Между тем уже с первых недель войны из союзных и автономных республик в войска поступали мобилизованные военнообязанные старших возрастов, многие из которых не прошли в мирное время срочной службы, имели низкий уровень общего образования и слабо владели русским языком. Это снижало эффективность военного обучения.
С объявлением мобилизации эти люди одновременно оказались в формируемых частях и соединениях. Так, в сформированной в начале августа 1941 г. 390-й стрелковой дивизии Закавказского военного округа из 10 252 военнослужащих 8979 человек никогда не держали в руках оружия, в 392-й стрелковой дивизии того же округа – из 10 447 рядовых таковых было 9194 человека и т. д. Огромная масса красноармейцев не знала русского языка. В 392-й дивизии 4204 человека не говорили по-русски, а 2415 человек владели русским языком плохо. В некоторых соединениях ситуация была еще хуже[719]. Как отмечалось в одном из постановлений Военного совета ЗакВО, «округ не учитывал особенностей местных условий мобилизации по национальному… признаку»[720]. Аналогичное положение отмечалось и в Среднеазиатском военном округе. 67 % контингентов военнообязанных запаса в САВО не были обучены военному делу, и значительное их число не владело русским языком[721].
Источники зафиксировали немало прямых ходатайств от высших руководителей видов и родов войск перед начальником Главупраформа КА армейским комиссаром 1-го ранга Е.А. Щаденко о категорической невозможности использования нерусских контингентов в своих войсках. С такими заявлениями, например, выступали нарком военно-морского флота Н.Г. Кузнецов, начальник штаба командующего кавалерией Красной армии генерал-майор А.А. Мартьянов и др.[722]
Отдельной проблемой стала переброска новобранцев из южных военных округов в Центральную Россию и на Урал. Военные условия и аномальные холода зимы 1941/42 г. значительно усложнили логистику экстерриториального комплектования. Переброска людских ресурсов из ЗакВО и САВО нередко сопровождалась трагедиями. Поезда с пополнениями продвигались к пункту назначения с большими опозданиями, находились в дороге неделями. За это время легко одетые люди в плохо отапливаемых вагонах заболевали. Питание и медицинское обслуживание в пути новобранцев было организовано плохо. Например, из 570 человек, отправленных из ЗакВО в Южно-Уральский военный округ в январе 1942 г., несколько человек умерло в пути, еще 23 были в крайней степени истощения, остальные нуждались в немедленной медицинской помощи и усиленном питании[723]. Другой эшелон прибыл к месту назначения, растеряв по пути 46 человек. Еще 36 человек оказались обмороженными. Принимающая сторона сообщала, что «большинство прибывших совершенно раздетые, босые, без головных уборов, грязные, завшивленные»[724]. Отмечалась непривычность и неприспособленность жителей южных республик к сильным морозам. По докладу командующего ЮжУрВО генерал-лейтенанта Ф.Н. Ремезова была организована специальная проверка комиссии, возглавленной членом ГКО Маршалом Советского Союза К.Е. Ворошиловым, курировавшим новые формирования. Ворошилов подтвердил приведенные Ремезовым факты и представил соответствующий доклад И.В. Сталину[725]. Позднее, в октябре 1942 г. тот же маршал Ворошилов, проверявший состояние и боеготовность готовившейся из Московского военного округа к отправке на фронт 87-й отдельной туркменской стрелковой бригады, в докладе Сталину также подчеркивал негативное влияние климатического фактора: «Люди бригады плохо переносят здешний климат и мерзнут. Следовало бы бригаду передвинуть к южным участкам фронта»[726]. 90-я отдельная узбекская бригада во время учебного похода со станции Лось (Москва) в город Коломну в ноябре 1942 г. потеряла 9 человек умершими «по причине резкого похолодания, заставшего в походе»[727].
Значительные по численности пополнения уроженцами Кавказа и Средней Азии получали с первых месяцев войны войска, защищавшие Москву, и особенно фронты, сражавшиеся на южном крыле советско-германского фронта. Наиболее выпукло слабые стороны соединений, укомплектованных смешанным неславянским составом, проявились в конце 1941 – начале 1942 г. во время операции по освобождению Крыма. Здесь в бою массово использовались военнослужащие кавказских национальностей. По состоянию на февраль 1942 г. в составе 12 сформированных в Закавказье стрелковых дивизий[728] Крымского фронта числилось около 48 тыс. воинов закавказских национальностей (35 % от всего личного состава фронта)[729]. Тяжелые природно-климатические условия, базирование тыловых служб фронта на Таманский полуостров и связанное с этим недостаточное снабжение продовольствием и боеприпасами войск, действовавших на полуострове, способствовали быстрой дезорганизации частей под воздействием ударов противника, что приводило к чрезмерно высоким потерям[730]. Большинство закавказских дивизий, действовавших в Крыму (224, 227, 396, 398, 400, 404-я), были полностью разгромлены, прекратили свое существование и более не переформировывались.
Таким образом, на повестку дня встала проблема низкой боеспособности воинских формирований с большой прослойкой представителей разных национальности. В боевой обстановке это выливалось в случаи «отрицательных явлений» среди бойцов нерусской национальности, диапазон которых колебался от обособления внутри подразделения и возникновения земляческих сообществ до тяжких воинских преступлений – членовредительств, дезертирств, случаев добровольной сдачи в плен и измены Родине[731].
Поэтому уже в первые месяцы войны возникла острая необходимость в изменении подхода в комплектовании действующей армии представителями нерусских народов, поднятии их боевой выучки и политико-морального состояния до общего в Красной армии уровня. Анализ документов позволяет утверждать, что руководство страны рассматривало два варианта решения этой проблемы. Первый – радикально изменить организацию их военной службы, с тем чтобы ускорить адаптацию представителей нерусских народов к армейской повседневности, поднять их боевую выучку и политико-моральное состояние. На практике это означало возврат к упраздненному за несколько лет до начала войны мононациональному комплектованию частей и соединений. Второй способ – вернуться к проверенной, в прямом смысле слова, веками практике этнического квотирования при комплектовании воинских частей, в том числе – к ограничениям или отмене приема в армию по этническому признаку. Во втором случае главное бремя войны возлагалось на славян и иные, исторически интегрированные в российскую культуру народы. Оба варианта в той или иной степени были реализованы в годы Великой Отечественной войны и показаны в данном исследовании[732].
Возвращаясь к практике национальных воинских формирований, советское политическое и военное руководство рассчитывало на то, что однородная языковая и культурно-ментальная среда в них будет способствовать ускорению боевой подготовки бойцов нерусской национальности, повышению ее качества, укреплению дисциплины в подразделениях и стойкости личного состава, особенно устранению языкового барьера. Бывший командующий войсками Закавказского фронта генерал армии И.В. Тюленев отмечал вставшую в полный рост в начале войны языковую проблему как главную в принятии руководством страны решения о воссоздании национальных частей[733].
Хронологически первыми национальными формированиями периода Великой Отечественной войны стали соединения не из уроженцев Кавказа или Средней Азии, а укомплектованные жителями Прибалтики. Решения о национальных формированиях Красной армии в прибалтийских республиках принимались советским правительством вне связи с формированием несколько позднее кавказских, среднеазиатских и иных национальных частей.
Основой для формирования прибалтийских национальных частей послужили описанные выше двухдивизионные территориальные стрелковые корпуса, созданные в сентябре 1940 г. на основе «народных армий». Фактически это были уже готовые соединения численностью около 6 тыс. человек на дивизию, укомплектованные профессиональным командным и обученным рядовым составом местных национальностей[734]. Советское руководство предпринимало усилия по чистке командного состава от нелояльных советской власти кадров[735] и организации в частях партполитаппарата[736]. С началом войны все три прибалтийских корпуса приняли участие в боевых действиях, понесли тяжелые потери и утратили единую организацию.
В августе – октябре 1941 г. эвакуированное в Москву партийное и советское руководство всех трех прибалтийских республик по очереди (независимо друг от друга) обратилось к руководству страны с предложениями о сформировании национальных частей Красной армии, организационную основу которых должны были составить остатки территориальных корпусов.
При рассмотрении истории прибалтийских дивизий необходимо иметь в виду, что населявшие регион народы не считались политически благонадежными и в начале войны не призывались в Красную армию в общем порядке. На зловещие признаки «вредной и ничем не оправданной латышебоязни», выражавшейся в «резком сокращении количества бойцов из латышей», уже 14 июля 1941 г. – через три недели после начала войны – секретарь ЦК КП(б) Латвии Я.Э. Калнберзин обращал внимание партийного руководства страны