[575]
Поначалу основные надежды возлагались по-прежнему на Учредительное собрание, выборы в которое прошли по всей стране 12 ноября 1917 г. (в Сибири по техническим причинам с опозданием их провели в Алтайской губернии и Акмолинской области). На них кадеты в Сибири набрали всего 3 % голосов, спустившись на 5 место после завоевавших абсолютное большинство эсеров (75 %), большевиков (8,6 %), представителей нацменьшинств (5,9 %) и энесов (3,7 %). Из крупных партий меньше набрали только меньшевики (1,4 %) и левые эсеры (0,3 %).
Правда, в городах число голосовавших за кадетов было на порядок выше – от 20 до 30 %. В Омске они завоевали 2-е место после большевиков, оттеснив эсеров на 3-е, а в Тобольске – даже 1-е место. Но, напоминаю, 87 % населения Сибири составляла деревня, где кадетов ожидал полный провал.[576] Не помогла и активная предвыборная агитация (красноярские кадеты даже включили в нее обещание передачи земли в полноправную собственность крестьян).
Несмотря на то, что с марта 1917 г. все политики только и говорили о выборах в Учредительное собрание, сами выборы продемонстрировали возросшую пассивность, разочарование избирателей. Если по округам в целом (с учетом солдат местных гарнизонов, распропагандированных большевиками) она была достаточно высокой, то в городах – в разы меньше: так, в Томской и Алтайской губерниях к урнам явились по округам в целом – соответственно 75 и 81 % избирателей, а в городах – всего 37 и 41 %.[577] В Томске явка была еще ниже, чем на предшествующих выборах в городскую думу, хотя среди кандидатов в депутаты по избирательному округу было немало именитых людей (от кадетов – бывший член Госдумы Ф. Родичев и член ЦК партии Н. Щепкин из Петрограда, профессор Г. Тельберг из Томска).[578] Показательно, что из горожан Томска 29 % голосовали за кадетов, 23 % – за большевиков и 22 % – за эсеров. Но с учетом крестьянского населения и в особенности деморализованных большевистской агитацией солдат местного гарнизона итоговое соотношение по всему избирательному округу было совершенно другим: 40 % за большевиков (12,9 тыс.), 23 % за эсеров (7,4 тыс.) и 20 % за кадетов (6,3 тыс.); энесы (народные социалисты) получили 4,4 тыс. голосов, меньшевики – всего 1 тыс. В результате же все 9 депутатских мандатов от Томской губернии получили эсеры.[579] В уездных городах соотношение было в их пользу: так, в Бийске Алтайской губернии эсеры набрали 2 тыс. голосов, большевики – 1,7 тыс., кадеты – 1,3 тыс., меньшевики – 100, энесы – 50.[580]
Не лучше было в Иркутске. Здесь от кадетов баллотировались бывший депутат II Государственной думы Д. А. Кочнев, крупный енисейский промышленник, член ЦК партии и депутат III и IV Госдумы С. В. Востротин, член ЦК, депутат III и IV Госдумы Н. К. Волков, редактор газеты «Свободный край» П. И. Федоров и И. С. Фатеев. В результате победил блок большевиков и меньшевиков-интернационалистов (11,1 тыс. голосов). На втором месте остались эсеры (9,9 тыс. голосов), на третьем – кадеты (5,6 тыс.), далее шли меньшевики-«оборонцы» (1,7 тыс.) и блок областников и энесов (1 тыс.).[581] В целом по Иркутской губернии положение кадетов было еще хуже: 1-е место завоевали эсеры (220 тыс. голосов), 2-е – блок областников и бурят (55 тыс.), 3-е – большевики (50 тыс.).[582]
От Енисейской губернии после выборов депутатские мандаты получили лишь 4 эсера и 2 большевика.[583]
В итоге из 49 депутатов, избранных в Учредительное собрание от Сибири, почти все оказались эсерами. Помимо них, мандаты завоевали всего 3 представителя нацменьшинств, 2 большевика, 1 меньшевик и 1 кадет: им стал бывший депутат Государственной думы забайкалец С. А. Таскин.[584] В целом же по России в Учредительное собрание из 767 избранных депутатов прошло 15 кадетов – против 347 эсеров, 180 большевиков, 159 представителей нацменьшинств, 16 меньшевиков и 39 прочих. Характерно, что практически все кадетские кандидаты имели высшее образование, тогда как среди эсеровских таковых было 66 %, а среди большевистских – всего 32 %.[585]
В целом по стране за кадетов на выборах в Учредительное собрание голосовали 4,7 % избирателей.[586] Сохранялась тенденция, проявившаяся еще на осенних муниципальных выборах 1917 г.: в Европейской России влияние эсеров падало быстрее, чем в Сибири, за счет чего усиливались позиции большевиков с одной стороны и кадетов – с другой. Слабее всего позиции кадетов были в солдатской и крестьянской массе, шедшей за эсерами либо за большевиками, наиболее сильными же – среди населения крупных городов с высоким процентом интеллигенции и средних слоев: в губернских центрах России они набрали почти 1/4 голосов, причем в 13 из них вышли на 1-е место, а в 32 (включая Петроград и Москву) – на 2-е (в Петрограде и Москве большевики завоевали соответственно 6 и 5 депутатских мандатов, кадеты – 4 и 4, эсеры – всего 2 и 1, меньшевики – ни одного).[587] Помимо буржуазии и интеллигенции, в городах за них голосовали средние обывательские слои населения. Среди крестьян их программа успеха не имела, хотя они уделили внимание ее пропаганде, заявляя в предвыборных обращениях к крестьянам, что им нечего ждать от других партий: эсеровская «социализация» земли отнимет у них право наследования, меньшевистская программа «муниципализации» отдаст их земли земствам («новому помещику»), а большевики ориентируются на рабочих и склонны лишь к обману селян.[588]
На таком неутешительном для кадетов исходе выборов во многом сказался и запрет деятельности партии, в соответствии с упоминавшимся ноябрьским декретом Совнаркома.
И опять же в Сибири они оказались слабее, чем по России в целом, и слабейшими среди 3 ведущих партий (наряду с эсерами и большевиками), в среднем набирая от 2 до 4 %. Лишь в губернских городах кадеты завоевали от 13 % в Красноярске и Чите до 48 в Тобольске, заняв 1-е место в Тобольске и Томске, 2-е – в Омске и 3-е – в Иркутске, Чите, Красноярске и Барнауле. Но и здесь их удельный вес оказался (за исключением Томска и Тобольска) скромнее, чем в столицах (36 % в Москве и 26 в Петрограде).
По округам же повсеместно победили эсеры, получив от 54–58 % голосов в Иркутской губернии и Забайкалье до 85–87 % в Томской и Алтайской губерниях.[589] В городах они уступали большевикам (за исключением Иркутска), а в Омске, Томске и Тобольске – и кадетам. В войсковых гарнизонах (кроме Читы) на фоне антивоенных настроений вне конкуренции были большевики. Но даже в губернских городах эсеры набрали больше голосов (от 22 % в Томске до 44 в Чите), чем в Петрограде и Москве (соответственно 16 и 8 %).
Большевики по округам в целом шли на 2-м месте после них (кроме Тобольского и Акмолинского), имея наиболее сильные позиции в Енисейской губернии (27 %). Общей тенденцией был резкий рост их позиций в городах (из губернских – от 21 % в Чите и 23 в Томске до 58 в Красноярске) и особенно среди распропагандированных обещанием немедленного мира и демобилизации солдат (от 23 % в Читинском гарнизоне до 77 в Красноярском и 69 в Томском). Но, в отличие от эсеров, позиции большевиков в городах Сибири (кроме Красноярска) были слабее, чем в Петрограде и Москве (соответственно 45 и 50 %)[590] (подробнее см. приложение V). Из серьезных партий слабейшие позиции оказались у народных социалистов (включая правых областников и кооператоров), меньшевиков и левых эсеров. Поляризация политических сил шла в Сибири медленнее, чем в Европейской России.
В это время трезвые оценки перспектив парламента при власти большевиков были единичны. Одна из них принадлежала рупору иркутских кадетов – газете «Свободный край»: «Решительно никто не поручится за то, что и Учредительное собрание не будет разогнано бандами авантюристов и предателей». Далее следовало пророческое предсказание о том, что созыв Учредительного собрания – это «последняя попытка мирного, бескровного разрешения вопросов; если и этой попытке суждено остаться бесплодной, то в дальнейшем могут быть только такие кошмары, перед которыми померкнет все нами пережитое, и тогда в нашей несчастной стране может водвориться только одно спокойствие – спокойствие могилы».[591]
Та же газета писала о наивности надежд на недолговечность большевистской власти: «Мы не верим, что большевистский мятеж лопнет сам собой, как мыльный пузырь, мы столь же мало верим и в социалистическое однородное министерство».[592] Здесь имелось в виду сделанное большевикам уже после Октября предложение от эсеро-меньшевистских организаций во главе с Викжелем (профсоюзом железнодорожников) образовать коалиционное правительство с участием ведущих социалистических партий (без кадетов) вместе с большевиками. Как известно, из этих переговоров ничего не вышло: единственным маневром Совнаркома в данном направлении стало приглашение в правительство левых эсеров, пробывших в нем до подписания Брестского мира в марте 1918 г. Кадеты подвергали критике социалистов в этом вопросе за непоследовательность. Если они, писал тот же «Свободный край», признают настоящую русскую революцию «буржуазной» по своим задачам, то отсутствует логика в самом требовании «однородно социалистического» правительства. В таком случае революция неизбежно перерастет в социальную, а «социальная революция в стране экономически отсталой и невежественной неизбежно превратится в войну против культуры».[593]
По свидетельству члена ЦК Партии народной свободы Л. А. Кроля, кадетский ЦК постановил не являться на первое заседание Учредительного собрания из предосторожности, во избежание арестов, поскольку кадеты были объявлены «партией врагов народа».[594]
Одним из способов борьбы с большевизмом в эти месяцы были массовые политические забастовки служащих, квалифицированные большевиками как «саботаж» (это пропагандистское клише сохранялось и в советской исторической литературе). Всячески уклонялась от сотрудничества и контактов с советской властью сибирская либеральная профессура (помимо вопросов кредитования вузов). При поддержке городских дум местами забастовщикам выплачивали зарплату на 3–4 месяца вперед. Тогда-то и появился упомянутый ленинский декрет 28 ноября 1917 г., объявлявший кадетов партией «врагов народа» и по существу ставивший их вне закона. «Саботаж» интеллигенции прекратился весной 1918 г., когда иссякли денежные фонды, выделенные городскими думами на ее материальную поддержку.