[1160]
В Гражданскую войну вопросы внутренние и внешние слишком тесно переплелись. Чтобы победить большевиков изнутри, требовалась помощь извне. Но в связи с постепенным разочарованием в помощи союзников и в связи с тем, что представителей белой России не пригласили на Версальскую (Парижскую) мирную конференцию, подводившую черту под итогами Первой мировой войны, в стане белых появляется и растет чувство обиды на державы Антанты, вызванное ущемлением национального достоинства представителей великой страны, понесшей огромные потери на войне и на протяжении 3 лет державшей второй фронт, без которого невозможна была бы победа союзников. В декларации колчаковского правительства от 7 декабря 1918 г. по поводу окончания мировой войны выражалась надежда на участие России в мирной конференции.[1161] Активно добивались этого и кадеты, с гордостью называвшие себя «политическими солдатами» этой войны. Видный кадет Ю. В. Ключников, занимавший до начала 1919 г. пост управляющего МИДом, в докладе правительству 9 декабря 1918 г. настаивал на формировании особой межведомственной комиссии по подготовке русской делегации на Парижскую мирную конференцию.[1162] Такая комиссия была создана.[1163] В личной беседе Ключников говорил премьеру П. В. Вологодскому: «Заслуги России в войне с Германией так велики и бесспорны, что лишение по праву принадлежащего ей места… не может быть ничем оправдано».[1164] Если же не будет официального представительства на конференции, министр полагал добиваться, чтобы неофициальными представителями были послы старой России в великих державах во главе с послом Временного правительства во Франции, одним из лидеров кадетов и членом Русского политического совещания В. А. Маклаковым. По его мнению, разделявшемуся руководством кадетов, представительство России должно быть «безусловно единым» и представлять «ту единую Россию, которая существовала до большевистского переворота, во всех ее частях и со всеми ее национальностями».[1165] Ключников категорически возражал против выдвинутого «союзниками» проекта представительства от разных партий или территорий, который «возвращает нас к тому пережитому революционному прошлому, во времена которого отдельные партийные и групповые интересы заменяли собою интересы общегосударственные».[1166]
Руководящие принципы для русской делегации на конференции, разработанные Ключниковым, включали: 1) единое представительство; 2) отказ в представительстве советской власти; 3) равноправие с делегациями великих держав; 4) подчинение Омскому правительству как всероссийскому; 5) непризнание всех договоров и обязательств советской власти; 6) содействие миротворческому процессу Лиги наций, в т. ч.: а) превращение ее в постоянно действующий орган Гаагских мирных конференций, б) разработку коллективных санкций против стран-агрессоров, в) кодификацию международного права; 7) «ограничение национального начала во имя начала государственного и правового», имея в виду ограничение «права на самоопределение наций» лишь теми, которые можно признать «культурными», единственной каковой в бывшей Российской империи признавалась Польша в ее этнических границах, для остальных – автономия; 8) добиваться на конференции присоединения к России Мраморного моря с Дарданеллами и Босфором, Галиции, Прикарпатской Руси и Буковины; 9) создание славянского государственного союза по типу конфедерации.[1167]
Но вскоре позиция союзников в этом вопросе прояснилась. Единственное, что Россия получила от мирной конференции – это право на возмещение причиненного войной ущерба от Германии и ее союзников. Германия также передала победителям 300 млн золотых рублей, полученных от Советской России в счет контрибуции по Брестскому миру, условия которого были аннулированы. По этому поводу красноярская кадетская газета «Свободная Сибирь» писала: «За всеми громкими и красивыми фразами о мире для всего мира, о праве народов на самоопределение… скрывается старая знакомая мораль Германии: сила есть право и превыше всего. Мы убеждены, что Россия все-таки возродится единая, свободная и сильная без помощи союзников, хотя более медленным и тяжким путем».[1168] «Своих большевиков мы разобьем сами», – вторила ей томская «Сибирская жизнь».[1169] Недоумевали порой сами иностранцы. Влиятельная парижская «Фигаро» писала, что отсутствие представителей России на мирной конференции есть «странное явление», чреватое последствиями, о которых история еще потребует отчета от современных политиков.[1170]
Между тем, такое приглашение не могло быть сделано без юридического признания союзниками правительства А. В. Колчака в качестве правительства России. В результате Версальская конференция вынесла решение: отложить вопрос о России, ее международном статусе и границах до окончания в ней Гражданской войны, когда на всей ее внутренней территории будет установлено единое правительство, после чего созвать специальную международную конференцию по всем связанным с ней вопросам. Делегация Русского политического совещания во главе с министром иностранных дел С. Д. Сазоновым получила лишь право присутствия на заседаниях мирной конференции, но… без какого-то официального статуса. Тем не менее, она попыталась воспользоваться и этим для выражения твердой позиции Белого движения по национальному вопросу. Как сообщал Сазонов телеграммой из Парижа Сукину, 9 марта русская делегация огласила на мирной конференции меморандум о том, что «освобождаемая от большевизма» Россия уважает права национальностей, но вопросы о независимости, поднятые ими как реакция на большевизм, не могут быть решены без согласия русского народа, имеющего с нацменьшинствами общие оборонные интересы.[1171]
Между тем, в отношении союзников относительно «левый» Союз возрождения России скептически относился не только к милитаристской Японии (которой не без оснований не доверяли все либералы), но и к США, припоминая произнесенное одним из их представителей «странное заявление…, что в России истинная демократия воплощена в партии большевиков».[1172] К тому же, некоторые западные лидеры считали, что возрождение единой и мощной России совсем не в интересах их стран. Так, британский премьер Д. Ллойд-Джордж в одной из своих речей в парламенте напомнил слова лорда Б. Биконсфильда (Дизраэли), видевшего в расширении Российской империи прямую угрозу могуществу Великобритании.[1173] Многие западные деятели предпочитали планам уничтожения большевизма военной силой идею окружения Советской России «санитарным кордоном» буферных пограничных государств, включая ее национальные окраины. В. Н. Пепеляев оставил запись в своем блокноте: «Для тех русских, которые пронесли верность союзникам через все испытания, план Ллойд-Джорджа – удар в самое сердце. Возникает вопрос, когда задуман этот план – не в 14 ли году? Мы привыкли к испытаниям, вынесем и это… Заявление равносильно объявлению войны Единой России».[1174] Не только белая печать, защищавшая великодержавные интересы России, но даже социалистическая иркутская газета «Наше дело» писала об идее «буферного кордона», что «такое решение было бы гибельно для нас».
Такая позиция у части западных лидеров сформировалась по той причине, что они недооценивали опасность возрождения милитаристской Германии, единственным противовесом которой на востоке могла быть Россия. Предостерегая союзников от такой недооценки, «Свободный край» писал: «Ни в одном народе нет такой сплоченной приверженности к своей стране, такого воинствующего национализма, как у немцев… Пройдет оглушение (поражением – В. Х.) – и немец с его «Германия превыше всех» покажет себя».[1175] Особую опасность это представляло для Франции, которой Германия угрожала непосредственным соседством. Вся правая французская пресса от «Матэн» до «Фигаро», преодолевая распространившуюся среди французов антипатию к русским как к «изменникам», ратовала не только за помощь белым, но и против планов расчленения России, даже за сохранение ее суверенитета над Финляндией и Прибалтикой – дабы сохранить сильного союзника. В Англии на таких позициях стояла «Таймс» – рупор консервативной партии и военного министерства У. Черчилля, которого, по признанию управляющего колчаковским МИДом И. И. Сукина, «по справедливости считали лучшим другом национального движения за границей»[1176] (об этом же свидетельствовал В. Н. Пепеляев[1177]).
Двойственность поведения союзников просматривалась постоянно. С одной стороны, они официально приветствовали белых как представителей «великой России» (об этом заявляли премьер-министр Франции Ж. Клемансо, министр иностранных дел С. Пишон, военный министр Великобритании У. Черчилль). Они не признали суверенитета новоиспеченных государств Закавказья и петлюровской «самостийной Украйны». В то же время, летом 1919 г. последовали заявления лидеров ведущих западных держав о признании де-факто независимости Финляндии и республик Прибалтики. Сделанные без согласования с Россией, они вызвали возмущение русских белогвардейцев. Белая пресса задавала вопросы: почему западные державы, с легкостью признающие независимость чужих территорий без согласия их хозяев, не признают независимость собственных колоний – например, почему англичане не дадут ее народам Индии или Ирландии, которые давно борются за нее? И разве «прибалтийские губернии», а не вся Россия была их союзником в войне, спасая Париж в 1914 г. и более 3 лет оттягивая почти половину всех сил Германии и ее союзников на свой фронт? Обращалось внимание и на невыполнение союзниками обязательства перед Россией передать ей после победы над Германией черноморские проливы и Константинополь (хотя их и передавать было некому, пока в России шла Гражданская война). Русское политическое совещание в Париже заявило Верховному совету Антанты протест по поводу обсуждения судьбы бывшей Османской империи без участия России.[1178]