[1457] Газета предлагала вербовать агитаторов из среды самого народа – например, из числа враждебных большевикам уральских рабочих, из беженцев от большевистского «рая» (а такие попадались и среди «раскулаченных» крестьян). О том же писал в докладе 4 августа 1919 г. начальник Главного военного цензурно-контрольного бюро подполковник Павловский, предлагая привлекать «рабочих и крестьян – беженцев прифронтовой полосы к беседам с рабочими и крестьянами Сибири, как лучшее орудие в борьбе с большевизмом».[1458]
О попытках сделать пропаганду более доступной говорит инструкция Осведверха культурно-просветительным отделам при штабах армий, военных округов, корпусов, дивизий и полков: «В видах удобств использования добытых материалов, собирание последних должно проводиться по однообразному плану или программе в форме вопросника… Беседы и лекции должны быть по возможности не отвлеченными…, должны носить характер непринужденный, естественный, без непонятных для аудитории иностранных слов, без длительных периодов с большим количеством придаточных предложений… Продолжительность лекции не должна превышать 45–50 минут, так как дольше внимание слушателей утомляется. Если тема лекции не укладывается в этот срок, то необходимо разбить ее на две части и между ними делать перерыв в 10–15 минут… Брошюры должны быть не больше половины печатного листа, написаны простым языком, не только без иностранных слов, но и без интеллигентских оборотов и выражений. Шрифт крупный… Воззвания следует различать двух сортов – «заборные» (напечатанные на одной стороне, наклеиваемые на видных местах) и «домашние», раздаваемые по рукам, печатаемые с двух сторон… Первые выпускаются для быстрого воздействия на толпу, рассчитанного на ее инстинкты, они должны быть зажигательными и могут быть ценны исключительно в минуты потрясений. Вторые имеют целью воздействовать более длительно и глубоко на чувства и рассудок отдельного индивида, что достигается при прочтении в интимной домашней обстановке, а не мимоходом на улице».[1459]
Но все усилия в этом направлении были явно недостаточны – по сравнению с красной пропагандой их можно назвать кустарными. Это и неудивительно – большевики были исключительно опытными и превосходно подготовленными агитаторами и пропагандистами, в то время не было им равных.
Понимая недостаточность пропаганды, кадеты ставили задачи нравственно-политического воспитания масс. «Задача восстановления страны, – писал «Свободный край», – не может быть достигнута при содействии обывателей, а нуждается в активной поддержке граждан. Перед властью, таким образом, встает живая задача, заключающаяся в перевоспитании масс».[1460] При этом газета подчеркивала, что эта задача невыполнима без устранения подрывающих авторитет власти злоупотреблений и коррупции.
Но времени на решение воспитательных задач в условиях Гражданской войны катастрофически не хватало. Глухое недовольство населения вызывали все новые и новые мобилизации. Имущество и земли дезертиров и повстанцев конфисковывали. Военно-полевому суду подлежали и распространители панических слухов о положении на фронте. Но карательные меры давали недостаточный эффект. Помимо мобилизаций, в мае 1919 г. правительство издало декрет о гражданской повинности, имевший целью пресечь в условиях войны отток госслужащих на более оплачиваемую работу в частные компании, сохранить их кадры.[1461] Войне сопутствовали и поборы на армию, особенно в отношении продовольствия.
Но если это были еще понятные и объяснимые меры в условиях войны, то однозначно негативную реакцию вызывал произвол властей на местах. Главный начальник Уральского края С. Постников писал в Совет министров о «расправах без суда, порке даже женщин, смерти арестованных якобы при побеге» и отмечал, что ему «неизвестно еще ни одного случая привлечения к ответственности военного, виновного в перечисленном».[1462] Омская газета «Русь» писала: «Творимые на местах безобразия дают богатую почву для противоправительственной и большевистской агитации».[1463] То же отмечал А. С. Белоруссов-Белецкий в письме М. М. Федорову 10 марта 1919 г.: «Произвол глупый и грубый царит повсюду, особенно в глухой провинции, и озлобляет население», притом, что правительственный персонал «второсортный».[1464] В сводке Особого отдела государственной охраны за апрель 1919 г. сообщалось, что при подавлении Кустанайского восстания местные военные власти самовольно брали заложников.[1465] Особенно бесчинствовали казачьи атаманы: в Сибири – П. Иванов-Ринов, Б. Анненков, в Забайкалье и на Дальнем Востоке – Г. Семенов, И. Калмыков. Дошло до того, что в Канске атаман Красильников в апреле 1919 г. публично повесил без суда городского голову Степанова.[1466] П. В. Вологодский писал в дневнике: «Общий голос – мы много обещали, а мало даем. Главное зло – произвол и насилие агентов нашей власти на местах… Крестьяне далеко не на стороне нашего правительства… Особого тяготения к советской власти нет, но хотят своей власти, крестьянской».[1467]
По мере сил власть боролась с этими явлениями. В архиве сохранилось письмо крестьян с. Ново-Петропавловского Атбасарского уезда Акмолинской области от 14 мая 1919 г. командиру колчаковских соединенных казачьих карательных отрядов, подавлявших большевистское восстание, полковнику Катанаеву (активному участнику колчаковского переворота), в котором говорилось: «10-го мая через наше селение проехал отряд казаков, вслед появились к нам киргизы, начали нас грабить на поле пашни, много забрали у нас рабочих лошадей, сбруи и семян… Мы вынуждены были пожаловаться начальнику отряда, который обратил особое внимание. Тут же были созваны киргизы, и виновники из них 5 человек лично при нас расстреляны, и все насилия и грабежи прекратились, за что господину начальнику отряда от имени общества приносим экстренную благодарность и всему храброму казачьему войску; мы ранее не верили и верить не будем солдатам-дезертирам и агитаторам-большевикам, которые не подчиняются обществу и никаким властям, вышли из воли своих родителей (выделено мной – В. Х. Вспомните «Тихий Дон»: большевизмом больше была заражена простонародная молодежь, старики были консервативнее)… Также от имени общества ручаемся, что все дезертиры и замеченные лица будут нами представлены, и в том подписуемся».[1468]
По мере возможностей власть противодействовала и произволу «союзников», и прежде всего чехов, с декабря 1918 г. не участвовавших в военных действиях, а охранявших в тылу Транссибирскую магистраль. 11 мая 1919 г. начальник 2-й чехословацкой стрелковой дивизии, охранявшей участок магистрали Новониколаевск—Ачинск, полковник Крейчий издал жестокий приказ: возлагая охрану участка на местных жителей, он вводил среди них систему заложников и объявлял: «Если на каком-либо участке произойдет крушение… или злоумышленное нападение на служащих железной дороги и караулы, то вся ответственность падает на жителей данного участка… Если через 3 суток после совершенного преступления не будут выяснены и выданы виновные, то в первый раз половина заложников через одного будет расстреляна, а дома жителей, ушедших к преступникам, невзирая на оставшиеся семьи, будут сжигаться… В случае повторного нападения на одном и том же участке число расстрелянных заложников будет увеличиваться в несколько раз, а подозрительные деревни сжигаться целиком».[1469] Как сообщал колчаковский Минюст (за подписью товарища министра Малиновского) колчаковскому МИДу 15 августа 1919 г.,[1470] приказ Крейчего был отменен Комитетом по обеспечению законности и порядка при правительстве А. В. Колчака, специальным постановлением от 5 августа, как «незакономерный». В ответ, как сообщал в Минюст управляющий Томской губернией Б. Михайловский, чешский полковник стал угрожать «неисполнением постановления Комитета, также арестом русских должностных лиц, препятствующих действию приказа» и «снятием караулов чеховойск [по] линии железной дороги».[1471]
Вмешавшийся в дело французский генерал М. Жанен (позднее обвинявший Колчака в «ужасах террора»), которому подчинялся чехословацкий корпус, заявил, что «гражданские власти не имеют права вносить какие-либо изменения в распоряжения» чешского командования. Тогда Комитет по обеспечению законности и порядка обратился к Жанену с просьбой самому отменить приказ Крейчего.[1472] Жанен, набивая себе цену, заявил, что «русские власти… неправомочны отменять распоряжения иностранных вспомогательных войск, несущих охрану железной дороги, и что отмена таких распоряжений в случае их незаконности могла бы быть выполнена лишь путем дипломатических сношений». При этом генерал ссылался на известный, излюбленный советской пропагандой и ее последышами приказ генерала С. Н. Розанова о взятии заложников в охваченных партизанщиной селах юга Енисейской губернии.[1473] Генерал Жанен, однако, «опростоволосился»: Министерство юстиции уведомило его через МИД телефонограммой 21 августа, что «приказ генерал-лейтенанта Розанова от 28 марта 1919 г. о заложниках по настоянию министра юстиции отменен еще до образования Комитета по обеспечению порядка и законности в управлении»[1474] (выделено мной – В. Х.).
Кроме того, говоря о белом терроре, следует помнить о взаимном ожесточении и разгуле насилия периода Гражданской войны, доходивших до проявлений садизма. Так, в с. Всесвятском Петропавловского уезда в мае 1919 г. красные партизаны после жестоких пыток убили местного врача и его жену, предварительно изнасиловав.[1475] В Канском уезде красные партизаны в том же месяце распяли священника.[1476]
И тем не менее, насилие и произвол с обеих сторон вызывали отчуждение и недоверие населения. Насколько неоднозначными были настроения, показывают документы. Из политической сводки вр. и. д. управляющего Особым отделом государственной охраны генерал-майора С. А. Романова за февраль 1919 г.: «На армию, как на организованную силу…, направлены почти все силы антигосударственных кругов с целью привести ее в разложение. Такую позицию заняли социалисты-революционеры и социал-демократы, большевики примкнули к ним… Интеллигенция в массе настроена благожелательно к новой власти… Еврейская интеллигенция настроена резко оппозиционно, видя в современном строе переходную ступень к монархизму. Кооперативы… видят в новой власти яркий пример попрания демократических принципов и симпатизируют социалистическим течениям… Торгово-промышленные сферы (крупные) ожидают от… правительства спасения от создавшейся разрухи… Лица мелкой торговли и промышленности поглощены исключительно спекуляцией и совершенно индифферентны относительно к организации власти. Крестьянство (землеробы) в массе индифферентно, среди здорового населения наблюдается тяготение к порядку, ожидая этого от новой власти. Распропагандированные части крестьянства (безземельные) питают склонность к большевизму. Среди железнодорожных служащих ведется усиленная