[1493]
Пока армия одерживала победы, авторитет правительства и лично А. В. Колчака был достаточно высоким. Колчак понимал важность налаживания контактов с широкими массами населения в послереволюционной обстановке, в своих частых поездках на фронт и в прифронтовую полосу встречался не только с солдатами и представителями интеллигенции, но и с делегациями рабочих и крестьян. Встречи его с общественностью сопровождались торжествами. Комментируя его выступление в Екатеринбурге, «Сибирская речь» писала: «Речь Верховного правителя дает широкую струю свежего воздуха в спертую и удушливую среду нашей политической жизни».[1494] «Торжественная пышность встреч Верховного правителя, – писала газета, комментируя трехнедельную февральскую поездку адмирала по прифронтовой полосе, – показывает, что наша государственность приобретает внешние формы величия», газета прославляла ее как «власть борьбы, жертвенных подвигов, пламенной любви к России…, власть твердую, опирающуюся на подлинную силу, непреклонную».[1495] «Отечественные ведомости» писали об этой поездке как о «новой фазе в процессе развития нашей новой государственности», которая вышла «не из программ и партийных манифестов, а из духа времени и его органически созревших задач, – не из тины событий, а из глубины, – не из верхушек книжной теории, а из недр национальной исторической жизни» и которая «находится в надежных руках».[1496]
Вплоть до лета 1919 г. наблюдался общий подъем в войсках и среди имущих и средних слоев населения, хотя приходилось признать, что и большевикам удалось со временем организовать свою армию на регулярных началах и превратить ее в боеспособную силу. «Сибирская речь» писала: «Надо признать открыто – мы имеем дело с противником, обладающим огромной энергией и волей, с противником, доведшим идею централизации воли до своего апогея».[1497]
Победоносное наступление армии весной 1919 г. вызвало оживление в буржуазных и общественных кругах и надежду на скорую победу над красными. Резко выросли прежде мизерные пожертвования на нужды фронта. В Томске за неделю подписки среди предпринимателей было собрано 1 млн 200 тыс. руб., в Екатеринбурге с уездом – 1,5 млн. Ленские золотопромышленники постановили отчислять в пользу армии по тысяче рублей с каждого добытого пуда золота. Омские коммерсанты провели самообложение в пользу армии в размере от 3 до 7 % основного капитала; имена уклонившихся вывесили на бирже на позорную «черную доску».[1498] «Сибирская речь» требовала даже мобилизации женщин для шитья солдатского белья. Премьер П. В. Вологодский в интервью томской газете «Сибирская жизнь» 29 апреля заявил, что «верит в звезду Верховного правителя» и что к осени его армия достигнет Москвы, а потому уже был озабочен предстоящими выборами в Национальное собрание.[1499] «Крушение звериного социализма и уголовного коммунизма большевиков не за горами», – писала омская «Заря».[1500] На Колчака со всех сторон сыпались поздравления с победами, и он уже планировал перенести свою Ставку из Омска в Екатеринбург.[1501] Надежды были так велики, что в июне 1919 г. лидер Национального центра М. М. Федоров писал В. Н. Пепеляеву с юга в ответ на просьбу прислать людей: «Людей мы вам не посылаем пока, потому что рассчитываем, что они скорее приедут к вам, когда произойдет соединение армий (Колчака и Деникина – В. Х.)».[1502]
Пресса уже грезила вожделенной Москвой и на радостях преувеличивала «громадные» военные успехи. Активизировалась и помощь союзников. Последних «подстегивало» ширившееся распространение большевистских идей в Европе, одним из результатов которого стал коммунистический переворот в Венгрии. Колчак получил поздравления в связи с успехами весеннего наступления на «врагов человечества» от премьер-министра Франции Ж. Клемансо, военного министра Великобритании У. Черчилля и министра иностранных дел Франции С. Пишона.
После поражений и отступления армии летом 1919 г. еще более усилилась пропаганда в войсках и обществе. Колчак обратился с набатными воззваниями к крестьянам и солдатам против «грабителей, предателей и обманщиков», за землю, Национальное собрание и победу. Его приказ от 28 июля обязывал офицеров разъяснять солдатам цели войны, упирая на такие вопросы, как единство и целость России, решение насущных для народа вопросов через Национальное собрание, защита православной веры и национальных святынь, и требовал обличать перед солдатскими массами большевиков.[1503] В обращении правительства к народу говорилось: «Мы ведем с большевизмом смертельную борьбу, которая не может окончиться договором или соглашением, ибо в этой борьбе мы защищаем Родину против Интернационала, свободу против тирании и культуру против одичания. В этой борьбе у нас нет честных противников, есть шайки грабителей, руководимых международными отбросами».[1504]
Газеты призывали: «К оружию, граждане!» С призывом побороть панику и малодушие, «теснее сплотиться вокруг Верховного правителя» обратился к населению Национальный союз.[1505] Отклики были, однако, довольно вялыми. Одновременно белые, перенимая опыт противника, стали сбрасывать с аэропланов свои прокламации на позиции красных. Суммарный ежедневный тираж рассылавшихся на фронт листовок, брошюр и агитплакатов был увеличен вдвое – со 150 до 300 тыс. экземпляров. В Томске были открыты курсы военных информаторов, готовившие профессиональных агитаторов в войсках.[1506] В сентябре 1919 г. совещание правительства с общественными деятелями в Омске приняло решение о централизации всей культурно-просветительной и агитационно-пропагандистской работы (его реализации помешал наступивший в ноябре военный крах).[1507] Опять же перенимая методы врага, с целью его компрометации печатали фальшивые декреты советской власти и номера «Правды». Душой дела правительственной пропаганды стал Н. В. Устрялов, прозванный за это в левых кругах «теоретическим столпом омского разбоя».
Но усиление внимания к вопросам агитации и пропаганды существенно запоздало, о чем откровенно писала «Сибирская жизнь».[1508]
Большая пропагандистская кампания была развернута вокруг организации добровольческого движения «дружин Святого Креста». Были увеличены денежные пособия добровольцам, для фронтовиков устраивались выездные концерты артистов – прием, который впоследствии широко использовал И. В. Сталин во время Великой Отечественной войны.
Тем временем, в обществе усиливалось брожение. В июле 1919 г. В. Н. Пепеляев записал в дневнике: «В левых кругах смакуют неудачи».[1509] В августе кадетская пресса с тревогой отмечала «рост оппозиционности, недовольства и глухого брожения в самых разнообразных общественных кругах».[1510] Активизировалась земская фронда: на заседании областного земского собрания в Омске 25 августа 1919 г. председатель областной земской управы Парунин выступил с критикой «непопулярной» власти и призвал к выборам представительного органа. Когда же на следующем заседании собрание все-таки вынесло резолюцию доверия правительству (в его защиту выступил кадет Филашев), коллегия земской управы во главе с Паруниным в знак протеста покинула зал.[1511] Смещенный с поста командующего Сибирской армией генерал Р. Гайда в ноябре попытался при помощи эсеров поднять мятеж в свою пользу во Владивостоке,[1512] к нему примкнул глава бывшей Сибирской областной думы И. А. Якушев. Но их надежда на поддержку «союзников» не оправдалась, и авантюра провалилась.
Брожение охватило даже кадетов. Иркутский отдел партии, отражавший умеренно левое ее крыло, внешне по-прежнему демонстрируя поддержку правительства, в конфиденциальном обращении к Восточному отделу ЦК 6 августа 1919 г. с тревогой писал: «Власть не только не завоевывает симпатий со стороны широких слоев населения, но наоборот, ее влияние начинает падать». Указывая на недовольство общественности отставкой популярного генерала Гайды, цензурными злоупотреблениями, высылкой из Омска группы областников, авторы констатировали: «Курс правительственной политики носит неопределенный и часто противоречивый характер, в общем царит политический разврат и интриганство», приводили в пример недовольство той же общественности такими деятелями правительства и армии, как И. А. Михайлов, Г. Г. Тельберг, Д. А. Лебедев, Г. М. Семенов, С. Н. Розанов. «Правительству не верят не только потому, – продолжали они, – что персональный состав его просто неудовлетворителен, не обладает ни талантами, ни знаниями, ни даром государственного предвидения и политического такта, но и потому еще, что высшие представители власти, с точки зрения широкого общественного мнения, погрязли в политических интригах и жажде сохранения портфелей». В заключение иркутские кадеты выражали опасение «реставрационными» тенденциями, главными выразителями которых, по их мнению, являлись омские кадеты во главе с В. А. Жардецким.[1513]
Паника в тылу временно утихла, когда в августе армии удалось закрепиться на западных рубежах Сибири, а громкие победы А. И. Деникина на Юге еще питали надежду на лучшее. «Скрипят виселицы для красных комиссаров, – писала «Сибирская речь» после известия о взятии Деникиным Орла 18 октября 1919 г., – мылятся для них веревки». В страхе перед надвигавшимся большевистским смерчем слегка присмирела и внутренняя фронда. Сам А. В. Колчак верил в то, что неудачи носят временный характер, и в письме жене 15 октября 1919 г. писал: «Я знаю одно, что я нанес большевизму и всем тем, кто предал и продал нашу Родину, тяжкие и, вероятно, смертельные удары. Благословит ли Бог меня довести до конца это дело – не знаю, но начало конца большевиков положено все-таки мною».[1514]
При всей активности общественной и пропагандистской деятельности агентов колчаковской власти (и прежде всего кадетов), отдача от нее была недостаточной. Сплотить средние и даже верхние слои общества на активную борьбу с большевизмом не удалось, а блок с наиболее умеренными социалистами был слишком хрупким и мало что дал. Отчас