[671] Кадровый дефицит не позволял в ближайшем будущем надеяться на создание национальных формирований в технически сложных родах войск, что ставило их вне магистрального пути развития Красной армии. Для них оставалась ниша горных войск и кавалерии, значительно меньше затронутых технической перестройкой.
Анализ документов показал, что абсолютный и особенно относительный (в масштабах всей Красной армии) прирост списочной численности нацформирований во второй половине 1930-х гг. действительно замедлялся, что отражало их упадок на фоне бурного развития технических родов войск. В начале 1938 г., после фактического упразднения национального статуса украинских и белорусских частей, общая списочная численность национальных формирований по мирному времени составляла 27 239 человек при штате 25 378 человек, причем доля представителей титульных национальностей в них была относительно невелика – 69 % (18 695 человек). При мобилизационном развертывании национальные формирования должны были достигать численности 138 739 человек[672]. Для сравнения: общая списочная численность РККА мирного времени на 1 января 1938 г. составляла 1 215 601 человек[673]. На военное время по мобплану 1937 г. МП-6 она разворачивалась до численности 4830,8 тыс. человек[674]. Таким образом, численность нацформирований по штату мирного времени составляла к этому моменту лишь 2,24 % от списочной численности РККА вместо 10 % по первоначальному плану 1925 г., а по штату военного времени несколько больше – 2,87 %.
Быстрое наращивание численности армии и переход к экстерриториальному распределению пополнений делали штатную емкость национальных формирований недостаточной для приема возраставшего потока пополнений из союзных и автономных республик, а значит, и для формирования существенного мобилизационного резерва из представителей нерусских этносов. А в военное время необходимость доукомплектовывать национальные формирования представителями определенной национальности создавала бы дополнительные сложности. В подготовленной 23 февраля 1938 г. наркому обороны справке временно исполнявшего должность начальника Административно-мобилизационного управления (АМУ) РККА комдива А.И. Баринова «О национальных частях и соединениях РККА» докладчик подчеркивал, что «по военному времени комплектование национальных частей встретит большие трудности, так как источники комплектования чрезвычайно удалены от театра военных действий. Это вызовет необходимость в периоды напряженных операций укомплектовывать национальные части, не считаясь с национальным признаком из близ расположенных запасных частей. В конечном счете, национальные части через очень короткий промежуток превратятся в смешанные с преобладанием русского и украинского элементов»[675].
Комдив Баринов довольно точно предсказал сложности с укомплектованием многих нацформирований, проявившиеся в годы Великой Отечественной войны, если только их состав целенаправленно не поддерживался национальными пополнениями, что происходило далеко не всегда. Нельзя не отметить, что в 1938 г. необходимость поддержания национального баланса таких формирований уже понималась как ненужное бремя, в то время как полтора десятилетия назад, в начале 1920-х гг., в интересах политической интеграции национальных окраин эти издержки считались неизбежными даже в ущерб боеспособности Красной армии и очевидная мысль о сложности пополнений в военной обстановке никем всерьез не обсуждалась.
Анализ истории национальных формирований в 1930-х гг. был бы неполным вне общего контекста развития национальной политики в СССР в этот период. На первую половину десятилетия пришлось постепенное сворачивание политики коренизации, которая с середины 1920-х гг. интенсивно, нередко под сильным административным нажимом, насаждалась по всей стране. С одной стороны, сказались общие методологические ошибки при реализации этой программы, связанные с нереализуемой в короткие сроки ставкой на выдвижение национальных кадров и обеспечение гегемонии национальных языков. С другой стороны, произошел фактический отказ от идеи мировой революции (водоразделом считается XVII съезд ВКП(б), проходивший в начале 1934 г.) как стратегической цели и замены ее национальным государством. Цементирующим государствообразующим элементом новой этнополитической общности – советской нации – выступал русский народ. Концепт «русский народ – старший брат в семье советских народов» нес в себе прямо противоположный коренизации идеологический заряд, выдвинув на первое место русский язык, русскую историю, русскую культуру. Национальные воинские формирования на фоне отказа от политики коренизации выглядели анахронизмом, хотя и просуществовали несколько дольше – до конца 1930-х гг. Во второй половине 1930-х гг. ЦК ВКП(б) и правительство приняли целый ряд политических и нормативно-правовых документов, направленных на изменение национальной политики: постановления Оргбюро ЦК ВКП(б) «О ликвидации национальных районов и сельсоветов», «О ликвидации национальных школ и отделений в школах» от 24 января 1938 г. и «Об обязательном изучении русского языка в школах национальных республик и областей» от 13 мая 1938 г., постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О ликвидации и преобразовании искусственно созданных национальных районов и сельсоветов» от 29 февраля 1939 г. и другие[676].
Репрессии, охватившие Красную армию и особенно высший и старший командный состав в 1937–1938 гг., безусловно, стали еще одним фактором, повлиявшим на судьбу национальных формирований. В гнетущей атмосфере массовых репрессий жупел борьбы со шпионажем и военными заговорами в армии не мог обойти стороной национальные части. При некоторой фантазии теперь они могли квалифицироваться как эпицентры местного национализма и проводники этнического шпионажа в пользу соседних государств. Во время создания нацформирований в 1920-х гг. этническая близость их бойцов населению соседних стран считалась преимуществом, поскольку должна была облегчить продвижение революции за пределы Советского Союза. Теперь же, напротив, это же обстоятельство вызывало подозрения. В 1930-х гг. осложнение международной обстановки стало ассоциироваться с конкретными западными нациями, а их «подрывная работа» нацеливалась на определенные советские этносы, наиболее к ней чувствительные в силу своего этнического родства. Например, высказывались мнения о том, что финские шпионы проникали в Красную армию через карельские национальные части, иранские – через азербайджанские, турецкие – через грузинские, японские – через бурятские[677] и т. д. Говоря о национальных частях, первый замкомвойсками ОКДВА Я.К. Берзин предостерегал коллег: «Наш сосед этих частей не забывает и среди них есть люди, работающие не на нас, а на чужих»[678]. С сентября 1937 г. кампания по вскрытию «национальных буржуазных групп» велась в национальных частях САВО[679]. Во всех соединениях такие группы были обнаружены. В октябре 1937 г., после разгрома «антисоветских организаций» в недрах партийного руководства среднеазиатских союзных республик, секретарь ЦК ВКП(б) А.А. Андреев предложил И.В. Сталину перевести узбекские и таджикские национальные формирования в европейскую часть СССР, поскольку разоблаченное руководство республик «ставило серьезную ставку на эти национальные воинские части; будут попытки и впредь из Афганистана, Ирана и Турции вести в них враждебную работу»[680]. На документ наложена положительная резолюция Сталина с указанием «предварительно почистить» национальные части[681].
Национальные части легко подверстывались в немудреные, даже самые фантастические схемы «националистических заговоров». Во множестве они выявлялись в республиках СССР, давая повод под корень рубить местные национальные партийно-советские и военные элиты. Как отмечал один из ораторов на Военном совете при НКО в ноябре 1937 г., подводя итог чисткам в национальных частях, «нам необходимо было самым тщательным образом присмотреться, чтобы не дать возможность враждебным элементам, прикрываясь национальностью (курсив мой. – Авт.), остаться в нашей армии. Отсюда у нас такое большое количество уволенных»[682]. Ожидаемым результатом тщательного просева военнослужащих стало выявление «большой засоренности» командно-начальствующего состава людьми, теми или иными путями связанными с близлежащими иностранными государствами (прежде всего через кровное родство). Многие национальные соединения были обезглавлены. Так, в Закавказском военном округе в 1937 г. были репрессированы все командиры дивизий: командир 9-й Кавказской горнострелковой дивизии комбриг П.Г. Кевлишвили, командир 20-й Кавказской горнострелковой дивизии полковник В.Ф. Мыздриков, командир 47-й грузинской горнострелковой дивизии комбриг Л.М. Агладзе, командир 63-й грузинской горнострелковой дивизии комдив Ф.М. Буачидзе, командир 76-й армянской горнострелковой дивизии комдив А.Т. Атоян, командир 77-й азербайджанской горнострелковой дивизии комдив Г.М. Везиров, а также почти все командиры полков, входивших в состав этих дивизий, и многие другие старшие командиры и начальники[683]. Больше всего начсостава было уволено в 77-й горнострелковой дивизии (Азербайджанской) – не менее 107 человек, что составило 26,5 % от списочного начсостава дивизии. Они были обвинены в участии в «азербайджанской национальной партии». Другие дивизии ЗакВО потеряли в результате увольнений в 1937-1938 гг. от 56 до 70 командиров и начальников, то есть от 14 до 19 % своего списочного состава на 1937 г. Большинство из них были расстреляны или умерли в местах заключения