агитация… с целью созвать забастовку и тем самым воспрепятствовать переброске войск», причем автор сводки обвиняет в этом эсеров. «Рабочие… распропагандированы и смотрят на существующую власть как на гибель демократических принципов».[1477]
Более красочно донесение одного из сотрудников Осведверха: «Крестьянство, в лучшей и большей его части, к существующей власти относится доброжелательно, железнодорожники (низовые агенты) отрицательно, ибо почти все поголовно заражены большевизмом… Зажиточная часть крестьянства… терроризованы крестьянскими лодырями, которые не делали запашек, в надежде поделить при приходе красных их имущество… Особенно скверное настроение у солдат, понюхавших гнилой запах керенщины. Эти господа ни на что, кроме уничтожения, не способны, горлопаня на сходах и не давая рта раскрыть старикам… Несомненен, под влиянием рассказов беженцев, подъем религиозности. Выборные сельские власти и милицейские в основном состоят из худших элементов деревни и пьянствуют и беззаконничают напропалую… Крестьянство соскучилось по твердой власти». По поводу пропаганды автор донесения замечает: «Вся агитационная литература, как составленная литературным языком, крестьянами усваивается очень плохо». И предлагает меры: «1. Карательные отряды для поголовного истребления хулиганов и горлопанов и сочувствующих коммунизму, с публичным применением истребления на глазах у всех. 2. Правительство, не дожидаясь санкции Национального собрания, должно теперь же отдать крестьянам участки земли в их вечную родовую собственность с указанием прирезки в случае недостаточности (сравните земельные законы Наполеона I). 3. Немедленная смена сельских властей и выборной милиции. Милиция должна назначаться государством, а не обществом… Крестьяне, да не одни крестьяне, вздыхают об уряднике и жандарме. 4. Организация и вооружение самоохраны из благонадежных элементов. 7 [5 и 6 пропущены]. Беспощадная расправа с дезертирами и публичные казни… 8. Широкая популяризация героев возрождающейся России… 9. Немедленная, почти поголовная смена железнодорожных служащих беженцами железнодорожниками. 10. Всех шкурников и спекулянтов необходимо отправить в войска, конфискуя их имущество в пользу честных солдат… 11. Использование агитации (вдобавок бесплатной) беженцами… 12. Всех с партийной окраской и политиканствующих администраторов… необходимо убрать с дороги».[1478]
Поэтому попытки правительства пресекать злоупотребления и произвол на местах встречали активную поддержку со стороны белой прессы. Так, приказ Колчака по армии от 6 мая 1919 г. призывал офицеров и солдат «вселить в население уверенность, что она (армия – В. Х.) создает порядок, а не нарушает его…, чтобы личность каждого и его имущество были неприкосновенны, чтобы каждый мог спокойно работать и пользоваться плодами своего труда».[1479] Комментируя этот приказ, «Отечественные ведомости» указывали, что крайне важно обеспечить практическое проведение его в жизнь, чтобы он стал для войск «памяткой», а любые отклонения рассматривались «как прямое вредительство и измена».[1480] В дополнение к этому, приказ начальника штаба Верховного главнокомандующего от того же числа обязывал «строжайше запретить бесплатное пользование чем бы то ни было от населения».[1481] Был разработан законопроект об ограничении права производить реквизиции только через Министерство продовольствия и снабжения с обязательным утверждением Советом министров, хотя в «исключительных случаях» военного времени такое право давалось также военным властям через реквизиционные и оценочные комиссии, которые должны были выплачивать населению компенсацию за реквизированное.[1482]
Но на практике это не всегда исполнялось. Незаконные реквизиции, произвол и злоупотребления оставались распространенным явлением. По этим и другим причинам нарастало недовольство широких слоев населения. Нередко оно выливалось в открытые выступления против власти – как, например, шахтерские волнения в Кузбассе и под Иркутском.
Либерально-патриотическая печать обращала внимание не только на недостаток понимания в народе целей войны, но и на падение морального уровня имущих классов. Пресса негодовала по поводу ничтожно малых денежных пожертвований с их стороны в помощь армии, в то время как в тылу шли «гомерические кутежи» и «просаживались» огромные суммы в ресторанах, казино и кабаре. Некоторые современники сравнивали нравы белого Омска с Римом эпохи упадка империи. «На фронте – жертвы, в тылу – вакханалия наживы», – писала омская «Наша заря».[1483] Томская «Сибирская жизнь» отмечала, что имущие классы, призывая народ к патриотизму, прежде сами должны подать пример собственным поведением. С возмущением описывалось, как в Томске отобрали помещение у отдела внешкольного образования и воспитания солдат, в то время как в театрах шли пьесы водевильного содержания, а богачи разбрасывали актрисам баснословно дорогие подарки.[1484] Самые благородные идеи нередко опошлялись. Омская «Заря» в статье «Пир во время чумы»[1485] с возмущением описывала, каким способом на одном балу-маскараде проводился сбор средств в пользу семей погибших воинов: был устроен «конкурс женских ножек», и за право стать членом жюри взимались деньги, которые и шли в пользу несчастных семей. Обобщая подобные факты, «Сибирская жизнь» с горечью писала: «Мы ничему не научились… У нас нет граждан, а есть только обыватели… Мы стараемся за спиной армии поскорее «опериться», забывая, что если мы не поддержим эту армию, то все старания наши пропадут даром».[1486] В разгар военных побед сенатор А. Новиков в цитированном письме М. М. Федорову с прискорбием отмечал, что настроение общества «по большей части преподлое», «высокие порывы» наблюдаются только в армии, «анархическое настроение интеллигенции… проявляется в бессмысленной болтовне, которая немало вредит делу», а в подавляющей массе населения царит «колоссальная усталость» и апатия.[1487]
В обстановке начавшихся летом 1919 г. поражений часть либеральной прессы подняла вопрос о коллективной вине правительства и общества. В одной из передовиц «Свободного края» отмечалось, что, в отличие от войны внешней, гражданская война не знает компромиссов и идет «до полного уничтожения одной стороной враждебной стороны… Примирить непримиримое столь же невозможно, сколь объять необъятное». Отсюда газета выводила необходимость полного напряжения сил в борьбе с врагом, задавалась вопросом «Кто виноват в нашем разложении?» и сама отвечала: «Виноваты все. Виновата власть, не умеющая заставить всех считаться с собою; виновато и общество… Двенадцатый час пробил, за ним – мрак, нищета, полное небытие».[1488]
Отводя исключительную роль буржуазии как экономически господствующему и наиболее организованному классу общества, кадетская пресса писала: «Буржуазия должна понять, что ее участие не должно ограничиваться изъявлениями готовности поддерживать власть; эта поддержка должна носить реальный характер, и в известных случаях, может быть, потребуются жертвы. Каковы бы ни были усилия власти, они не в состоянии разрешить кризис, если само общество, в лице представителей его культуры и материальной мощи, не окажет поддержку власти».[1489] Тем временем, по многочисленным свидетельствам, большинство предпринимателей вели себя эгоистично. Они использовали свои организации (торгово-промышленные съезды, военно-промышленные и биржевые комитеты) для наживы и мало уделяли армии внимания и денег. По замечанию И. И. Серебренникова, они «не доросли еще до понимания своих классовых интересов и сознания необходимости затрачивать некоторые средства для их защиты… Вместо активной поддержки правительства многие торгово-промышленники… обхаживали передние разных министерских канцелярий и пронюхивали, нельзя ли схватить какой-нибудь подрядец или поставку… Мининых у нас в то время не было, а одни Пожарские оказались не столь сильны, чтобы одолеть врага».[1490] Н. В. Устрялов с горечью писал в дневнике про «белый» Омск при Колчаке: «На каждом шагу – или бывшие люди царских времен, или падучие знаменитости революционной эпохи… Увы, это не новая Россия, это не будущее. Это отживший старый мир, и не ему торжествовать победу. Грустно… Нужно побывать в обеденные часы в зале ресторана «Россия», чтобы почувствовать это живо и осязательно».[1491]
Кадетская пресса вела борьбу и с таким бичом тыла белых, как коррупция, затронувшая все звенья госаппарата. Правительство в условиях войны и народной нужды стремилось ограничить привилегии власть имущих. Но на местах процветали самочинное присвоение разных привилегий, взяточничество и вымогательство. Несмотря на суровые меры – были расстреляны ряд интендантских чиновников, арестованы начальник Омской уголовной милиции Суходольский, два уполномоченных Министерства продовольствия и снабжения, начальник Томской губернской тюрьмы, возбуждено следствие в отношении министра продовольствия и снабжения Зефирова и главного начальника военных сообщений генерала Касаткина – в большинстве случаев подобные преступления оставались нераскрытыми либо доходили до суда крайне медленно (в отличие от дел о большевиках и других врагах режима).
Кадетская партия выступила инициатором мобилизации интеллигенции в колчаковскую армию, прежде всего студентов и гимназистов старших классов. В докладной записке Восточного отдела ЦК партии военному министру и начальнику штаба Верховного главнокомандующего (встреченной, по свидетельству В. Н. Пепеляева, «весьма сочувственно») отмечалось, что учащаяся молодежь «более всего подходит» для нейтрализации влияния на новобранцев «лиц, уже бывших в строю во время революции» и «развращенных введением политики в армию». Развивая свою мысль и называя эти группы молодежи «надеждой страны», авторы записки отмечали, что при всей опасности потерь в ее рядах на фронте, ее участь «при воцарении большевизма» будет еще страшнее.[1492] «В интересах общего национального дела интеллигенция обязана принести себя в жертву», – говорил А. К. Клафтон в докладе на майской партконференции.