ти это было вызвано недостаточной культурой и эгоизмом буржуазии, но в наибольшей степени – ограниченностью социальной программы и невысоким профессиональным уровнем пропаганды, которой к тому же до лета 1919 г. уделялось мало внимания. Слабость влияния на массы объяснялась и тем, что к моменту чехословацкого восстания, послужившего сигналом к выступлению белых, население Сибири не успело испытать всей тяжести большевистского режима.[1515] В итоге, как отмечал в мемуарах Л. А. Кроль, «в лучшем случае власть имела за себя торгово-промышленный класс». «Народ не сознает, что мы ему нужны, а навязываться ему безнадежно».[1516] Лидер южных кадетов Н. И. Астров видел основную причину поражения белых в том, что «движение не стало национальным и не захватило народной души. Ни одно из правительств, будь оно построено по всем правилам демократического искусства, будь оно выражением военной диктатуры, не сумело создать и сплотить аппарат власти… Большевики тоже не захватили народной души, тоже не стали национальным явлением, но они бесконечно опередили нас в темпе своих действий, в упругой энергии, подвижности и способности принуждать. Мы с нашими старыми приемами, старой психологией, старыми пороками военной и гражданской бюрократии, с петровской Табелью о рангах не поспеваем за ними» (из письма В. Н. Пепеляеву от 3 февраля 1920 г.).[1517] Наглядным показателем этого являлся тот факт, что, при относительном росте влияния в местных выборных учреждениях, поддерживавшие режим силы так и не сумели завоевать в них господство. Впрочем, нельзя игнорировать особенность, о которой говорил идеолог либерального консерватизма П. Б. Струве: «Гражданская война между красными и белыми велась всегда относительно ничтожными меньшинствами при изумительной пассивности огромного большинства населения». О том же говорил с противоположных позиций меньшевистский лидер Ю. О. Мартов: «Самым слабым местом революции оказались равнодушие и пассивность масс».[1518] Но и в этом «состязании активных меньшинств» большевикам удалось привлечь на свою сторону значительно большее число народа по причинам, отмеченным выше.
Глава 15. Крах
С падением Омска в ноябре 1919 г. в обстановке военного крушения колчаковского фронта была окончательно утрачена вера в победу среди армии и населения. Осознание этого усугублялось тем, что одновременно произошел перелом войны в пользу красных на Юге, где армии А. И. Деникина понесли решающее поражение. Колчаковский тыл захлестнуло партизанское движение, носившее не только большевистский, но и анархический характер. По подсчетам исследователей, если еще летом 1919 г. общая численность партизан не превышала 20 тыс., то к зиме она достигла примерно 140 тыс.[1519]
Теперь уже не только оппозиция, но и либеральные круги, ранее безоговорочно поддерживавшие Колчака, начали почти открыто критиковать его. По свидетельству Г. К. Гинса, «кругом уже говорили, что адмирал несет с собой несчастье». После падения Омска «Сибирская жизнь» писала: «Правительство не сумело завоевать того, что называют популярностью… Когда в прошлом году были свергнуты большевики…, по дорогам ловили и выдавали красноармейцев те же самые деревни, которые теперь дают приют разбойничьим и большевистским шайкам… Для деревни ничего сделано не было. Даже такое, казалось бы, необходимое дело, как информация крестьянского населения, было предпринято с таким запозданием, которое, в сущности, почти сводило его на нет».[1520] Из либеральной прессы лишь газета Н. В. Устрялова «Русское дело» до последней минуты поддерживала правительство.
Переезд правительства из Омска в Иркутск наглядно проявил падение его авторитета (Иркутск и раньше был гнездом эсеров, что объяснялось его историей, традиционным влиянием многочисленных в прошлом политических ссыльных на общественную жизнь). «Прекращение гражданской войны, примирение с большевиками – таков был лозунг момента в Иркутске», – вспоминал кадет Л. А. Кроль.[1521] Местная городская дума проявила верх неуважения к правительству, демонстративно отказавшись встречать его на вокзале. «Свободный край» писал уже о «неспособности власти вести страну к победе» (подразумевая под страной небольшевистскую Россию), о «глубоком несоответствии между декларациями и заявлениями Верховного правителя и способами их практического осуществления», попрании провозглашенных принципов законности и правопорядка, и заключал: «Наши нескромные попытки делать всероссийскую политику окончательно обанкротились».[1522]
В этих условиях кадетские верхи предприняли отчаянную попытку спланировать «влево» в надежде расширить социальную базу режима. Еще за две недели до сдачи Омска, 27 октября, крупный представитель либеральной буржуазии, министр торговли и промышленности С. Н. Третьяков подал премьеру П. В. Вологодскому прошение об отставке, но после бурной сцены взял его назад.[1523] После сдачи Омска премьер-министром вместо Вологодского был назначен фактический лидер сибирских кадетов В. Н. Пепеляев, ранее – один из создателей и наиболее рьяных сторонников диктатуры. В этой обстановке он предпринял запоздалую попытку демократизации режима и сближения с социалистами. К этому его подталкивало левое крыло партии. Л. А. Кроль на заседании Государственного экономического совещания заявил: «Раз народоправства нет, то большевистскими методами большевиков не победить; при одинаковых методах управления, сочувствие населения – за большевиками».[1524]
Сразу после переезда в Иркутск правительство в воззвании к народу от 19 ноября 1919 г. заверило, что выборы в Государственное земское совещание, намеченные на декабрь, будут проведены в срок. В интервью прессе Пепеляев заявил, что его новая программа имеет целью «примирить правительство, сознающее и исправляющее свои ошибки, с обществом» и включает «отказ от системы военного управления страной» с передачей основных полномочий гражданским властям, повышение роли правительства по сравнению с Верховным правителем и расширение прав Государственного земского совещания.[1525] В архиве сохранилось краткое изложение программы В. Н. Пепеляева, доложенной им А. В. Колчаку и переданное Пепеляевым по прямому проводу 22 ноября брату, генералу А. Н. Пепеляеву: «Верховный правитель управляет страной через министров, командование воюет. Необходимы проникновение в народ, примирение с оппозицией и объединение всех здоровых сил страны, отказ от системы исключительно военного управления страной, вступление на путь действительной законности и борьбы с произволом, всемерная поддержка добровольческого движения, расширение прав Государственного земского совещания с возможностью отказа от членов по назначению, сближение с чехами, сокращение ведомств».[1526] Налицо был резкий поворот «влево» кадетского лидера, ранее являвшегося убежденным поклонником и глашатаем «чистой», практически неограниченной диктатуры.
В подтверждение обещаний, В. Н. Пепеляев поспешно утвердил составленный юрисконсультом профессором И. Антроповым 29 ноября 1919 г. проект реформы правительства. В соответствии с ним, расширялись права Совмина и премьер-министра, из состава правительства образовывались Политический совет и Комитет экономической политики (на практике эта реформа не была доведена до конца). За Государственным земским совещанием, однако, сохранялся лишь совещательный характер.[1527] Тогда же государственный контролер Г. А. Краснов подал Пепеляеву докладную записку о дальнейшем сокращении штатов и упрощении системы государственного управления, упорядочении расходов и контроля над ними, составлении обязательных смет, в т. ч. для армии, ранее неконтролируемой.[1528] Видя недостаточность этих мер, Пепеляев начинает добиваться от Колчака созыва Земского собора.[1529]
Многие кадеты еще искренне надеялись на реализацию пепеляевского плана и находили обоснование ему. Н. В. Устрялов писал: «Политика вообще не знает вечных истин. В ней по-гераклитовски «все течет», все зависит от наличной обстановки, конъюнктуры, реального соотношения сил».[1530] Характерна запись в блокноте самого Пепеляева: «Правительство будет стремиться стать доступным для самого народа. Требовать от своих представителей на местах способности понимать народ и быть ему близким. Будет сделано все возможное для сближения с оппозицией и объединения всех способных к созиданию сил».[1531]
Но попытка спасти режим путем демократизации была обречена на провал вследствие изоляции правительства и катастрофы на фронте. Она была слишком явным жестом отчаяния и окончилась полным крахом. Это показала первая же встреча В. Н. Пепеляева с предводителями иркутских эсеров, где он заявил о «твердом решении ликвидировать военный режим и перейти к новому гражданскому управлению», обещал созвать Земский собор и предложил создать коалиционное правительство. Но катастрофа на фронте была настолько очевидной, что эсеры уже не считали нужным идти на какие-то уступки и компромиссы. Чтобы общество поверило новому правительству, с иронией ответили они Пепеляеву, «нужно устранить всех виновных в создании диктатуры и ее ужасов, и прежде всего одного человека… – вас, Виктор Николаевич».[1532]
Тем не менее, Пепеляев лихорадочно педалировал идею созыва Сибирского земского собора. Любопытно, что еще в июле 1919 г., когда подобные мысли ему высказал брат, командующий 1-й Сибирской армией генерал А. Н. Пепеляев (под влиянием эсеровских «оборотней» из своего штаба), Пепеляев-старший отвечал ему: «Не верю в искусственные меры, принимаемые от случая к случаю».[1533] После падения Омска недавний поборник диктатуры резко качнулся влево. В декабре 1919 г. он совершил отчаянный шаг, пытаясь склонить уже потерявшего реальную власть, двигавшегося в пробке чехословацких эшелонов Верховного правителя на свою сторону. Телеграмма братьев Пепеляевых А. В. Колчаку со станции Тайга 9 декабря 1919 г. гласила: «Умоляем Вас в последний раз о немедленном издании акта о созыве Сибирского земского собора, в лице которого сам народ возьмет в свои руки устройство Сибири и изберет Сибирское правительство… Мы ждем согласия до 24 часов 9 декабря. Мы честно, откровенно и долго убеждали Вас в необходимости этой меры и получили от Вас принципиальное согласие (на самом деле Колчак не возражал лишь