В первые годы после революции, когда надежда на дальнейшую революционную экспансию у руководства страны еще была сильна, мотива политического доверия или недоверия военнослужащим по признаку их национальности вообще не просматривалось. Ограничивающим фактором в тот период была способность нерусских военнослужащих к культурно-языковой адаптации в русскоязычной армейской среде. Но он не носил политической коннотации. Как правило, представители так называемых европейских или западных национальностей (таких как поляки, латыши, эстонцы, немцы) были достаточно образованны, обрусели и хорошо владели русским языком, в связи с чем культурно-языковой барьер был незначительным или отсутствовал вовсе. Они могли служить в обычных номерных частях.
Иная ситуация была с десятками народов, которые в дореволюционный период не призывались в силу своих культурно-языковых особенностей или политической нелояльности царизму, что нередко совпадало. В ранний советский период эта категория этносов получила официальный статус культурно отсталых народов, дававший их представителям определенные льготы в государственном и культурном строительстве. Сюда относили большинство народов Северного Кавказа, Средней Азии, Сибири и Дальнего Востока, а также малые народности Крайнего Севера – всего около ста этносов. Проведенное в 1927 г. Главным управлением РККА исследование социально-культурных характеристик призывной молодежи 1902–1905 гг. рождения, ставшее возможным с введением в 1924 г. «личных карт призываемого на военную службу», показало более низкий по сравнению со славянами, евреями, представителями европейских национальностей уровень грамотности у народов Поволжья и Закавказья (представители среднеазиатских народов не обследовались). Среди них было меньше городских жителей и представителей рабочего класса. В лучшую сторону выделялись армяне и грузины[883]. В 1920–1930-х гг. номенклатура таких народов являлась величиной более или менее постоянной. Во всяком случае, еще в 1932 г. в утвержденном Наркомпросом перечне культурно отсталых народностей, имевших льготы для поступления в вузы, перечислялось 97 этносов[884]. Комплектование национальных воинских частей для таких этносов на первых порах осуществлялось за счет добровольцев.
Анализ документальной базы показывает, что инициаторами призывов в местностях, где ранее таковые не производились, в большинстве случаев выступали местные власти. Наряду с формированием национальных частей это подтверждало их государственный суверенитет. В этом стремлении местные большевики нередко шли вразрез с мнением военных специалистов, считавших, что общеобразовательный и социальный уровень местных призывников еще не соответствует требованиям службы в Красной армии. Так, 27 февраля 1924 г. ЦИК Узбекской ССР издал постановление об обязательном военном призыве в трех областях республики для формирующихся нацчастей в связи с тем, что добровольный набор не дал необходимого числа желающих служить в армии. Призыв был объявлен, несмотря на отрицательное заключение РВС Туркестанского фронта, считавшего, что призывать узбеков еще рано из-за отсутствия воинского учета населения и негативного отношения местных жителей к военной службе. После жалоб призываемых лиц узбекской национальности Верховным судом СССР было вынесено представление о неконституционности постановления ЦИК УзССР. Однако позднее, 8 октября 1924 г., секретариат ЦИК СССР все же утвердил решение ЦИК УзССР в виде исключения, поскольку призыв фактически уже был осуществлен[885]. Аналогичный запрос в Президиум ВЦИК осенью 1924 г. поступил и из Киргизского ЦИК[886]. В следующем, 1925 г. «во исполнение воли трудящихся» был проведен пробный призыв среди карелов, якутов, узбеков, казахов, калмыков и бурят-монголов. Призывы оформлялись совместными постановлениями ЦИК и СНК СССР от 21 и 28 августа 1925 г.[887]
Пробные призывы проводились именно после настойчивых запросов местных центральных исполнительных комитетов. Например, ЦИК Калмыцкой автономной области принял резолюцию, в которой утверждал, что «калмыцкий народ вполне пригоден к военной службе в кавалерии, а по боеспособности и выносливости ничем не отличается от военнослужащих других национальностей». В связи с этим «устранение калмыков от священного долга службы в армии» предлагалось считать «унижением калмыцкого народа, выделяющим его из общей семьи народов СССР»[888]. Служба в армии представлялась местным властям важнейшим социальным лифтом, способным вырвать калмыцкий народ из темноты бескультурья и безграмотности. «Условием первостепенного значения [для] увеличения культурности населения, ликвидации азбучной, правовой и политической малограмотности и создания недостающего кадра сознательных, дисциплинированных, подготовленных и честных общественных работников, признать прохождение калмыками военной службы в Красной армии, дающей все эти качества», – утверждалось в постановлении Калмыцкого ЦИК[889].
В отдельных случаях, когда призыв в определенной местности считался с политической точки зрения полезным, а местные власти не проявляли инициативы, идея выдвигалась из Москвы, но, «дабы не создавать нежелательных последствий, необходимо провести это как инициативу местных органов»[890]. Так, например, было с формированием егерского батальона в Карельской трудовой коммуне, лишь недавно добровольно вошедшей в состав РСФСР, «в силу чего возникает опасение, как бы призыв в РККА не был истолкован в сторону лишения национальной самостоятельности»[891].
Но чаще всего, если руководство того или иного национального региона не проявляло особой активности по части призыва среди своих сограждан, военное ведомство предпочитало отсрочивать их прием в армию. В своей докладной записке начальник Управления по войсковой мобилизации и укомплектованию ГУ РККА Я.Я. Алкснис отмечал, что в 1924–1925 гг., при допризыве граждан 1901 г. рождения, а также в призывах граждан 1902 и 1903 гг. рождения «вопрос о призыве национальных меньшинств решался в смысле непризыва тех национальностей, которые не призывались при ранее бывших призывах, в том числе и при призыве в старую армию» (здесь и далее выделено мной. – Авт.)[892]. В то же время следует подчеркнуть, что для представителей непризываемых народов «никакими узаконениями не возбранялось вступать в ряды армии по своему желанию»[893]. Как и в Русской императорской армии, фактически любой желающий гражданин, если он отвечал определенным требованиям, мог вне зависимости от своей национальности поступить на военную службу.
31 июля 1925 г. РВС СССР внес в СНК СССР подготовленный Главным управлением РККА проект постановления ВЦИК и СНК «Об освобождении от призыва в ряды РККА народностей Кавказа, Туркестана, Казакской (Казахской) АССР, Поволжья и северных окраин СССР» «впредь до особого распоряжения» с точным перечислением тех местностей и национальностей, «в отношении которых признается необходимым в настоящее время воздержаться от призыва в обязательном порядке» (здесь и далее курсив мой. – Авт.)[894]. Законопроект ссылался на цитированное выше постановление СНК от 6 сентября 1922 г., а также отказ многим народам во время призыва в 1924 г.
Всего в документе было перечислено 98 народов, хотя на самом деле их перечень был шире, поскольку упоминание каждой региональной группы этносов завершалось фразой: «а также прочие народности, не призывавшиеся при ранее бывших призывах, в том числе и [при] призыве в старую армию»[895]. Таким образом, формировалась определенная нормативная традиция, связанная с ограничением призыва в Красную армию по национальному признаку, по форме и содержанию продолжавшая аналогичную дореволюционную традицию. В качестве компенсации в законопроекте предусматривался призыв этих же этносов в национальные части или же частичный призыв, что, по замыслу РВС СССР, могло способствовать более «равномерному распределению тягот военной службы между народностями СССР»[896].
Этот законопроект находился на рассмотрении правительства в течение нескольких месяцев, в него вносились многочисленные правки (автором обнаружено около десяти рабочих вариантов). Однако его принятие было отложено в связи с утверждением 18 сентября 1925 г. ЦИК СССР и СНК СССР закона «Об обязательной военной службе», предложившего более мягкую формулировку, вместо прямого отказа в призыве нерусских народов. Новый закон регулировал все аспекты организации военной службы граждан Советского государства. Здесь не делалось исключений ни для отдельных граждан, ни для целых народов, но содержалось классовое ограничение – призыву не подлежали «нетрудовые» классы. В то же время в законе не было императивного требования массового, поголовного призыва в национальных республиках. В ст. 16 предусматривался особый порядок прохождения обязательной военной службы для народов СССР, перечень которых еще предстояло согласовать с республиканскими ЦИК. Особый порядок предусматривал освобождение от военной службы в кадровом и переменном составе. Действительная военная служба могла быть пройдена вневойсковым порядком, то есть фактически без отрыва от дома и рабочего места. Разумеется, речь в данном случае могла идти лишь о формальном и поверхностном знакомстве с азами военных дисциплин. На практике нередко