Но по сравнению с советским режимом, жестоко преследовавшим любую критику, здесь была довольно широкая свобода мнений. Перечень сведений, не подлежащих публикации, содержал почти исключительно информацию военного значения. Если в первый месяц после освобождения Сибири от большевиков (июль 1918 г.) в ней, согласно данным бюро печати и информации Временного Сибирского правительства (включая подконтрольные ему области современного Казахстана), насчитывалось всего 68 печатных изданий,[1394] то в период наибольшего расширения подвластной А. В. Колчаку территории в апреле 1919 г. на ней издавалось (от Уфы до Владивостока), по данным отдела печати при Совете министров, 107 газет и 84 журнала, в т. ч. в областях современного Казахстана – 18, на Урале – 35, в Сибири – 104, на Дальнем Востоке – 34, всего – 191.[1395] Тем не менее, за критику правительства были закрыты омские газеты «Заря» и «Наша заря», иркутское «Наше дело», новониколаевская «Народная Сибирь», владивостокские «Далекая окраина», «Эхо» и «Рабочий мир», петропавловский «Рабочий» и другие, хотя все они были отнюдь не большевистскими (в частности, газета «Заря», по свидетельству В. Н. Пепеляева, была закрыта по личному распоряжению Колчака, «чрезвычайно возмущенного» статьей с протестом по поводу увольнения популярного генерала Р. Гайды[1396]). Только за январь—февраль 1919 г. было закрыто 16 профсоюзных и эсеровских газет.[1397]
Писать о недостатках, беспорядках и злоупотреблениях считалось допустимым, но осуждать правительство – лишь в осторожной критике отдельных его мероприятий, и ни в коем случае не задевая при этом лично Верховного правителя. На время войны запрещались политические уличные собрания, демонстрации и митинги.
Показательно, что в этом вопросе сибирские кадеты, до революции слывшие «левыми», в своей массе оказались правее заграничного кадетского центра, под влиянием союзников выступавшего за расширение свободы печати. Позднее на процессе по делу колчаковских министров в мае 1920 г. возглавлявший Русское бюро печати при колчаковском правительстве А. К. Клафтон признал, что в августе 1919 г. один из лидеров партии В. А. Маклаков телеграфировал ему из Парижа рекомендации о необходимости большей информационной открытости, сменить «тактику умалчивания», которой особенно не доверяют в США.[1398] Но Клафтон в той обстановке не счел возможным пойти на это.
Наиболее непримиримым со стороны белой прессы оставалось отношение к большевикам. Статьи пестрели такими эпитетами в их адрес, как «отстой российского дна», «нечисть», «человеческое отребье», «подонки общества из уголовных элементов», «международные преступники». И когда умеренно-социалистические газеты призывали правительство к политической амнистии и «прощению обид», кадетская пресса возражала против любых поблажек большевикам и всем борющимся против Колчака. Некоторые кадетские газеты предлагали предать большевистских вождей во главе с В. И. Лениным и Л. Д. Троцким международному суду – подобно тому, как державы Антанты добивались этого в отношении бывшего германского императора Вильгельма. Основанием для этого они считали международный характер и направленность преступлений большевиков. Троцкий вызывал у них еще большую ненависть, чем Ленин. Сравнивая их, «Сибирская речь» писала: «Ленин – пусть безумный маньяк, готовый на преступления для достижения своих целей (ведь он верит твердо, что истину-то, формулу математически неопровержимую он знает), все-таки это человек мысли и идеи. Троцкий – откровенный преступник по профессии, по призванию, по страсти».[1399] Известный журналист «Сибирской речи» С. А. Ауслендер, бежавший из Петрограда в Омск, рисовал такой отталкивающий портрет Троцкого: «Дурного тона элегантность, утрированная гримировка под демоническую личность и пожирателя женских сердец, наглая развязность выскочки, самоуверенная самовлюбленность… У других его коллег по кабинету я все же заметил известное чувство меры и приличия – Троцкому эти деликатные ощущения незнакомы. Он разваливается в кресле, готов положить ноги на стол, во всех жестах, в выражении лица чувствуешь только одно – невыносимую, карикатурную пошлость зарвавшегося наглеца. Все эти парады и смотры Троцкого, вся пышность его появлений, окруженного блестящей свитой красных генералов и офицеров – все это такой грубый, безвкусный балаган, над которым, к сожалению, нельзя смеяться, так как он слишком отвратителен».[1400]
По поводу празднования Первого мая в 1919 г. «Сибирская речь» писала: «По улицам Петрограда, по улицам оскверненной и замученной Москвы сегодня бродят с красными флагами жалкие толпы советской челяди. Комиссарские латыши, китайцы и наши отечественные отбросы в рядах красной гвардии маршируют по Невскому и по Тверской. Перед наскоро построенными памятниками Карлу Марксу и другим великим учителям разбоя сегодня пляшут сарабанду красные бесы. Там, в Москве и Петрограде, сегодня праздник Красного Дьявола… Он клялся, что правы только надежды на земное счастье, которое все – в равенстве у полного корыта… Великий обманщик показал, наконец, фокус, которым так долго тешил воображение черни… Земля залита кровью. Человек замучен и загнан… Дети Сатаны внушили ему соблазнительную мысль восстать против законов хозяйственного сотрудничества людей. Мщение природы общества не замедлило прийти в образе голода, который терзает его тело, в образе смерти… Воистину несчастливы эти верующие в Сатану, которых Троцкий приобщает кровью жабы… У жалкого разбитого корыта сегодня топчется несчастное, голодное, вымирающее стадо… Но Тот, Кто справляет сегодня праздник в Москве и Петрограде, отменно доволен. Вечный Шутник, Козлоногий, он заливается неслышным дребезжащим смехом… Гнусавыми голосами споет ему сегодня приветственную речь социалистическая рать, на всякий случай отделив себя на вершок от большевиков… От всей души пожелаем простым и в сущности неплохим людям, чтобы 1 мая 1919 года было для них последним искушением поклоняться Великому Шутнику».[1401]
При Колчаке широко праздновалась летом 1919 г. годовщина освобождения Сибири от большевиков. В каждом городе дата освобождения от советской власти была объявлена неприсутственным днем. От участия в праздновании демонстративно уклонилась лишь Иркутская городская дума.
Огромное значение в условиях Гражданской войны имела пропаганда среди населения. В докладе начальника оперативного отдела управления генерал-квартирмейстера штаба Верховного главнокомандующего подполковника Колегова от 6 мая 1919 г. говорилось: «За время войны нашей с австро-германцами и большевиками выявился новый вид оружия для поражения духа неприятельских армий и граждан враждебного государства – агитация… Постепенно, с усилением влияния общественного мнения на действия правительства, значение агитации еще более увеличится… Агитация имеет в виду подавить и уничтожить дух армии противника и разложить ее тыл… Агитация в гражданской войне является могучим средством и для внешней политики…, местное население привлекается на службу в ряды армий обоих противников, и весьма важно создать себе его сочувствие по обе стороны фронта, а также возбудить недовольство противной стороной».[1402]
Известно, как преуспели в деле пропаганды красные. Уделяли внимание этому вопросу и белые. В одном из отчетов отдела печати Совета министров указывалось: «В настоящий исторический момент…, когда на целые века вперед определяется судьба стран и народов, роль государственной информации становится чрезвычайно важной, какою никогда не была до сих пор».[1403] Интересен в этом отношении доклад капитана 1-го ранга Лодыженского управделами колчаковского Совмина Г. Г. Тельбергу, в котором говорилось: «Значение пропаганды у нас недооценивается и в полной мере необходимость ее не сознается… Люди не сознают опасности, люди не проникнуты патриотизмом, люди не осведомлены о желании правительства дать наконец России правопорядок, организацию на новых основах… Солдаты в гражданской войне не могут стойко сражаться, если, не внушая им необходимость борьбы, полезность ее для их будущего существования (выделено мной – В. Х.), их будут, как раньше, только сгонять в казармы, обучать и отправлять на фронт… Надо суметь создать им прочную броню против организованной большевистской пропаганды, которая, к стыду нашему, побеждает нас». Автор документа предлагал организацию пропаганды на следующих принципах: 1) «независимость учреждения, заведующего делом пропаганды», 2) «полная обособленность дела пропаганды от разведки», 3) «составление плана организации дела в государственном масштабе и плана работ». При этом он подразделял пропаганду на 3 части с разными задачами и методами: 1) пропаганда среди солдат и населения на своей территории, 2) то же – на территории противника, 3) за границей среди союзных держав для формирования общественного мнения (особенно в США, где, по замечанию автора, общество наиболее подвержено влиянию прессы). «Другие государства, поняв во время войны (Первой мировой – В. Х.) важность этого дела, даже имеют особые ведомства пропаганды», – подчеркивал докладчик.[1404]
Повсеместно были образованы специальные комиссии во главе с управляющими губерниями и уездами, отвечавшие за пропаганду, изготовление и распространение антисоветской литературы и т. п. 7 апреля 1919 г. правительственное Совещание по делам печати постановило создать при штабе Верховного главнокомандующего «особый отдел по дезорганизации советского тыла» путем агитации.[1405]
Общее руководство пропагандой поначалу осуществлял отдел печати управления делами Совета министров под руководством А. И. Манкевича (до колчаковского переворота называвшийся информационным бюро). Затем был создан параллельный военный орган – осведомительный отдел при штабе Верховного главнокомандующего, сокращенно – Осведверх, под руководством генерал-майора Г. И. Клерже[1406] (первоначально, с января 1919 г., – особая канцелярия штаба Верховного главнокомандующего – Осканверх, в июне 1919 г. соединенная с отделом печати Главного штаба и преобразованная в Осведверх; ведущую пропагандистскую роль в нем играл подотдел печати под руководством польского профессора А. М. Оссендовского, впоследствии – автора известной книги о Гражданской войне в Сибири и Монголии) с подчиненными ему осведомительными отделами при штабах армий. Их работу было призвано координировать созданное в марте 1919 г. межведомственное Совещание по делам печати под председательством управляющего делами Совета министров кадета Г. Г. Тельберга и в составе министров внутренних дел, иностранных дел, финансов и военного министра. Однако в реальности, по признанию и. д. управделами Совмина К. Харитонова (в письме начальнику штаба Верховного главнокомандующего генералу М. К. Дитерихсу от 16 октября), оно контролировало лишь гражданские информационные службы и мало влияло на армейские в условиях военной диктатуры.