и часто направлялись для прохождения службы в номерные части, где оказывались в числе отстающих из-за недостаточного знания русского языка и трудностей адаптации в инокультурной среде. В связи с этим они «назначаются в частях в большинстве случаев в хозяйственные команды, в ездовые, конюхи, вестовые»[572]. На одном из совещаний заместитель начальника ПУ РККА И.Е. Славин отмечал, что желательно не использовать националов («всех их») (здесь и далее курсив мой. – Авт.) на хозработах, «как это обычно водится»[573]. Эта же мысль прозвучала в августе 1924 г. на совещании начальников агитпропотделов политуправлений военных округов в ПУ РККА: «Как общее явление наблюдается, что красноармейцы из нацмен в частях со смешанным национальным составом почти не подвергаются политобработке, и замечена тенденция использовать под различными предлогами некоторые группы красноармейцев из нацмен (татары, мордва, черемисы и др.) в хозкомандах»[574]. Очевидно, что такой способ использования национальных контингентов не нес пользы ни армии, ни бойцу-националу. И главное, он в корне противоречил политическому курсу на выравнивание формально-правового и реального положения всех национальностей в Красной армии.
В этом видится одна из главных причин идеи сведения такого рода контингентов в рамках одного подразделения. Очевидно, что самой заинтересованной стороной здесь были политорганы. Впервые призыв к сосредоточению националов в рамках отдельных подразделений прозвучал в циркуляре Политуправления РККА от 10 мая 1924 г. № 62, где рекомендовалось «концентрировать новобранцев» по 30–50 человек в одной роте или батальоне, поскольку только таким образом, по мнению подписавшего циркуляр заместителя начальника ПУ РККА М.М. Ланды, можно было добиться постановки эффективной политпросветительской работы и одновременно решить проблему дефицита соответствующих кадров командиров и политработников, знающих язык красноармейцев, а также литературы и пособий на местных языках[575].
25 июня 1924 г. приказом РВС СССР № 843 комсоставу было предписано сводить новобранцев из национальных республик в отделения, взводы и т. д. (в зависимости от их численности) для прохождения строевой и политической подготовки[576]. После этого тема концентраций несколько раз подробно обсуждалась на всесоюзных совещаниях политработников в августе и ноябре 1924 г.[577] При определении необходимости концентраций во главу угла ставились владение той или иной группой военнослужащих русским языком и близость к русской культурной среде. Чем менее выраженными были эти показатели, тем очевиднее считалась нужда в концентрации представителей этнических меньшинств в рамках отдельных подразделений.
В 1924 г., с прибытием пополнения первого после окончания Гражданской войны общесоюзного призыва молодежи 1902 г. рождения, во всех округах татары, немцы, чуваши стали сводиться (концентрироваться) во взводы и роты в составе номерных частей[578]. Уже в этом году концентрации достигли значительных масштабов: прибывшие в войска татары (в том числе крымские), немцы, чуваши и молдаване были объединены в 35 рот и 26 взводов[579]. Все перечисленные народы призывались в Красную армию обычным порядком и имели дореволюционную традицию военной службы, однако не были обеспечены необходимым числом командного состава (за исключением немцев и чувашей[580]).
В дальнейшем практика концентраций расширялась, причем чаще всего стихийно, явочным порядком. Такая форма «сведения нацмен в подразделениях в номерных частях»[581] получила распространение во всех военных округах. Так, в Западном военном округе поляки сосредоточивались в 3-й стрелковой дивизии, татары – в 3, 15 и 24-й, немцы – в 45-й, молдаване – в 51-й и т. д.[582] В СКВО с молодым пополнением в 1925 г. татар прибыло так много, что в 28-й Горской стрелковой дивизии они были сведены сразу в девять национальных рот[583].
В 1925 г. численность подразделений четырех наиболее многочисленных национальностей (татар, немцев, чувашей, молдаван) достигла 94 рот и 19 взводов. В том же году концентрация затронула и другие национальности срочнослужащих 1903 г. рождения, не охваченных национальным военным строительством: башкир, вотяков, коми-зырян, коми-пермяков, черемисов, мордвин и корейцев. К концу 1925 г. общая численность не отдельных национальных подразделений составила 132 роты и 55 взводов. Концентрацией было охвачено 75 % нерусского призывного контингента, что было признано руководством Красной армии «большим достижением»[584], а сама практика концентраций наряду с национальными формированиями объявлена «одним из двух основных русел» в национальном военном строительстве[585]. В процесс концентраций в середине 1920-х гг. были вовлечены десятки тысяч военнослужащих нерусской национальности.
В 1925 г. в докладе Политуправления РККА отмечалось, что по результатам призыва молодежи 1903 г. рождения удельный вес «нацменьшинств» в Красной армии достиг 8 %, и это, что важно, без учета украинцев, белорусов, а также «национальностей, обеспеченных нацформированиями, – грузин, армян и тюрок»[586]. Столь многочисленное пополнение националов не могли вобрать в себя едва созданные в плановом порядке национальные формирования. Значительную их массу приняли подразделения, созданные в порядке концентраций. Эта мера, как считалось, себя оправдала «в смысле большей успеваемости в учебе и, особенно, в политическом их развитии»[587].
По мере выяснения общего культурного уровня призываемых контингентов, в политику концентраций вносились коррективы. Уже начиная с 1926 г. националов, в целом владевших русским языком (таковыми считались мордвины, чуваши, вотяки), распределяли в так называемых номерных частях, не создавая для них отдельных строевых единиц[588]. Причем среди представителей этих народов не было единого мнения о наиболее удобной для них форме прохождения службы. Например, в 1925 г. отмечалось недовольство призывников-мордвин, которые в большинстве своем обрусели и хорошо владели русским языком, тем, что «их выделяют в отдельные строевые единицы»[589]. Однако нередки были и прямо противоположные случаи. Так, в 1929 г. с пополнением призыва 1907 г. рождения в части Московского военного округа прибыло около 350 марийцев, 500 мордвин и 300 поляков. Из-за отсутствия необходимых национальных командных кадров было решено распределить их равными частями по пяти стрелковым дивизиям (по 12 человек на стрелковый полк). В результате «за шесть месяцев значительное их число ушло из армии в результате опротестования по болезни и другим признакам». Заместитель начальника Политуправления округа Хрулев признавал, что, если бы «националы» изначально были объединены в национальные подразделения, этой «крупнейшей ошибки» удалось бы избежать[590]. Также неправильной считалась переброска контингентов «националов» из одного округа в другой. Например, значительная часть татар, призвавшись на территории ПриВО, направлялась для прохождения службы в САВО и СКВО[591].
Для народов, «культурно наиболее развитых и русским языком в большинстве владеющих, к тому же распыленных по всей территории СССР», таких как латыши, эстонцы (проживавшие не в Прибалтике), евреи, поляки, концентрация также признавалась излишней[592]. В случае с поляками принималось во внимание также политическое недоверие к ним со стороны советской власти в связи с недавней войной и напряженными отношениями Советского Союза с Польшей[593].
Практику концентраций в Красной армии следует понимать как кальку с повсеместно реализуемого в тот же период курса на коренизацию – организацию национальных административно-культурных автономий, даже самых мелких. В этот период были организованы тысячи автономий национальных меньшинств (нацмен), которые могли охватывать от целых республик до нескольких населенных пунктов или даже одного села[594]. В совместном циркулярном письме от 19 марта 1925 г. заместителя начальника Политического управления РККА М.М. Ланды и начальника Главного управления РККА В.Н. Левичева прямо указывалось на то, что «основное условие развития и углубления работы среди нацменьшинств – индивидуализация руководства работы в отношении каждой национальности в отдельности, как бы малочисленно она ни была представлена в частях Красной армии (выделено мной. – Авт.)»[595]. В связи с этим считалось вполне нормальным сводить, например, осетин в грузинских дивизиях в отдельные роты, взводы и даже отделения, если в подразделении их насчитывалось хотя бы несколько человек