– на Северном Кавказе – один территориальный кавалерийский полк из горских национальностей;
– в Киргизской АССР[555] – одна территориальная кавалерийская дивизия;
– в Башкирской АССР – одна территориальная стрелковая дивизия с кавалерийским полком;
– в Татарской АССР – одна территориальная стрелковая дивизия с кавалерийским полком;
– в Карельской АССР – один егерский батальон;
– в Бурят-Монгольской АССР – один территориальный кавалерийский полк;
– в Якутской АССР – один территориальный стрелковый батальон с кавалерийским эскадроном[556].
Кроме того, еще до принятия программы формировались четыре украинские (общий штат – 9528 человек) и одна белорусская (штат – 3505 человек) территориальные стрелковые дивизии[557].
С реализацией пятилетней программы, согласно первоначальному замыслу, численность национальных формирований должна была достичь 46 314 человек[558].
Принятие пятилетней программы национальных формирований коррелировало с реализацией более масштабной программы перевода Красной армии на территориальные начала. Изданный 8 августа 1923 г. декрет ЦИК и СНК СССР «Об организации территориальных частей и проведении военной подготовки трудящихся»[559] определил новые параметры комплектования и организации частей РККА, при которых лишь ядро (кадр) войсковой единицы, прежде всего штабы и органы обеспечения, содержалось на казарменном положении, в местах постоянной дислокации, в то время как остальной личный состав части (переменный состав, или переменники) представлял собой милицию из местных жителей, которые в течение пяти лет состояния на действительной службе собирались лишь на ежегодные лагерные сборы сроком от 1 до 3 месяцев[560]. Это позволяло не отрывать военнослужащих на длительное время от дома и народного хозяйства и охватывать военной подготовкой значительно больший круг призывного состава. Если в кадровой дивизии военную подготовку получали 4,4 тыс. человек за 2 года, то в территориальной – 12 тыс. человек за 8 месяцев, что значительно повышало возможности государства в накоплении мобилизационных ресурсов, хотя качество военного обучения, безусловно, было ниже, чем в кадровых частях. Руководство военного ведомства искало и легко находило выгодные стороны территориальной системы. Так, рассуждая о существующих способах комплектования и распределения принятых пополнений, начальник отдела Управления по войсковой мобилизации и комплектованию ГУ РККА И.И. Глудин писал: «Наиболее выгоден… территориальный: быстрота мобилизации, сплоченность состава и знание контингента, дешевизна – отсутствуют перевозки…»[561] В силу экономической выгоды и возможности более широкого охвата призывного контингента территориальные формирования получили в 1920-х гг. большой размах. К осени 1925 г. количество территориальных соединений составило уже 50 %[562]. В конце 1920-х гг. число территориальных дивизий в пехоте значительно превзошло число кадровых (41 против 26), а в общей численности войск на долю территориальных частей приходилось 48 %: в пехоте – 60 %, в артиллерии – 57 %, в кавалерии – 26 %[563]. Экстерриториальная (кадровая) система комплектования войск также продолжала существовать, но в 1920-х гг. многими она считалась нежизнеспособной, могущей существенно затормозить мобилизацию из-за значительных перебросок людских ресурсов и вероятного воздействия воздушных сил противника на железнодорожные перевозки. «Экстерриториальная система комплектования армии в наше время может свести к единице с минусом хорошо составленные планы мобилизации», – отмечалось начальником Управления по войсковой мобилизации и укомплектованию ГУ РККА Я.Я. Алкснисом в сборнике о комплектовании и мобилизации войск, подготовленном Главным управлением РККА[564]. Считалось, что прибегать к ней приходится только вынужденно, исходя из особенностей населения страны (его национально-культурная неоднородность и неравномерное распределение), «неразвитости дислокации войск» и по другим причинам[565].
Большая часть намеченных пятилетней программой национальных формирований создавалась именно как территориальные. Их суть заключалась в местном характере, прохождении гражданами военной службы на территории своих республик. В 1920-х гг. сочетание территориальности (землячества) и мононациональности воинского коллектива представлялось оптимальным для успешного боевого слаживания части: «Чем однороднее по национальному составу часть, чем более соблюден при укомплектовании принцип землячества, чем легче комполитсоставу воспитывать своих подчиненных, тем скорее люди, составляющие часть, сживаются между собой…»[566]
В течение 1925–1926 гг. пятилетняя программа существенно уточнялась. Это обусловливалось как необходимостью «ужатий» в связи с экономией бюджетных средств, так и первым опытом существования национальных формирований в тех или иных местностях. Амплитуда решений колебалась очень сильно: от существенного расширения строительства нацчастей в том или ином регионе до полного его сворачивания, прекращения призыва и сокращения местного аппарата военного управления. В частности, в отношении кавказских формирований было принято решение: Армянскую и Азербайджанскую дивизии содержать в смешанном составе (в первой – два кадровых полка и один территориальный, а во второй – два территориальных и один кадровый). С образованием в 1925 г. Казакской (Казахской) АССР в составе РСФСР вместо Киргизской кавалерийской дивизии формировалась Казакская (Казахская) кадровая кавалерийская дивизия. В то же время в составе Узбекской кадровой кавалерийской дивизии формировался один киргизский кадровый полк из кара-киргизов (нынешние киргизы). Якутский территориальный батальон разворачивался в территориальный полк, однако вскоре было решено отказаться от формирования якутских частей вообще, поскольку существующий поток добровольцев не обеспечивал регулярного пополнения, а к принудительному призыву население относилось резко отрицательно. В Калмыкии создавался Калмыцкий территориальный кавалерийский дивизион, однако его формирование через некоторое время также было свернуто[567] Наконец, было решено значительно расширить программу национальных формирований для Северного Кавказа: на базе территориального кавалерийского полка северокавказских национальностей (в составе Дагестанского дивизиона, Северо-Осетинского, Чеченского, Ингушского, Карачаево-Черкесского, Кабардино-Балкарского, Адыге-Черкесского отдельных кавалерийских взводов) планировалось развернуть территориальную кавалерийскую дивизию[568] В Башкирии местные власти требовали расширения национальных частей (с территориального полка до запланированной в пятилетней программе территориальной стрелковой дивизии), однако казарменный фонд не позволял содержать на территории области такое большое соединение, и от формирования дивизии также пришлось отказаться.
С учетом изменений к 1926 г. общая штатная численность 15 национальных дивизий (кадровых и территориальных) по пятилетней программе (без учета национальных военно-учебных заведений) должна была составить 56 971 человек (без украинских и белорусских частей – 43 338 человек)[569]. Это составило бы около 10 % от предельной численности всей Красной армии. Штатной нормы к исходу второго года реализации пятилетней программы нацформирований (к 1 октября 1926 г.) достигли четыре территориальные украинские стрелковые дивизии и одна территориальная белорусская, а также азербайджанская территориальная стрелковая дивизия. Близки к штатной норме были и другие закавказские соединения. Списочная численность национальных частей на этот момент составляла 31 945 человек, а без украинских и белорусских частей – 18 912 человек[570].
В дополнение к плановым национальным формированиям по пятилетней программе уже в 1924 г. появилась и получила быстрое распространение особая форма внеплановой организации национальных контингентов – так называемые концентрации. Они состояли в сведении представителей одного этноса (тех народов, для которых не предусматривалось создания отдельных нацформирований или штатная емкость которых была недостаточной) в мелких национальных подразделениях (взвод, рота, эскадрон, реже – батальон) в составе номерных частей. Это происходило вследствие того, что если молодое пополнение из числа националов распределялось не в национальную воинскую часть, а номерную, то есть в преимущественно славянскую по составу, то командиры, не располагая возможностями организовать их обучение русскому языку, определяли таких военнослужащих на хозяйственные работы. Парадокс заключался в том, что в таком дискриминированном положении чаще всего оказывались представители тех народов, которые имели богатую историческую традицию военной службы еще в Русской императорской армии: прежде всего народы Поволжья (мордвины, марийцы, удмурты, чуваши, поволжские татары) и башкиры. В первой половине 1920-х гг. они призывались в Красную армию в значительных количествах и на общих основаниях[571]