Переворот, подготовленный при участии кадетов, получил абсолютную поддержку правого крыла Партии народной свободы и одновременно сибирской буржуазии. Выше отмечалось, что проходившая в те дни II Восточная конференция партии единодушно одобрила переворот. Отныне практически вся деятельность победившего в ней течения – как в Сибири, так и за ее пределами – была полностью подчинена укреплению диктатуры и ее идейному обоснованию. Иркутский «Свободный край» присоединялся к резюме уфимских «Отечественных ведомостей», подводивших черту под событиями: «Внутренняя логика вещей… с фатальной неизбежностью вела нас к диктатуре»,[790] и давал собственную оценку краха российской и сибирской демократии: «Высокие лозунги, сиявшие и освещавшие путь человечества светом вечных истин, брошенные в темные невежественные массы, быстро поблекли, истрепались и выродились в уродливые, отталкивающие своим безобразием формы».[791]
Напрашивались исторические аналогии. Тот же «Свободный край» напоминал читателям: «История дает нам немало примеров, говорящих за то, что от революционных бурь переход к народовластию совершается через…диктатуру. Так было в Англии при Кромвеле, так было во Франции при Наполеоне».[792] Выражая мнение правых и кадетских кругов и призывая не бояться диктатуры, газета заключала: «Как бы далеко ни отстояла диктатура от истинного народоправства, она все же ближе к нему, чем стадия «углубления революции», ведущая прямой дорогой к анархии и полному государственному развалу». Та же газета сравнивала погибшую эсеровскую революционную демократию с «декадансом», а Белое движение – с «Ренессансом без реставрации» (которой так опасались представители этой демократии).[793]
Лидер иркутских кадетов Д. А. Кочнев, выступая на посвященном перевороту заседании городской думы 19 ноября, также отметил: «За коллегиальной диктатурой (на роль которой претендовала Директория – В. Х.) всегда следует единоличная диктатура. Это – логический ход событий. И мы должны признать эту власть и подчиниться».[794] В приветственной телеграмме Верховному правителю Иркутский комитет кадетской партии назвал переворот 18 ноября «актом государственной необходимости».[795] «Государство выздоравливает», – оптимистично заявил руководитель Красноярской кадетской организации В. А. Смирнов.[796] Даже читинские кадеты, несмотря на сепаратистскую позицию забайкальского атамана Г. М. Семенова в первые месяцы после переворота, приветствовали его.[797] Либеральная пресса оказывала постоянную моральную поддержку правительству Колчака, призывала население к пожертвованиям на нужды армии. Во многом под ее влиянием на местах образовались различные общества помощи армии, больным и раненым воинам, посылавшие на фронт солдатам теплые вещи, продукты, табак.
Цитируя первое выступление адмирала на встрече с общественностью, в котором он, с одной стороны, заверял в отсутствии планов «реставрации» и в намерении строить государство на «прочном демократическом основании», с другой – обосновывал необходимость диктатуры до победы над большевиками, «Сибирская речь» писала: «Заявление Верховного правителя представляется нам тем исповеданием политической веры, которое способно и должно объединить все без исключения верные России элементы ее народа».[798]
Лидеры омских кадетов приняли ведущее участие в инсценированном 3-дневном судебном процессе над исполнителями переворота – казачьими офицерами полковником Волковым, войсковыми старшинами Красильниковым и Катанаевым, закончившемся их оправданием. Адвокатом выступал В. А. Жардецкий, экспертом политической обстановки – секретарь Восточного отдела кадетского ЦК А. С. Соловейчик. По сути они обратили суд в трибуну политического обвинения против партии эсеров, своими интригами и влиянием на Директорию как бы вынудившей военных на переворот.[799]
Факт укрепления власти после переворота был налицо. Прекратились бесконечные междоусобицы не подчинявшихся друг другу правительств и «областных дум», умерились партийные распри, была выстроена единая «вертикаль» управления сверху донизу, воспряла духом армия. Показательно свидетельство враждебной стороны: видный большевик, председатель Сибревкома И. Смирнов в период колчаковской диктатуры доносил В. И. Ленину: «В Сибири контрреволюция сложилась в правильно организованное государство с большой армией и мощным разветвленным госаппаратом»[800] (выделено мной – В. Х.). Даже делая скидку на субъективность этого отдельно взятого мнения, трудно не заметить, что оно в корне ломает стереотипное представление о «внутренней гнилости» государственного организма белых. Оценивая позже значение событий 18 ноября, омская газета «Наша заря» вспоминала: «Фронт начал крепнуть. Снабжение его самым необходимым становилось с каждым днем лучше и лучше. Жизнь прифронтовой полосы упорядочивалась. Население получило уверенность в завтрашнем дне и стало поддаваться организации. Движение неприятеля было остановлено».[801]
Политическое влияние кадетской партии при Колчаке достигло наивысшей степени. «Никогда ее связь с властью не была так тесна, так неразрывна, как сейчас»,[802] писал Н. В. Устрялов. Так, немалую роль в персональной замене ряда министров в мае 1919 г. (С. Старынкевича, В. Сапожникова и др.) сыграло ходатайство бюро Омского национального блока (который кадеты фактически возглавляли), о чем с гордостью говорил А. К. Клафтон на III Восточной партконференции.[803] Это влияние еще более усилилось с назначением кадетского лидера В. Н. Пепеляева на ключевой пост министра внутренних дел и кадета К. Н. Неклютина – на пост министра торговли и промышленности. Кадеты стали центром политических сил, поддерживавших Колчака: как отмечал В. Н. Пепеляев, «поправее – казаки, полевее – Белоруссов».[804]
Для большинства сибирских кадетов позиция поддержки диктатуры стала безусловной. Их лидер, один из организаторов переворота 18 ноября В. Н. Пепеляев 5 декабря 1918 г. заявил в Восточном отделе ЦК партии: «Мы ответственны (и особенно я) за переворот, и наш долг укрепить власть. Поэтому должно брать самые ответственные посты даже с риском погибнуть».[805] В самых общих чертах позицию Восточного отдела ЦК по основным вопросам на новом историческом этапе сформулировала в новогоднем обращении 1919 г. «Сибирская речь», сводя ее к следующим тезисам: 1) единоличная диктатура в настоящем (при наличии местного самоуправления) и постепенный переход к демократическим механизмам в будущем, после победы над большевиками и умиротворения страны, 2) автономия национальных окраин без права на самоопределение, 3) ставка на развитие мелкой крестьянской земельной собственности и решение помещичьего вопроса «в рамках законности», 4) разработка рабочего законодательства во имя «спасения» рабочих от «соблазнов большевизма».[806]
Более того, тогда же Восточный отдел ЦК кадетской партии постановил запретить «изолированные выступления от имени партии без санкций отдела ЦК» во избежание окружения Верховного правителя «советчиками-любителями».[807] Очевидно, что эта дисциплинарная мера была вызвана прежде всего стремлением укрепить политическое влияние партии на власть.
Кадеты постоянно подчеркивали надклассовый характер диктатуры: «Власть не может сделать себя средством мести отдельных классов, как бы ни были поруганы и нарушены их права», а «должна привлекать всех к одинаковому участию в строительстве русского государства».[808]
Позицию Восточного отдела ЦК разделяло и руководство кадетской партии. В письме «патриарху» партии И. И. Петрункевичу ее лидер П. Н. Милюков 2 октября 1919 г. писал о необходимости безоговорочно поддерживать диктатуру Колчака и Деникина – «этот свершившийся факт, полезный и благодетельный для России», и выступал «против формального ограничения фактического диктатора какой-либо коллективной волей, пока его дело не сделано».[809] 2-й параграф резолюции июльского (1919 г.) совещания ЦК партии в Екатеринодаре гласил: «В отношении общенациональной платформы признать руководящими начала, провозглашенные в декларациях Верховного правителя адмирала Колчака и генерала Деникина». Кадетский ЦК объявлял недопустимой «безответственную критику» их, считая, что она будет лишь на руку врагу. В унисон сибирским коллегам ЦК подчеркивал, что «не может быть возврата к системе управления Временного правительства Львова и Керенского, представлявшей собою бессилие и преклонение власти перед революцией». Особо отмечалась необходимость борьбы против «большевизма слева и справа», под последним разумелся произвол отдельных полевых командиров и казачьих атаманов. Безоговорочно признавалась необходимость единоличной диктатуры в обстановке Гражданской войны, тактики блокирования по отношению к умеренным политическим группировкам слева и справа и бескомпромиссной борьбы с национальным и региональным сепаратизмом. Обобщая опыт революции в целом, резолюция ЦК гласила: «Революцию надо преодолеть, взяв у нее достижимые цели и сломив ее утопизм, демагогию, бунтарство и анархию».[810]
Такую же позицию занимало находившееся на Юге России руководство Национального центра. В приветствии, подписанном М. М. Федоровым, П. Д. Долгоруковым, Н. И. Астровым, графиней С. В. Паниной, Н. К. Волковым, А. А. Червен-Водали и А. В. Салазкиным (почти все они были и членами кадетского ЦК), говорилось: «В условиях переживаемой тяжелой разрухи только военная диктатура, единоличная и непреклонная в своих решениях, способна допустить страну до того состояния устроенности и умиротворения, когда возможно будет передать правление постоянной власти».[811]
Позицию русской буржуазии наиболее отчетливо выразил С. Н. Третьяков, находившийся тогда на Юге, а в дальнейшем приехавший в Сибирь и вошедший в правительство Колчака, в письме В. Л. Бурцеву: «Все мы… непоколебимо убеждены, что только в форме военной диктатуры мыслимо создание той твердой власти, которая необходима для возрождения русской государственности».