[613] Но этот запоздалый жест уже не прибавил им авторитета. По существу, «правительство» Дербера осталось не только без власти, но и без какой-либо поддержки.[614]
Главное, и буржуазия, и кадеты уже не желали идти в коалицию с социалистами. Факты опровергают традиционные для советских историков[615] утверждения об однозначном сближении либералов и социалистов после Октября. Дальневосточная кадетская пресса развернула активную кампанию против «Временного правительства автономной Сибири». Кадетский «Голос Приморья» писал: «Самозванцы, перебежчики, полуленинцы, примазывающиеся то к одной из борющихся сторон, то к другой, не могут рассчитывать ни на поддержку реальную, ни на уважение. Сибиряки не столь легковерны, чтобы политическим хамелеонам вверять свои судьбы. Лучше иметь дело с врагом, у которого открытое забрало, чем с лицемерным другом».[616] Буржуазно-либеральные круги не забыли, как еще недавно правительство Дербера «рассылало во все концы Сибири свои меморандумы, в которых объявлялась война буржуазии и большевики приглашались на дружную совместную работу ко благу социализма… И если теперь они идут с протянутой рукой к тем, кому еще так недавно подставляли к лицу кулак, то нужно быть наивным ребенком, чтобы верить в их искренность».[617]
Если до революции кадеты выступали союзниками областников против царского авторитаризма, то теперь их пути окончательно разошлись. «В условиях нашего политического момента, – поясняли они, – федералистские мечтания не менее вредны, чем интернациональные бредни, а идея сибирской независимости – прямая и откровенная измена русскому народу, томящемуся сейчас в неволе». И заявляли, что условиями коалиции могут быть лишь: «правительство на паритетных началах, восстановление армии с полным устранением из нее политики (т. е. с отменой всех постановлений Временного правительства 1917 г. о «демократизации армии» – В. Х.)… упразднение Советов рабочих депутатов…, перевыборы Учредительного собрания, земств и городских дум (выделено мной – В. Х.)…, автономия Сибири признается условно и лишь как переходная ступень к воссозданию государства Российского».[618] Выделенные слова очень важны. Кадеты предвосхищали требование Колчака и Деникина: не отказываясь в принципе от идеи Учредительного собрания, они считали его (как и земско-городские организации выборов 1917 г.) избранными в обстановке народной смуты, в которой господство захватили социалистические демагоги, а потому добивались их переизбрания.
С другой стороны, показательна оговорка о временной автономии Сибири как переходной ступени к воссоединению России. В условиях укоренения советской власти в центре России состоявшаяся в феврале 1918 г. нелегальная II Сибирская конференция кадетской партии вынесла по текущему моменту резолюцию: «Единственный способ оздоровления государства – создание авторитетной власти в отдельных областях».[619]
Наконец, сам Г. Н. Потанин – старейший и авторитетнейший сибирский областник, родоначальник и знамя всего движения, порвал с «правительством» Дербера и печатно опровергал его попытки спекулировать своим именем.[620] Вокруг Потанина в Томске сложился подпольный кружок общественных деятелей, в своей декларации в феврале 1918 г. заявивший: «Терпеть больше нет сил… Голод, разруха, анархия. Страна предана врагу. Договоры бесчестно нарушены. Понятия о чести, о долге, об обязанностях гражданина и человека исчезли. Печать угнетена. Свобода личности, слова, мнения – пустой звук. Имущество, жизнь, свобода граждан не обеспечены. Разбои, грабежи и убийства производятся самою властью. Промышленность уничтожена. Вера поругана… Былое иго татарское ничто в сравнении с тем игом, которое угнетает страну в настоящее время… Иго людей, отрекшихся от нации, распоряжающихся страной, как самые лютые завоеватели, не может быть долее терпимо».[621] Союзниками кадетов стало правое крыло областников, в основном – представители партии народных социалистов и близкие к ним (Г. Н. Потанин, А. В. Адрианов, П. В. Вологодский, И. И. Серебренников и др.).
До весны 1918 г. в Сибири еще продолжали параллельно органам советской власти работать земства, городские думы и управы. Их ликвидация началась по мере укрепления Советов и продолжалась (в разных регионах) с января по апрель.[622] Кадетская пресса язвительно писала, что разгон законно избранных органов местного самоуправления прошел «почти даже без протеста со стороны тех, кто еще так недавно раздавали клятвы стоять до конца» на страже революции. Поскольку к тому времени эти органы состояли в основном из социалистов, это давало кадетам лишний повод для сарказма: «Граждане, избиравшие этих социалистов, – писала «Сибирская речь», – могут судить теперь, насколько плодотворна была их работа, насколько оправдались их громкие обещания, которые они так щедро раздавали во время выборов».[623] В другом номере та же газета констатировала: «Социалисты еще ничему не научились, даже в наши тяжелые дни… Как ни велика демагогия российских социалистов, обещать массам больше, чем большевики, они не могут, и солдатчине, очевидно, нет пока никакого расчета изменять Ленину ради Чернова или Церетели».[624]
Единственной серьезной вспышкой сопротивления большевикам в Сибири в это время стало занятие атаманом Г. М. Семеновым в конце апреля 1918 г. юга Забайкальской области, где было образовано на станции Даурия «временное правительство Забайкальской области» во главе с видным кадетом, бывшим депутатом Госдумы С. А. Таскиным. В воззвании к населению оно именовало большевиков «кучкой самозванцев», «грабителями и насильниками».[625] В конце мая оно было выбито красногвардейцами в Маньчжурию.
Первоначальная легкость победы большевиков объяснялась все тем же расколом между либералами и демократическими социалистическими партиями, и виной тому были в большей степени социалисты. В Иркутске, например, в избранный городской думой 20 ноября 1917 г. антибольшевистский «комитет защиты революции» не включили ни одного кадета, только 3 эсеров и 2 меньшевиков.[626] Аналогично в январе 1918 г. Иркутская городская дума делегировала в Петроград для «защиты Учредительного собрания» 1 эсера и 1 меньшевика, игнорируя кадетов, хотя на выборах они повсеместно и далеко опередили меньшевиков. По этому поводу иркутский кадет Н. Н. Горчаков презрительно заметил, что меньшевики «держатся за тетенькин хвостик» эсеров.[627]
Демократические силы оказались повсеместно парализованы. Реальных сил хватило лишь на декларации протеста, забастовки и местами на слабые и разрозненные вооруженные выступления, опиравшиеся в основном на мальчишек-юнкеров. Протестуя против разгона Учредительного собрания, Иркутская городская дума 9 января 1918 г. призывала население к сопротивлению «большевистскому самодержавию», «используя для этого все средства, которые только имеются»,[628] вплоть до вооруженных, но призыв повис в воздухе. Доходило до курьезов. Так, Забайкальский съезд Советов, протестуя против роспуска Учредительного собрания, в своей резолюции, несмотря ни на что, объявил его «существующим» и призвал подчиняться ему,[629] хотя после своей «кончины» оно даже не предприняло попыток собраться (вплоть до лета 1918 г. в освобожденной от большевиков Самаре).
Против скомпрометированной идеи «единого социалистического фронта», за объединение вокруг кадетской партии в январе 1918 г. в Сибири выступили биржевые комитеты, советы съездов промышленников, купеческие общества, военно-промышленные комитеты.
Оценивая обещания большевиков как невыполнимые, кадеты призывали «использовать этот момент как можно глубже и шире», а не складывать оружия. «Довольно уныния и апатии!» – восклицали они.[630] Много внимания они уделяли разоблачению демагогии большевиков. На заседании Иркутской городской думы 20 ноября 1917 г. кадет Н. Н. Горчаков задал прямой вопрос лидеру большевистской фракции Алексееву: «Если население за вами идет (как утверждали большевики в своей пропаганде – В. Х.), то зачем вы совершаете целый ряд насилий, не щадя даже представителя учения Маркса и основателя социал-демократической партии в России Плеханова?» А кадет К. Фатеев назвал силовые методы большевиков «новым царизмом, опирающимся на невежественные массы».[631] Тогда еще не до конца уяснили, а потом долго не решались сказать, что царизм (во всяком случае, со времен реформ 1861–1906 гг.) был неизмеримо демократичнее большевизма. Неизжитый с Февраля 1917 г. демократический пропагандистский штамп, сравнивавший все плохое со «старым режимом», мешал оппонентам большевиков правильно «расставить точки над i» и назвать вещи своими именами.
В эти месяцы была закрыта почти вся оппозиционная большевистскому режиму пресса. Общее количество газет и журналов в Сибири сократилось со 130 в октябре 1917 до 73 в мае 1918 г. (среди них преобладали большевистские), в т. ч. либеральных газет – с 31 до 8[632] (подробнее см. приложение IV). Суммарный месячный тираж кадетской прессы сократился до 285 тыс. экз., демократической социалистической прессы – до 575 тыс., в то время как большевистской – вырос до 2 млн экз.[633] К концу первого периода советской власти в Сибири, в мае 1918 г., из крупных кадетских газет уцелел лишь один «Омский вестник», да и тот по сути превратился в бульварную газету для обывателей, поскольку избегал политических тем.
Перелом ситуации произошел после падения советской власти в июне 1918 г., когда в Томске обосновался Западно-Сибирский комиссариат из эсеров – представителей «Временного правительства автономной Сибири», переехавший затем в Омск.[634] В дальнейшем на освобожденных территориях были образованы различные демократические «правительства», среди которых ведущую роль играли два – т. н. Комитет членов Учредительного собрания