. Здесь же располагалось Подольское пехотное училище, с 1942 г. готовившее средний командный состав для всех прибалтийских частей. Другие национальные соединения не имели в годы войны постоянно закрепленных за ними запасных частей, госпиталей и военно-учебных заведений, и поэтому все они неизбежно теряли ядро национального состава.
Если все прочие национальные соединения неуклонно отдалялись от своих республик, нередко – за тысячи километров, то прибалтийские, напротив, приближались к родным краям. Во второй половине 1944 г. они вступили на территорию Прибалтики и получили возможность пополняться непосредственно в родных местах, чем активно и пользовались, поддерживая национальный состав в стабильном состоянии[851]. Более того, с приближением к территории Прибалтики произошло организационное укрепление прибалтийских частей. В июне 1944 г. был сформирован 130-й латышский стрелковый корпус (в составе 43-й гвардейской и 308-й латышских стрелковых дивизий). 308-я стрелковая дивизия формировалась одновременно с корпусом и стала последней национальной дивизией, созданной в годы войны. Это лишний раз подтверждает выдвинутый тезис о политической значимости национальных частей в связи с защитой родного края.
Из латышей же была сформирована единственная за годы войны национальная авиационная часть – сначала 24-я отдельная латышская авиаэскадрилья, а затем, на ее базе, – 1-й латышский бомбардировочный авиационный полк. Он был сформирован 3 июля 1943 г. и укомплектован летчиками и техническим персоналом, эвакуированным еще с территории Латвийской ССР в 1941 г., и латышами из других авиационных частей Красной армии. Полк летал на так называемых ночных бомбардировщиках У-2 и принял активное участие в освобождении территории Латвии, поддерживая наземные войска[852].
Летом и осенью прибалтийские соединения наконец вступили на родную землю. 18 июля 1944 г. части 130-го латышского стрелкового корпуса вошли в пределы Латвии; бойцы корпуса одними из первых перешагнули административную границу республики[853]. В составе 2-го Прибалтийского фронта латышские дивизии участвовали в Режецко-Двинской (10–27 июля 1944 г.), Лубанско-Мадонской (1–28 августа 1944 г.), Рижской (14 сентября – 16 октября 1944 г.) и других фронтовых наступательных операциях[854].
В свою очередь, части 8-го эстонского стрелкового корпуса под командованием генерал-лейтенанта Л.А. Пэрна принимали активное участие в операциях по освобождению Эстонии, участвуя с 17 по 26 сентября 1944 г. в Таллинской наступательной операции Ленинградского фронта, в результате которой была освобождена вся материковая часть Эстонии. Затем эстонские дивизии участвовали в десантных операциях на острова Моонзундского архипелага. На момент начала боев 90 % личного состава 7-й и 249-й стрелковых дивизий составляли эстонцы, из которых 81 % были уроженцами Эстонии[855]. Партийно-комсомольская прослойка в 8-м эстонском корпусе составляла 40,2 %[856].
28 июня 1945 г. приказом наркома обороны за проявленные героизм и отвагу, стойкость и мужество, дисциплину, организованность и умелое выполнение заданий командования в боях с фашистскими захватчиками корпус был преобразован в 41-й гвардейский стрелковый эстонский Таллинский корпус, 7-я дивизия – в 118-ю гвардейскую стрелковую эстонскую Таллинскую Краснознаменную дивизию, 249-я дивизия – в 122-ю гвардейскую стрелковую эстонскую Краснознаменную дивизию[857].
В боях за свою родину также участвовала 16-я литовская стрелковая дивизия, вступившая на территорию Литвы одним из первых соединений Красной армии – 12 июля 1944 г. Еще на этапе боевой подготовки дивизия характеризовалась как крепкое, вполне боеспособное соединение[858]. Вступив в боевые действия в феврале 1943 г., дивизия участвовала в Курском сражении, а затем до конца войны ей пришлось вести тяжелые бои за малую родину, отбивая контрнаступление немцев в районе города Шауляй, а затем – с окруженными группировками противника сначала в Курляндии и в районе города Клайпеда.
Хотя анализ обстоятельств формирования на территории Советского Союза иностранных войск не входит в задачи данного исследования, однако их стремительное становление в последний период войны напрямую наследовало затухавшим национальным формированиям Красной армии: они точно так же готовились к освобождению родного края титульным этносом. Такие воинские формирования предназначались для совместного с частями Красной армии вступления на территорию своих стран, придания этому событию освободительного характера, легитимации зарубежного похода Красной армии в глазах европейского общественного мнения. Поэтому в конце Великой Отечественной войны формированию союзных иностранных воинских частей советским военно-политическим руководством уделялось огромное внимание и материальные ресурсы. Так, к началу декабря 1944 г. созданные в СССР польские части насчитывали 10 пехотных дивизий, 5 танковых бригад, 1 авиадивизию и 3 авиабригады, 1 артиллерийскую дивизию и 12 артиллерийских, зенитных и минометных бригад, много других частей и соединений. Они были объединены в две полевые армии Войска Польского и насчитывали по штату до 300 тыс. человек. К концу войны штатная численность польских частей достигла огромного значения – 446,2 тыс. человек[859], а списочная – 304 тыс. человек[860]. Для укомплектования польских частей за 1944 г. военными округами и фронтами Красной армии было призвано или выделено из воинских частей и отправлено на укомплектование польских частей 156 770 лиц польской национальности (граждан СССР и бывших граждан Польши)[861]. Кроме польских, на территории СССР формировались чехословацкие, югославские, румынские, французские части, правда, значительно более малочисленные, чем польские. На укомплектование чехословацких частей в 1944 г. было отобрано 6378 лиц чешской и словацкой национальностей; остальные иностранные формирования были еще меньше[862].
Столь пристальное внимание советского военно-политического руководства в конце Великой Отечественной войны иностранным союзным формированиям, прибалтийским частям Красной армии и одновременная утрата интереса к прочим национальным частям Красной армии подчеркивают важную политико-идеологическую функцию национальных формирований, не присущую иным воинским частям. Эта функция заключалась в символическом олицетворении обороны или освобождения родного края представителями титульного этноса.
Проведенный анализ показал, что возврат в первые месяцы Великой Отечественной войны к практике мононационального комплектования воинских формирований был обусловлен культурно-языковыми особенностями контингентов военнообязанных, мобилизованных в национальных регионах Советского Союза, прежде всего из Средней Азии и с Кавказа. Слабое владение русским языком, низкий уровень грамотности, слабая военная подготовка красноармейцев, недостаток национальных командных кадров существенно замедляли и затрудняли боевое слаживание подразделений и последующее их использование в боевой обстановке.
В ответ на сложившуюся ситуацию в период с ноября 1941 г. по февраль 1942 г. руководством страны был реализован комплекс решений, включавший в себя создание новых национальных частей и соединений и перегруппировку личного состава по национальному признаку в уже готовых соединениях. Всего за годы войны в Закавказье, на Северном Кавказе, в Средней Азии, на Южном Урале и в Прибалтике было сформировано 54 стрелковые и кавалерийские соединения и части (см. таблицу 15). Однородная языковая и культурная среда в таких воинских частях способствовала ускорению боевой подготовки бойцов нерусских национальностей, повышению ее качества, укреплению дисциплины в подразделениях и моральной стойкости личного состава.
Анализ последующего опыта боевой подготовки и боевого применения национальных частей в годы войны показал, что они сыграли положительную роль в общем укреплении боевой мощи Красной армии и внесли свой вклад в общее дело Победы над немецким фашизмом. В отдельных операциях и сражениях национальные соединения использовались массово (бои за Крым в 1942 г., битва за Кавказ 1942–1943 гг., освобождение Прибалтики в 1944 г.). Однако в целом их боевые качества оказались ниже, чем у воинских частей с преимущественно славянским личным составом. Более того, вследствие низкой боеспособности большая часть национальных соединений была расформирована еще до отправки на фронт.
Установлено, что в период Великой Отечественной войны вновь, как и в 1920-х гг., ярко проявилась политическая функция национальных формирований, заключавшаяся в их использовании для защиты или освобождения своего родного края. Участие национальных частей в боях за малую родину носило характер политической демонстрации и имело большое моральное значение как для военнослужащих, так и для местного населения. Именно это обстоятельство способствовало сохранению части национальных формирований (прежде всего прибалтийских) и целенаправленному поддержанию их национального состава до конца войны. И напротив, с исчерпанием идеологического концепта защиты родного края утрачивался интерес к ним со стороны органов государственного и военного управления именно как к национальным частям (в случае с закавказскими соединениями). Неизбежная энтропия национального состава в ходе пополнений и переформирований вела к утрате ими национальной идентичности, а с ней – и формального статуса. Те формирования, для которых концепт защиты родного края вовсе не актуализировался (среднеазиатские), имели самую короткую историю. В отдельных случаях инициативу поддержания положительного баланса титульного этноса в национальных дивизиях брали на себя республиканские власти, заинтересованные в продлении их идеологической функции.