победили большевики, областной комиссар кадет Н. И. Лепко и командующий военным округом Прединский были смещены с должности, коалиционный комитет распущен, после чего совет потребовал распустить городскую думу и заменить ее «комитетом революционной демократии».