[498]. Подобные примеры выявлены и в других национальных регионах – Калмыкии, Дагестане, Узбекистане и т. д. Оценивая возникновение национальных армий на заре существования Советского государства, французский историк Э. Каррер д’Анкосс справедливо отмечала: «В слаборазвитых странах, не имеющих пролетариата, кадры должна поставлять армия, причем армия сильная, иерархическая, политизированная – армия, которая воплощает еще смутное национальное самосознание и служит питомником для национальных кадров»[499]. Именно этот, неконтролируемый рост местных кадров воспринимался в центре как политическая опасность.
Однако в целом руководство страны в начале 1920-х гг. было позитивно настроено в отношении перспектив национальных формирований. 29 августа 1923 г. Реввоенсовет Республики был преобразован в Реввоенсовет СССР. Состав Реввоенсовета существенно расширился (с 6 до 13 членов) за счет представителей вошедших в состав нового государства союзных республик. С конца августа 1923 г. в состав РВС СССР входили: Л.Д. Троцкий (председатель), Э.М. Склянский (заместитель председателя), С.С. Каменев, В.А. Антонов-Овсеенко, С.С. Данилов, С.М. Буденный, В.А. Богуцкий, И.С. Уншлихт, А.П. Розенгольц, И. Хыдыралиев, Ш.З. Элиава, А.Ф. Мясников и Г.С. Везиров. Четверо последних представляли Среднюю Азию, Грузию, Армению и Азербайджан соответственно. 5 марта 1924 г. решением Военной комиссии Пленума ЦК РКП(б) Г.С. Везиров был заменен К. Караевым, а представителем от Северного Кавказа был назначен Г.К. Орджоникидзе[500]. Таким образом, крупнейшие национальные регионы страны получили свое представительство в РВС СССР и имели возможность напрямую участвовать в дальнейшем планировании и реализации программы строительства национальных частей в составе Красной армии.
С 1923 г. и до конца 1927 г. проблемы национальных воинских формирований неоднократно обсуждались на заседаниях высших партийных и военных органов. На заседаниях Политбюро ЦК РКП(б) (с 1925 г. – ЦК ВКП(б) вопросы национальных формирований специально рассматривались трижды (два раза – в 1923 г. и один раз – в 1925 г.); на заседаниях Реввоенсовета Республики (СССР) – 19 раз (пять раз – в 1923 г., тринадцать – в 1924 г., один раз – в 1927 г.)[501]. Приказами РВСР (РВС СССР) 1924–1928 гг. в основном утверждались штаты национальных частей, соединений и военно-учебных заведений (в 1924 г. – три приказа, в 1925 г. – семь, в 1926 г. – пять, в 1927 и 1928 гг. – по одному). В дальнейшем, напротив, согласно ежегодным тематическим справочникам к протоколам заседаний РВС СССР за 1928–1934 гг., вопросы национального строительства ни разу не выносились на рассмотрение высшего коллегиального органа военного управления[502]. Итак, пик интереса руководства страны к национальному аспекту строительства вооруженных сил пришелся на первую половину и середину 1920-х гг., в дальнейшем же он быстро угасает, причины чего рассмотрены ниже.
Если говорить о персональных позициях большевистских вождей, то наркомвоенмор и председатель Реввоенсовета Л.Д. Троцкий в первые годы после окончания войны не раз высказывал озабоченность взаимоотношениями частей Красной армии, стоявшими гарнизонами на окраинах страны, с местным населением, «не забывшим старых обид» и воспринимающим Красную армию как армию русскую[503]. Троцкого заботил вопрос о позиционировании РККА в регионах, населенных нерусскими народами. По его мысли, Красная армия не должна была уподобиться армии колониальной, как это было в дореволюционный период. Для этого необходимо было лучше узнать местное население, его историю, проникнуться идеями подлинного равенства и братства[504]. Стратегической целью такого сотрудничества (когда «должна исчезнуть и тень противоречия между нашей национальной программой и нашей практикой») будет ситуация, «когда великорусский пролетариат делает все, что может, для того чтобы помочь более отсталым национальным элементам Союза принять сознательное и самостоятельное участие в строительстве Красной Армии, – дабы они могли защищать себя, прежде всего, собственными силами»[505].
Исходя из такого посыла Л.Д. Троцкий выступал за «постепенность» в вопросе вовлечения нерусского населения в военное строительство. По итогам XII съезда партии 9 мая 1923 г. он разослал членам РВСР и начальнику Политуправления РВС СССР В.А. Антонову-Овсеенко письмо, в котором изложил свои соображения о национальных формированиях. Он считал, что в дальнейшем «этот вопрос будет играть все возрастающую роль». Однако, по его мнению, здесь была возможна ошибка: «Забежать вперед, т. е. попытаться наспех импровизировать национальные части, не имея для этого необходимых личных и импровизационных предпосылок»[506]. Троцкий обоснованно склонялся к принципу постепенности, считая, что в разных частях Советского Союза этот вопрос должен решаться по-разному – в зависимости от массы существенных обстоятельств: состояния вооруженных сил в данной республике, наличия военных кадров, отношения населения к военной повинности в прошлом, степени его советизации, уровня образования и культуры и т. д.[507]
Более решительно высказывался политический оппонент Троцкого И.В. Сталин, занимавший в начале 1920-х гг. важнейшие партийные посты члена Политбюро ЦК РКП(б), Генерального секретаря ЦК РКП(б), должность наркома по делам национальностей в Совете Народных Комиссаров (до 1923 г.) и ряд других позиций. Непосредственно участвуя в решении вопросов, связанных с национальной политикой, Сталин принципиально поддерживал строительство национальных воинских формирований. В частности, в июне 1923 г. он заявлял, что «начать это дело и двигать его дальше абсолютно не обходимо»[508]. В его понимании армии отводилась важная роль «сборного пункта рабочих и крестьян» разных «губерний и культур», которые, сходясь вместе в армейской казарме, «выковывают свою политическую мысль»[509]. В этом контексте армия представлялась Сталину одним из институтов коммунистического воспитания для масс нерусского населения: «Для того, чтобы Советская власть стала и для инонационального крестьянства родной, необходимо, чтобы она была понятной для него, чтобы она функционировала на родном языке, чтобы школы и органы власти строились из людей местных, знающих язык, нравы, обычаи, быт нерусских национальностей»[510].
Мощный теоретический толчок и конкретное воплощение программа строительства национальных частей получила с выдвижением на первые роли в военном ведомстве М.В. Фрунзе, хотя определенные шаги в этом направлении были сделаны при наркомвоенморе Л.Д. Троцком. С начала 1924 г. и особенно после XIII съезда РКП(б) (май 1924 г.) Л.Д. Троцкий стал быстро терять политические и аппаратные позиции. В свою очередь, с марта 1924 г. М.В. Фрунзе занимал пост заместителя председателя РВС СССР и заместителя наркомвоенмора, с апреля 1924 г. – также начальника Штаба РККА, а с января 1925 г. – председателя РВС СССР и наркомвоенмора.
Фрунзе высказывал убеждение в том, что «все нации нашего Союза, все интересы этих национальностей… должны быть учтены в деле военного строительства; все национальности нашего Союза в деле обороны совершенно равноправны»[511]. Вплоть до своей безвременной кончины 31 октября 1925 г. Фрунзе формулировал и наполнял конкретным содержанием замыслы о национальных формированиях и развертывании призыва среди народов СССР.
М.В. Фрунзе касался национального вопроса во многих своих выступлениях этого периода. 17 ноября 1924 г. на совещании начпурокров, начпуфлотов, военкомдивов и начподивов Фрунзе определил место национальных формирований в структуре Красной армии, каким он его видел в обозримом будущем: «Национальные контингенты займут в Красной армии очень видное место и будут заметно влиять на ее общую боеспособность… Национальные формирования для нас – не пустая забава, не игра для удовлетворения национального самолюбия отдельных народов Союза. Это – серьезная задача, вытекающая из всего характера нашего государства… Строить армию иначе мы не можем»[512]. Многочисленные в перспективе контингенты военнообязанных нерусской национальности он расценивал как «источник дополнительной мощи» Красной армии. Выступая перед слушателями Военной академии РККА 20 декабря 1924 г., Фрунзе определял национальные формирования как своего рода материальное олицетворение национальной политики государства и мост между народами (не только советскими), способный «связать теснейшим образом эти бывшие колониальные народы царской империи с нами, а через них – связать судьбу колониальных народов других стран с судьбой Советского Союза»[513].
Ввиду перспектив дальнейшего развития мировой революции, в том виде, как их в первой половине 1920-х гг. оценивало советское руководство, Фрунзе считал необходимым «центр тяжести в деле национального военного строительства перенести на Туркестан»[514]. Среднеазиатский регион, в котором Фрунзе много лет работал и жил, по его мнению, был важен как территория, лежавшая на перекрестье путей между Европой, Индией и Китаем. Поэтому «Туркестан будет иметь колоссальное значение с точки зрения закрепления всех позиций: и советско-союзной, и наших позиций на Востоке»