[737]. В это катастрофическое время 24-й латвийский территориальный корпус был выведен во второй эшелон, а его командный состав принудительно увольнялся из Красной армии![738] Нетрудно догадаться, что могло последовать после этого. «Прелести» фактически каторжного труда в рабочих колоннах на лесоповалах и строительстве дорог осенью и зимой 1941 г. успели испытать на себе военнообязанные эстонцы, формирование национальных соединений для которых задержалось дольше всех. Так что, активно лоббируя национальные формирования, прибалтийские коммунисты не только доказывали свою лояльность, но и фактически спасали мужское население от участи советских немцев, румын и прочих народов, считавшихся «родственными» врагу.
Уже 3 августа 1941 г. по предложению ЦК КП(б) Латвии Государственный Комитет Обороны постановлением № 383сс разрешил сформировать латышскую стрелковую дивизию (впоследствии получившую номер 201), на укомплектование которой следовало обратить «социально близкий» советскому строю контингент: «бойцов бывшей рабочей гвардии, милиции, партийно-советских работников и других граждан Латвийской ССР, эвакуированных на территории РСФСР»[739]. Формирование дивизии было поручено ЦК КП(б) Латвии и СНК Латвийской ССР совместно со штабом Северо-Западного фронта. Фактически на формирование латышской дивизии были обращены остатки 24-го стрелкового корпуса, контингенты военнообязанных, выведенных из республики, а также выпуск Рижского пехотного училища, эвакуированного в город Стерлитамак.
Поскольку в оригинале постановления ГКО не раскрывались мотивы руководства страны, решившего сформировать первой именно латышскую дивизию, исходя из совокупности фактов можно предположить, что оно принималось ситуативно, под влиянием ряда частных событий и субъективных суждений, например: под впечатлением относительно активного (на фоне других населяющих Прибалтийский регион народов) участия латышей в первых боях против немецко-фашистских войск[740]; наличия готового кадра комсостава и обученного рядового состава; инициативности и высоких организаторских способностей местных органов власти; исторического опыта латышских частей, первыми оказавших действенную вооруженную поддержку советской власти в период ее становления в начале 1918 г.[741] Возможно, принимался во внимание достаточно успешный исторический опыт службы латышей в Русской императорской армии и самый низкий среди христианских народов империи удельный вес уклонений от призыва[742].
Особенностью 201-й латышской дивизии была низкая гомогенность национального состава (только 51 % военнослужащих являлись этническими латышами), поскольку при ее комплектовании учитывалась прежде всего гражданская, а не национальная принадлежность. Значительную массу личного состава представляли русские, евреи, украинцы из числа уроженцев Латвии[743]. Уже в декабре 1941 г. 201-я латышская дивизия первой из национальных формирований Красной армии была введена в бой. В составе 33-й армии она участвовала в контрнаступлении советских войск на Клинском направлении под Москвой. В тяжелых боях у села Елагино и разъезда 75-й километр части дивизии потеряли до 55 % личного состава, и уже в январе 1942 г. соединение было выведено на доукомплектование.
Вслед за латвийскими властями уже 28 августа 1941 г. в Государственный Комитет Обороны обратились секретарь ЦК КП(б) Литовской ССР А. Снечкус и Уполномоченный ЦК ВКП(б) и СНК СССР по Литовской ССР Н.Г. Поздняков, предложив сформировать добровольческую стрелковую дивизию из коммунистов, сотрудников НКВД, остатков частей 29-го литовского стрелкового корпуса. Важно подчеркнуть, что основной мотив, выдвинутый Снечкусом и Поздняковым, заключался в возможности использовать дивизию «в основном для действий на подступах к Литве и на территории Литвы». Очевидно, имелись в виду казавшиеся еще возможными в эти дни контрнаступление Красной армии и разгром агрессора. Впрочем, допускалось, что «если военная обстановка сложится иначе, то дивизию можно использовать на любом участке фронта»[744]. На бланке письма литовских руководителей И.В. Сталин оставил визу: «Т[оварищ] Берия, погов[орите] с т[оварищем] Щаденко»[745]. Нельзя исключать, что этот же мотив – возможность перехода в контрнаступление и возвращения на территорию Латвии – сыграл свою роль в срочном сформировании 201-й латвийской дивизии.
Наконец, 24 октября 1941 г. к Сталину обратилось руководство Эстонии (секретарь ЦК КП(б) Н.Г. Каротамм и заместитель председателя СНК О. Сепре). Эстонские лидеры сообщали о значительном мобилизационном ресурсе, выведенном из республики (35-40 тыс. человек), которые не принимались в армию, и при этом «подавляющее большинство» не владело русским языком. Также они напоминали о богатой традиции участия эстонцев в боях с немецкими захватчиками, положительной роли эстонских частей в Гражданской войне[746].
По мере ухудшения обстановки на фронте надежды на скорое контрнаступление и использование уроженцев Прибалтики для освобождения своей родины быстро таяли. Поэтому, в отличие от латвийской дивизии, решение о формировании литовского и эстонского соединений затянулось. В начале октября заместителем наркома обороны и начальником Главупраформа КА Е.А. Щаденко на имя члена ГКО Г.М. Маленкова был направлен проект постановления Государственного Комитета Обороны о сформировании Литовской стрелковой дивизии из числа эвакуированных из Литовской ССР партийных, советских, комсомольских, профсоюзных работников (добровольцев), курсантов-литовцев школы НКВД и Вильнюсской школы политруков, а также командиров, политработников и красноармейцев 29-го стрелкового корпуса, владевших литовским языком[747]. Однако соответствующее постановление ГКО было издано только 18 декабря 1941 г.: в этот день решения о создании национальных дивизий были приняты по ходатайствам ЦК компартий не только Литвы, но и Эстонии (постановления ГКО № 1041сс и 1042сс соответственно)[748]. В первом случае формирование было поручено штабу Московского военного округа (16-я литовская стрелковая дивизия), во втором – Уральского военного округа (7-я эстонская стрелковая дивизия). Каждой дивизии был определен штат в 10 647 человек. Декабрьские решения во многом повторяли текст постановления ГКО от 3 августа 1941 г. о сформировании 201-й латышской дивизии, но в отношении 7-й эстонской дивизии он был дополнен существенным положением о том, что при подборе личного состава, особенно командно-начальствующего, надлежало не допустить «просачивания политически неустойчивых, классово чуждых и морально разложившихся элементов»[749].
Для укомплектования прибалтийских соединений активно пересматривались контингенты трудпоселенцев и рабочих колонн, укомплектованных бывшими военнослужащими прибалтийских национальных армий, выселенными в отдаленные районы СССР в 1940–1941 гг. (таковых насчитывалось несколько десятков тысяч человек). Особенно это характерно для эстонского соединения, формирование которого опиралось на многочисленных рабочих-эстонцев, а также военнослужащих, находившихся в частях Красной армии (для аккумуляции людских ресурсов в штабы всех фронтов и округов были разосланы специальные циркуляры)[750]. К апрелю 1942 г. было выявлено и отправлено в район формирования дивизии 29,5 тыс. лиц эстонской национальности[751]. Скоро стало ясно, что сосредотачиваемый в месте формирования (город Чебаркуль Челябинской области) контингент рядовых военнообязанных и командиров эстонской национальности намного превосходит штатную потребность одной стрелковой дивизии. 4 февраля 1942 г. второй секретарь КП(б) Эстонии и председатель республиканского Комитета обороны Н.Г. Каротамм сообщал Сталину о больших излишках выявленного контингента эстонцев для формируемой 7-й стрелковой дивизии (около 14,5 тыс. человек). В связи с этим он просил разрешения сформировать запасный стрелковый батальон и, возможно, «еще одну эстонскую воинскую часть»[752]. Собственноручная резолюция Сталина на документе, адресованная начальнику Главупраформа Красной армии генерал-полковнику Е.А. Щаденко, значительно превзошла запрос эстонских властей: «Нужно удовлетворить эстонцев: дать запасный батальон и разрешить заложить еще одну дивизию»[753]. Уже через несколько дней – 10 февраля 1942 г. – началось формирование 423-й (позднее – 249-й) эстонской стрелковой дивизии[754]. В сентябре 1942 г. обсуждался вопрос о формировании третьей эстонской дивизии, однако он не был решен положительно. Вместо нее 25 сентября 1942 г. был сформирован 8-й эстонский стрелковый корпус, объединивший 7-ю и 249-ю дивизии, а также запасный полк.
Особенности укомплектования эстонских частей сказались на их дальнейшей подготовке. Если для 7-й дивизии отобрали лучший состав, то в 249-ю дивизию попало немало лиц, «явно враждебных советской власти», благодаря чему в расположении частей дивизии (лагеря Чебаркуль в УрВО) в течение 1942 г. отмечались «антисоветские выступления», выражавшиеся в «неверии в силы Красной армии», «восхвалении немецкой армии и ее техники», пораженческие, дезертирские и изменнические настроения, национализм и т. п. Кроме открытых «антисоветских высказываний», отмечались коллективные настроения «за Эстонию вообще, безразлично, какая будет власть» или же настроения «за буржуазную Эстонию»