обсудить этот вопрос по приезде в Иркутск – В. Х.). Время не ждет, и мы говорим Вам теперь, что во имя Родины мы решимся на все. Нас рассудят Бог и народ».[1534] В тот же день директор личной канцелярии Колчака генерал Мартьянов связался с Пепеляевым по прямому проводу и спросил: «Как прикажете понимать Вашу телеграмму – как ультиматум или как представление главы кабинета, а также что означают Ваши слова в телеграмме, что во имя Родины Вы решитесь на все и что Вас рассудят Бог и народ?».[1535] Пепеляев ответил уклончиво: «Нашу телеграмму, отбрасывая юридическую сторону, следует понимать как последнюю попытку спасти Верховного правителя помимо его воли».[1536]
Стремясь заручиться поддержкой правительства, Пепеляев на другой день телеграфировал из поезда оставшемуся за него в Иркутске С. Н. Третьякову, что ввиду развала фронта и «злобного» отношения населения к власти «необходим крупный политический шаг, который бы остановил сползание в пропасть», имея в виду созыв Сибирского земского собора. При этом он считал, что «Верховный правитель должен остаться для верховного объединения всех частей России», но что его «местопребыванием может быть юг России». Пепеляев сообщал: «Два дня я убеждал Правителя в необходимости Земского собора. Он выдвигал вопрос об отречении в пользу Деникина. Я высказался против отречения». И настаивал на коллективном ходатайстве правительства Колчаку о созыве Земского собора, в противном случае угрожая отставкой.[1537]
Вместо этого более уравновешенный Третьяков дипломатично сообщил адмиралу по прямому проводу: «Совет министров полагает, что было бы возможным остаться при старой конструкции Земского совещания, давши этому совещанию законодательные функции, увеличив количество представителей от местных людей земств и городов, исключив членов по назначению», т. к. само название Земский собор «не может дать никаких указаний относительно его конструкции и компетенций». Взявший себя в руки Колчак ответил согласием: «Все это совершенно совпадает с моими взглядами», и предложил переименовать Государственное земское совещание в Сибирское земское совещание, ввиду сокращения территории, подконтрольной правительству. Конфликт был улажен.[1538] Через 2 дня сконфуженный Пепеляев в телеграмме Колчаку из Томска оправдывался: «Конец моей телеграммы мог быть понят неверно…, я ни теперь, ни когда-либо не предприму ничего против носителя Верховной власти», но добавил в конце, что без созыва Земского собора (ставшего, видимо, его идеей фикс) «государственность погибнет».[1539]
В итоге был составлен проект «изменения Положения о Государственном земском совещании на следующих началах: упразднение института назначенных членов, увеличение представительства от земских и городских самоуправлений, от казачьих войск, от профессиональных и вероисповедных организаций». Но этот проект, «посланный Верховному правителю, встретил затруднения в санкции», как сообщал В. Н. Пепеляев министрам в Иркутск.[1540] Дело затягивалось. Более того, в разговоре с Пепеляевым по прямому проводу А. В. Колчак резко выступил против расширения полномочий правительства, в частности, против контроля правительства над внешней политикой: «Я не допускаю, – заявил он, – придавать ознакомлению Совета министров с нашей [внешней] политикой характер какого-то следствия. И. И. Сукин (бывший управляющий МИДом – В. Х.) исполнял указания только мои и Сазонова».[1541]
О растерянности и метаниях нового правительства в поисках выхода свидетельствует и секретная телеграмма С. Н. Третьякова своему товарищу (заместителю) на посту министра иностранных дел Жуковскому о необходимости срочного созыва «конференции малых народностей и признания их автономии».[1542] Параллельно бесплодным попыткам соглашения с эсерами и чехами, Третьяков обратился за помощью к атаману Г. М. Семенову, олицетворявшему наиболее правые круги режима. Все это диктовалось отчаянием безысходности. Переговоры с Семеновым, начатые в середине декабря, облегчались тем, что гражданским управлением при нем заведовал видный кадет, бывший депутат Госдумы С. А. Таскин. Предполагалось заручиться военной поддержкой атамана ценой передачи ему всей власти к востоку от Байкала. Вместе с тем, новые политические планы правительства не нашли поддержки у Семенова: как писал Третьяков, «вопрос о созыве Земского собора не был приемлем для Читы».[1543]
Воззвание А. В. Колчака к крестьянам о выборах на крестьянский съезд, сентябрь 1919 г. ГА РФ. Ф. р-1700. Оп. 5. Д. 46. Лл. 6–7 об. Копия
Стр. 1 из 4
Воззвание А. В. Колчака к крестьянам о выборах на крестьянский съезд, сентябрь 1919 г. ГА РФ. Ф. р-1700. Оп. 5. Д. 46. Лл. 6–7 об. Копия
Стр. 2 из 4
Воззвание А. В. Колчака к крестьянам о выборах на крестьянский съезд, сентябрь 1919 г. ГА РФ. Ф. р-1700. Оп. 5. Д. 46. Лл. 6–7 об. Копия
Стр. 3 из 4
Воззвание А. В. Колчака к крестьянам о выборах на крестьянский съезд, сентябрь 1919 г. ГА РФ. Ф. р-1700. Оп. 5. Д. 46. Лл. 6–7 об. Копия
Стр. 4 из 4
Тем временем катастрофа на фронте стремительно развивалась, и все эти попытки теряли свой смысл. В отсутствие Пепеляева и Третьякова (первый выехал на переговоры с Колчаком, второй – с Семеновым) остатки правительства возглавил кадет А. А. Червен-Водали – ветеран партии, активист Национального центра, прибывший в Сибирь в июле 1919 г. из деникинского Екатеринодара и после сдачи Омска занявший пост министра внутренних дел. В Иркутске он опирался на поддержку немногочисленных местных кадетов во главе с Д. А. Кочневым, в т. ч. на городского голову Е. П. Кузнецова.[1544] Н. В. Устрялов развернул здесь издание кадетской газеты «Русское дело» и, по собственному признанию, поддерживал правительство «как мог, до последней минуты его существования».[1545] По воспоминаниям Л. А. Кроля, «о большевиках он говорил с пеной у рта» и проповедовал «борьбу не на живот, а на смерть».[1546] Из умеренных кадетов за продолжение вооруженной борьбы с большевиками вплоть до союза с Семеновым выступал Н. К. Волков.
Но трагическая развязка приближалась вплотную. В обстановке вспыхнувшего в Иркутске восстания оставшаяся там группа министров во главе с А. А. Червен-Водали телеграфировала Колчаку просьбу об отречении. В ответ утративший реальную власть адмирал 4 января 1920 г. на станции Нижнеудинск сложил с себя полномочия Верховного правителя, передав их А. И. Деникину (войска которого к тому времени тоже отступали по всему фронту) и одновременно предоставив власть на Востоке атаману Г. М. Семенову. По свидетельству очевидца, как и в дни падения Временного правительства Керенского, на фоне общего развала и агонии «самыми стойкими защитниками падавшего правительства оказалась военная молодежь – юнкера и прапорщики».[1547] Но было поздно: в тот же день само правительство прекратило свое существование, передав власть эсеро-меньшевистскому Политцентру, от которого она менее чем через 3 недели перешла к большевикам.
После падения правительства кадеты, в отличие от эсеров, отдавали себе отчет в происходящем. Н. В. Устрялов писал: «Было бы наивно думать, что падение иркутского правительства есть в какой бы то ни было степени торжество эсеров», – и пророчил скорый переход власти к большевикам.[1548] Надежды эсеров создать к востоку от Байкала «буферное» государство между Советской Россией и Японией окончились полным провалом, и 21 января власть перешла к большевикам. Но еще 15 января, по прибытии охраняемого чехами поезда А. В. Колчака в Иркутск, несмотря на данные ранее гарантии защиты, французский генерал М. Жанен и подчиненные ему чехи предали адмирала в обмен на пропуск их эшелонов на восток.
Успевшие спастись бывшие министры правительства, среди которых был Г. К. Гинс, направили союзным представителям телеграмму протеста с обвинением в предательстве: «Российское правительство лишено было возможности подавить восстание в самый момент его возникновения вследствие категорического заявления генерала Жанена, что действия наших войск в районе железнодорожной полосы на станции Иркутск допущены не будут… Согласно просьбе Российского правительства, союзные комиссары дали письменную инструкцию генералу Жанену вывезти Верховного правителя с территории, охваченной восстанием… В ответ на единодушное негодование русской печати по поводу такого неслыханного вероломства, французская миссия опубликовала официальное сообщение, в котором объясняет выдачу адмирала превосходством сил революционных войск». На деле «чешский гарнизон в Иркутске всегда был достаточно силен… Помимо этого, чехи могли обратиться к содействию японских войск, находившихся в Иркутске… Выдача Верховного правителя является тяжким оскорблением русскому национальному чувству, так как адмирал Колчак, как носитель Верховной власти, воплощал в себе достоинство русской государственности… Союзные правительства неоднократно заявляли об их решительной поддержке правительства адмирала Колчака, и высокий междусоюзный комитет в Париже подтвердил это как коллективное решение Англии, Франции, Америки и Японии. При таких условиях передача в руки повстанцев Верховного правителя адмирала Колчака будет оценена национальной Россией как акт беспримерного предательства», которое «совершено с ведома и согласия генерала французской службы, представителя той страны, с которой Россия была связана узами старинной дружбы».[1549] Разумеется, никаких последствий протест не имел…
Аналогичные процессы наблюдались на Юге: и там военные поражения А. И. Деникина на рубеже 1919–1920 гг. привели к кризису и судорожным попыткам предотвратить катастрофу демократизацией режима. Под их влиянием Деникин в феврале 1920 г. по сути отказался от диктаторской формы правления, повторив демократический маневр В. Н. Пепеляева в Сибири. Но и здесь внезапность и стремительность крушения помешали выработать новый последовательный курс. Позже П. Н. Врангель в Крыму вернулся к политике диктатуры с одновременными социальными реформами, важнейшей из которых стал майский закон о земле 1920 г., подтверждавший уничтожение помещичьего землевладения за выкуп, но кадеты уже не привлекались им к сотрудничеству, не считая П. Б. Струве, давно вышедшего из партии и связавшего себя с более правым направлением. Их место заняли деловые представители царской бюрократии; и хотя часть кадетов, смирившись с потерей влияния, вернулись к поддержке диктатуры в условиях временной стабилизации белого Юга вплоть до разгрома Врангеля в ноябре 1920 г.,