В. Х.) только Кроль и какой-то Коробов, оба не члены ЦК и никем не уполномоченные. Это, однако, не помешало этим шулерам-социалистам заявить, что Директория создана при участии ЦК Партии народной свободы». Письмо заканчивалось дружеским, но веским предупреждением: «Ты – член ЦК. Твое участие тяжелым камнем ложится на ответственность партии».[706]
В тех же тонах писал Виноградову 18 ноября Н. И. Астров, заочно избранный членом Директории: «Вчера члены ЦК, находящиеся в Екатеринодаре (Винавер, князь Долгоруков, графиня Панина, Степанов, Соколов и я) признали, что я не должен вступать в состав правительства, долженствующего к январю предстать перед осколком Учредительного собрания старого созыва и имеющего сложить всю полноту власти к ногам кучки эсеров с Черновым во главе. Правительство это не может быть признано всероссийским… Члены ЦК рекомендуют Вам выйти из состава правительства». И добавлял с убийственным сарказмом по поводу Учредительного собрания: «Этот труп можно будет почетно схоронить, но не танцевать перед ним».[707] В. Н. Пепеляев презрительно писал в дневнике о «лепете Виноградова», который «не понимает обстановки».[708] Даже стоявший левее Союз возрождения России негативно оценил его поведение: «Гражданин Виноградов, несмотря на то, что он член ЦК партии ка-дэ, склонялся все время на сторону Авксентьева и Зензинова, деятельностью которых руководит ЦК партии эсеров».[709]
Национальный центр в официальной ноябрьской резолюции по поводу Директории, дипломатично признавая «весьма важным и знаменательным самый факт образования единого общерусского правительства» и «всемерно приветствуя крепнущее единение нового правительства с союзниками…, непризнание Брестского договора…, обеспечение порядка, восстановление армии, утверждение гражданских свобод», тем не менее оценил как скороспелую позицию Уфимского совещания по рабочему и земельному вопросам, но «самым опасным» считал взятое им обязательство созвать к новому году старое Учредительное собрание. «В настоящее время, – говорилось в резолюции, – когда Россия находится в состоянии гражданской войны и великой смуты, когда нет еще и обеспечения мира внешнего, всякое Учредительное собрание будет совершенно бессильно и лишь замедлит необходимую работу по восстановлению в пределах России порядка и мира», каковая «может быть выполнена лишь властью, облеченной диктаторскими полномочиями». Особо подчеркивалось, что «Учредительное собрание в том составе, в котором оно избрано было в 1917 году…, лишено последующими событиями должного авторитета в стране и не может содействовать восстановлению государства Российского».[710]
В этом вопросе большинство сибирских кадетов были единодушны с южными коллегами и с руководством партии. В. Н. Пепеляев, вернувшийся в Сибирь по заданию Национального центра, так подытожил Уфимское совещание: «Государственные элементы пошли в социалистическую Каноссу. Соглашение с привидением заключено» (имелся в виду съезд членов Учредительного собрания – В. Х.[711]). 29 октября на объединенном совещании в Омске городских комитетов партии Омска, Самары, Уфы и Симбирска (переехавших в Омск после отступления белой армии из этих городов) В. А. Жардецкий прямо назвал кадетских делегатов Уфимского совещания, подписавших акт об учреждении Директории, «предателями и изменниками».[712] «Власть в лице Авксентьева и Зензинова, – писал иркутский кадетский «Свободный край», – еще не вполне освободилась от традиций времен керенщины, ибо желание войти в соприкосновение с Комучем, политический облик которого можно охарактеризовать как мешанину из керенщины и совдепщины, воскрешает образ трости, ветром колеблемой».[713]
Даже стоявший левее кадетов «Потанинский кружок», по свидетельству В. Н. Пепеляева, отнесся к Директории отрицательно, выражая при этом симпатию Сибирскому правительству.[714]
С противоположной стороны, неудовлетворенность итогами Уфимского совещания выразил ЦК партии эсеров во главе с В. М. Черновым. К тому же, с момента приезда в Омск Директория попала в фактическую зависимость от своего Совета министров, состоявшего в абсолютном большинстве из членов бывшего Сибирского правительства, имевшего на месте налаженный аппарат управления. Уступая его требованиям, она распустила не только все остальные областные правительства (что подразумевалось), но и Сибоблдуму, что противоречило ее «конституции» об автономии. К ноябрю 1918 г. практически все областные правительства были ликвидированы, за исключением проявившего нелояльность эсеровского Амурского «правительства» А. Алексеевского, распущенного уже А. В. Колчаком 9 декабря 1918 г.[715] Подчинился и объявивший себя ранее «временным правителем» управляющий КВЖД генерал Д. Л. Хорват, при посредничестве члена его «делового кабинета» и кадетского ЦК С. В. Востротина назначенный «верховным уполномоченным» правительства на Дальнем Востоке.[716] Окончательная «грамота» Директории о роспуске всех областных правительств была издана после официального сформирования Совета министров 4 ноября 1918 г.[717] Она избавила сторонников диктатуры от последующей борьбы с сепаратистами и облегчила их задачу. Не случайно подготовка военного переворота вступила в решающую фазу именно после его публикации.
Одновременно прекратила существование Сибирская областная дума. Накануне преобразования в Совет министров при Директории Временное Сибирское правительство 3 ноября 1918 г. издало постановление «Об учреждении комиссии по выработке положения о выборах во Всесибирский представительный орган», хотя в состав самой комиссии и приглашались, наряду с прочими, представители Сибоблдумы.[718] Но колчаковский переворот отодвинул прочь и эту идею, взамен которой в июне 1919 г. была создана комиссия по разработке законопроекта о всероссийском Национальном учредительном собрании, созыв которого планировался лишь после победы над большевиками.
6 ноября 1918 г. Директория деликатно обратилась к Сибоблдуме с призывом к самороспуску для выборов нового сибирского представительного органа. Формально она самораспустилась 10 ноября. В заявлениях партийных фракций думы по этому поводу, при всех различиях фразеологии, смысл свелся к признанию давления со стороны правительства. Даже эсеры вынужденно заявили, что роспуск думы «при тягостных, катастрофических условиях момента, во имя укрепления демократической части Директории допустим».[719] Решение о самороспуске было принято большинством в 66 голосов при 22 воздержавшихся и одном против.[720]
Однако и власть Директории была слабой и непрочной, она не пользовалась подлинным авторитетом. Ядро армии – офицерство – было настроено к ней по сути враждебно, видя в ней повторение ненавистного для них Керенского (которого и правые, и либералы считали главным виновником всех бед). К тому же ее раздирали внутренние распри, за что либеральная пресса ехидно сравнивала Директорию с крыловскими лебедем, щукой и раком. Ситуация напоминала положение во Франции накануне прихода к власти Наполеона (где тоже была Директория, так что даже название позаимствовали неудачно и «пророчески»). Не успела она прибыть в Омск, как начались трения с Советом министров, все более склонявшимся в сторону кадетов (особенно после отставки социалиста Г. Б. Патушинского).
Внутренние раздоры, шаткость положения Директории ослабляли ее шансы на международное признание. Об этом откровенно писал Авксентьеву управляющий МИДом кадет Ю. В. Ключников: «За границей могут прийти к убеждению, что Временное Всероссийское правительство не вполне отражает политический облик даже и той части России, на которую распространяется».[721]
В сложившихся условиях кадеты приняли самое прямое участие в подготовке военного переворота 18 ноября 1918 г., заменившего Директорию диктатурой адмирала А. В. Колчака. По заданию Национального центра, эту работу вел прибывший из Москвы В. Н. Пепеляев. «Национальный центр командировал меня на восток, – отмечал он, – для работы в пользу единоличной диктатуры и для переговоров с адмиралом Колчаком в целях предотвращения соперничества имен Алексеева и Колчака. Со смертью Алексеева кандидатура адмирала стала бесспорной».[722] Свидетельство Пепеляева очень важно: очевидно, кандидатура А. В. Колчака рассматривалась в этих кругах уже довольно давно, но его долгое время не было в России.
Предварительно Пепеляев объехал по железной дороге основные центры Сибири, Дальнего Востока и Урала, установил контакты с местными комитетами кадетской партии: в Поволжье и на Урале – Самарским, Уфимским, Челябинским, Бирским, в Сибири – Омским, Томским, Иркутским, Читинским, на Дальнем Востоке – Харбинским и Владивостокским. Беседы с их вожаками и активистами выяснили, что в подавляющем большинстве они тоже относятся к Директории отрицательно.[723] 7 октября во Владивостоке на расширенном совещании местного кадетского комитета с участием членов ЦК С. В. Востротина и С. А. Таскина Пепеляев заявил, что «Уфимское соглашение есть победа антигосударственных элементов страны», что в Директории нет авторитетных для всей страны имен, что «только единоличная и единая диктатура спасет Россию», назвав кандидатом в диктаторы (по предварительному согласованию с Национальным центром) генерала М. В. Алексеева (пока он был еще жив, его кандидатуре отдавался приоритет). Совещание приняло предложенную Пепеляевым резолюцию: 1) «партия должна содействовать освобождению страны от тумана неосуществимых лозунгов (завоевания Февральской революции, вся власть Учредительному собранию и проч.), каковые в данных условиях являются фикциями, самообманом и обманом»; 2) приоритет – идее восстановления единого государства; 3) Директория является «компромиссом между государственными и антигосударственными элементами» и по сути неавторитетна ни для тех, ни для других; 4) «помня поведение правительства Керенского, партия: а) не может обещать поддержки правительству, пока последнее не доказало на деле полной независимости и приверженности государственным началам, б) не признает государственно-правового характера за съездом членов Учредительного собрания, в) считает созыв Учредительного собрания настоящего состава вредным»; 5) «вступать в состав правительства на этих началах партия считает недопустимым»; 6) приоритетной задачей является возрождение армии; 7) во внешней политике – верность союзникам по Антанте.