Конечно, расположение союзников не стоит преувеличивать, о чем свидетельствует телеграмма министра иностранных дел С. Д. Сазонова тому же Сукину от 7 июня 1919 г.: «Еще 9 апреля мы обратили внимание мирной конференции на необходимость при составлении договора с Германией оговорить специальные интересы России. Когда текст договора был закончен и обнаружилось, что указания наши недостаточно приняты в расчет, мы 22-го снова обратились к конференции с указанием на нарушающие [наши] интересы упущения. Этот пример показывает, что, несмотря на действительно замечаемый в последнее время поворот союзников в нашу сторону, все же нельзя переоценивать оказываемую нам поддержку».[1088] И это притом, что тот же Сазонов за неделю до этого (1 июня) телеграфировал о своей поездке в Лондон: «Вынес самые лучшие впечатления от 10-дневного пребывания, где видел государственных и общественных деятелей, был принят в частной аудиенции королем и имел дважды собеседования в парламенте… Всюду встретил самое предупредительное отношение, живейший интерес к русским делам и желание оказать России необходимую помощь. Английское общественное мнение, за исключением крайне левых кругов, очень благоприятно к нам настроено, и правительство, особенно министерства иностранных дел, военное и морское, готовы всем нам содействовать, по возможности избегая лишь чрезмерной огласки, чтобы не раздражать левых».[1089] Очевидно, что впечатлениями от любезности союзников не следовало слишком обманываться.
Об этом говорят и действия англичан в отношении Н. Н. Юденича в Эстонии. 20 августа 1919 г. посол в Англии К. Д. Набоков телеграфировал колчаковскому МИДу: «10 августа в Ревеле образовано «Северо-Западное правительство»… Правительство это создано искусственно англичанами из случайных лиц без всякой внутренней связи [и] программы… Между тем эстонцы Юденичу не верят и требуют признания их самостоятельности… Члены политического совета были вызваны англичанами в Ревель, где генерал Марч предложил им в форме ультиматума в течение часа образовать правительство, причем списки оказались заранее подготовленными… Юденич уступил требованиям англичан и, оставаясь главнокомандующим, принял портфель военного министра… Решительно во всех кругах новое правительство вызывает либо негодование, либо смех».[1090] Но уже 24 октября преемник Набокова Саблин телеграфировал МИДу по поводу английского генерала-самодура: «Великобританское правительство окончательно решило отозвать из балтийских провинций генерала Марча. Помимо других причин, правительство отзовет его ввиду полученного здесь на днях предложения названного генерала занять Кронштадт эстонским гарнизоном на случай падения этой крепости. Это предложение сочтено здесь слишком глупым (выделено мной – В. Х.)».[1091]
Колчак отвечал 8 ноября телеграммой Сазонову: «Правительства Лианозова (организованного генералом Марчем – В. Х.) я не признавал, все сношения Российского правительства велись по-прежнему только с Юденичем. Я лишь временно воздержался от выражения отрицательного отношения к Лианозовскому правительству, не желая осложнять обстановки. На случай взятия Петрограда считал бы целесообразным послать туда по Вашему представлению кого-либо из русских видных деятелей для вручения Юденичу от моего имени полномочий и для содействия ему по организации гражданской власти… Прошу Вас подготовить поддержку со стороны союзников власти, организованной на указанных началах».[1092]
Можно с уверенностью предположить, что именно твердая позиция, занятая в вопросе о Прибалтике правительством А. В. Колчака, и вызвала существенные уступки Черчилля (в изложении Саблина), предложенные им британскому правительству в октябре 1919 г.
Со стороны белогвардейцев особенно непримиримое отношение было к украинским «самостийникам» – в тот период великорусская патриотическая мысль стояла на той точке зрения, что украинский («малороссийский») и белорусский народы являются лишь особыми ветвями русской нации. Белая пресса называла Петлюру «выкидышем русской революции», с которым «недостойно даже разговаривать».[1093] Когда весной 1919 г. в Сибири возник проект формирования украинских воинских частей, кадеты резко выступили против этого, указав, что разделение армии по национальному признаку чревато ее развалом.
Не надо забывать, что в те времена имперское сознание господствовало во всех великих державах и выражалось в прямом обладании колониями. Поэтому большинство русских либералов, подобно западноевропейским, довольно скептически относились к Лиге наций – европейскому прообразу будущей ООН, созданной по инициативе президента США В. Вильсона для разрешения спорных международных вопросов. «Сибирская речь» иронически называла Лигу наций «рахитичным созданием отвлеченной рационалистической мысли».[1094] В некоторых аспектах национального вопроса кадеты занимали даже крайние позиции. Так, В. Н. Пепеляев на посту министра внутренних дел высказывал крайне негативное отношение к многочисленным в Сибири китайским торговцам и сезонным рабочим. В своем августовском докладе правительству «Китайцы в Сибири» он аттестовал их в массовом порядке как спекулянтов, жуликов и пособников красных, предлагая поголовно выселять их из России.[1095]
Одним из аргументов либеральных консерваторов был тот, что великодержавная Россия является мировым оплотом славянства, без которого оно будет порабощено. «Сибирская речь» писала: «Самоопределение мелких народностей – одно из самых нелепых проявлений русской революции… Оторванные от великой России, они будут жалки и ничтожны, они не найдут в своей среде достаточного количества культурных и технических сил, не смогут самостоятельно построить ни одной железной дороги, открыть ни одной гимназии, ни одного университета».[1096]
В те времена под подобными словами охотно подписались бы государственные деятели любой западной державы, если бы они касались их страны. Британская империя со времен Киплинга оправдывала свою колониальную политику словами о «бремени белого человека», несущего факел цивилизации туземцам. В Сибири эту позицию воспроизводили с поразительным сходством в отношении русских «инородцев» кадеты. «Культурой господствующей, общегосударственной для нас является непоколебимо культура русская, – писали они, – основоположником которой является великорусское племя, а углубителями и дальнейшими творцами – в истинном содружестве все племена России, органично влившиеся в состав российской нации».[1097]
Пункт 14 резолюции III Восточной партконференции кадетов гласил о необходимости содействия приоритету русской культуры в качестве «связующего начала» разноплеменной страны.[1098] В соответствии с этим, они выступали и за приоритет православия в качестве государственной религии, при сохранении свободы совести для других конфессий, т. е. за сохранение того положения в отношениях между религиями, какое сложилось в России после Манифеста 17 октября 1905 г. При этом они подчеркнуто уважительно относились к гражданским правам инородцев. На открытии съезда по организации Института исследования Сибири в январе 1919 г. министр народного просвещения колчаковского правительства кадет В. В. Сапожников заявил: «На каком бы низком уровне ни стояли инородцы – они представляют из себя громадную ценность. Они являются лучшими знатоками своего края… Они должны быть приобщены к культурному прогрессу, к его положительным сторонам».[1099]
Не возражая против местной национально-культурной и языковой автономии входивших в Россию народностей, белые (включая кадетов) категорически отвергали понятие «самоопределения». Восточный отдел ЦК партии в резолюции 7 июля 1919 г. в очередной раз подтвердил традиционную для кадетов позицию по национальному вопросу: только всероссийское Национальное собрание будет правомочно решать вопросы, связанные с предоставлением кому бы то ни было независимости или автономии.[1100] «Сибирская речь», выражая точку зрения правительства, в июне 1919 г. писала: «Прежде чем Россия не «определится» сама, в ней никто не может «самоопределяться», в этом смысле позиция национальной России непоколебима».[1101]
И здесь была полная солидарность с южнороссийской и заграничной группами кадетов. В марте 1919 г. Русское политическое совещание в Париже заявило Версальской мирной конференции, что вопросы «самоопределения» отдельных национальностей России не могут быть решены «без согласия русского народа», а позднее выразило протест против претензий Румынии на аннексию Бессарабии. П. Б. Струве подчеркнул, что «борьба с большевизмом не может вестись за счет силы и единства России».[1102]
В антисоветской пропаганде белогвардейцы часто делали упор на то, что актив большевистской партии и Красной армии состоит из «международного сброда авантюристов», чуждых русским людям (в одном из приказов Колчак называл Красную армию «кровавой армией германо-большевиков, с основой и примесью немцев, мадьяр, латышей, эстонцев, финнов и китайцев»). Но точно такой же пропагандистский прием использовали против них сами большевики, упирая на то, что белые питаются помощью «иностранных империалистов Антанты» и якобы выполняют их волю.
В общем русле национального вопроса выделялся еврейский вопрос. Известно, что А. В. Колчак разделял мнение об определенной отрицательной роли еврейства в русской революции; однако явного антисемитизма в своей политике он не допускал. Более того, Колчак считал, что еврейство в своей массе «буржуазнее и консервативнее» русского населения, и если оно должно нести ответственность за Троцкого, Свердлова и Йоффе, то в той же мере, как русские – за Ленина, Крыленко и Луначарского.[1103] Действительно, на выборах в Учредительное собрание в 1917 г. евреи голосовали в основном не за большевиков, а за демократические социалистические партии (хотя союзников белых среди евреев было еще меньше, чем большевиков).