Упомянутая засоренность частей Крымского фронта[1144] была выявлена Мехлисом в апреле 1942 г., то есть спустя семь месяцев после начала чистки рядов Красной армии от представителей зарубежных национальностей. Столь широкое их представительство в рядах войск Крымского фронта (до 28 января 1942 г. – Кавказского фронта) означает, что чистки проводились формально. То же можно сказать и о всей Красной армии. Достаточно полно чистка была проведена лишь в отношении немцев. Остальные зарубежные национальности были представлены в войсках по-прежнему весьма широко даже спустя год после начала войны[1145]. Поэтому в июле 1942 г. потребовалась новая волна чисток. Распоряжением заместителя наркома обороны № М/1/2926[1146] из рядов Красной армии изымались выходцы из западных областей СССР (украинцы, белорусы, поляки, уроженцы Бессарабии и Северной Буковины), немцы, финны (последние – кроме уроженцев СССР, «не вызывавших сомнений»), итальянцы, румыны, венгры, болгары, греки, турки, японцы, китайцы, корейцы «и другие национальности воюющих с нами стран». Всех их предписывалось отсеять из войсковых частей, уволить из Красной армии и немедленно отправить в распоряжение треста «Молотовуголь» (Томская железная дорога)[1147].
14 октября 1942 г. постановлением ГКО № 2409сс действие постановлений ГКО № 1123 и 1281, касавшееся ранее только советских немцев, было распространено «на граждан других национальностей воюющих с СССР стран – румын, венгров, итальянцев, финнов». Представители этих национальностей в возрасте от 17 до 50 лет должны были быть мобилизованы и направлены в рабочие колонны НКВД[1148].
Импровизационный характер репрессивной политики приводил к парадоксам. Например, для латышей очевидная репрессия (изъятие из воинских частей как неблагонадежных) наложилась на одновременно протекавшее формирование национальной латышской дивизии. Последняя мера, безусловно, имела поощрительную политическую коннотацию, ибо в тех условиях не могла быть истолкована иначе, чем как знак доверия латышскому народу со стороны советского правительства. В дальнейшем эта ситуация повторялась и с другими народами Балтии. Например, в начале 1942 г. из эстонцев комплектовались лесозаготовительные отряды, работавшие в тяжелых природных условиях в Архангельской области, и одновременно формировались сразу две эстонские стрелковые дивизии (7-я и 249-я). В конечном итоге эстонцев из рабочих колонн стали направлять на комплектование национальных стрелковых частей; тем самым две противоположные тенденции сомкнулись. По неполным данным Главупраформа, с начала войны до 1 апреля 1942 г. в Красную армию было призвано: 5 тыс. латышей, 8 тыс. литовцев и 26 тыс. эстонцев[1149].
Если в 1941 г. ограничения касались прежде всего военнослужащих ряда национальностей, то в 1942 г. они стали распространяться и на молодежь призывного возраста и военнообязанных граждан, то есть лиц, находившихся еще вне армейских рядов, но по закону обязанных военной службой. Следовательно, речь шла уже не о чистке рядов Красной армии, а о не допуске в эти ряды новых контингентов из числа «неблагонадежных» этносов.
В начале войны допризывная молодежь из числа западников (западные украинцы и белорусы, представители народов Балтии, молдаване, карело-финны) приписывалась к призывным участкам наравне с русскими сверстниками[1150]. При объявлении очередных призывов граждане перечисленных национальностей призывались на военную службу, но распределялись в рабочие колонны. Правда, для лиц определенного социального статуса (чьи родители или они сами работали на партийной или советской службе) допускалось зачисление их в строевые воинские части, а не в рабочие колонны[1151]. В первой половине 1942 г. по признаку этнического родства с враждебными Советскому Союзу народами отсеву также подвергся ряд малых народов, населявших Закавказье, – аджарцы, хевсуры, курды, мохевцы, сваны ряда районов Грузии.
Весной 1942 г. ограничения стали распространяться на северокавказских горцев. Первыми был прекращен призыв чеченцев и ингушей. По неполным данным Главупраформа, до 1 апреля 1942 г. чеченцев было призвано около 25 тыс. человек, а ингушей – около 5 тыс. человек[1152]. Однако в целом призывы вайнахов в армию в начале войны проходили с большими трудностями из-за явлений уклонения от явки в военкомат и дезертирства по пути на сборные пункты. В начале апреля все мобилизованные, находившиеся на территории ЧИАССР, были распущены по домам[1153].
26 июля 1942 г. постановлением ГКО № 2100сс была объявлена общегосударственная кампания по призыву в армию «полностью всех граждан» 1924 г. рождения[1154]. Постановление ГКО не содержало ограничений по этническому признаку. Но через несколько дней, 30 июля, в приказе НКО № 0585, разъяснявшем порядок реализации постановления ГКО, было внесено уточнение: «Призыву не подлежат призывники горских национальностей Чечено-Ингушетии, Кабардино-Балкарии и Дагестана, а также национальностей, не призывавшихся по Закавказью» (то есть аджарцы, хевсуры, курды, мохевцы, сваны)[1155]. Численность отстраненных от призыва национальностей в целом была известна. Незадолго до объявления призыва Главупраформ КА завершил статистическое обобщение данных граждан 1924 г. рождения, приписанных к призывным участкам по национальностям. Среди них чеченцев и ингушей – 2160, кабардинцев и балкарцев – 1409, народностей Дагестана – 4675[1156]. Перечисленные закавказские малые народы проходили по категории «Прочие национальности». Их количество исчислялось сотнями. Всего же по стране было приписано 1103 тыс. юношей 1924 г. рождения, так что молодежью кавказских национальностей без сожалений пренебрегли.
Эта норма в несколько модифицированном виде («не призывать до особых указаний») была повторена в приказе НКО № 0974 от 21 декабря 1942 г., разъяснявшем порядок очередного призыва граждан 1925 года рождения[1157]. Характерно, что и в этом случае норма об ограничении призыва не содержалась в исходном постановлении ГКО № 2640 от 20 декабря 1942 г.[1158], а появилась лишь в разъясняющем его положения приказе НКО.
Ограничения призыва северокавказских народов, введенные еще в 1941–1942 гг., сохранялись до конца войны. В 1943 г. они распространились также на осетин, адыгейцев, черкесов, которых первоначально не затрагивали[1159]. Причины ограничений никак не объяснялись государством, однако их следует напрямую связывать с ростом социально-политической напряженности в горских регионах, со срывом мобилизационных мероприятий в ряде из них и фактами массового дезертирства (прежде всего в Чечено-Ингушетии и отчасти – в Дагестане и Кабардино-Балкарии). В дальнейшем, в конце 1943 – начале 1944 г., факт ограничения призыва в армию учитывался при принятии решений о выселении ряда народов, объявленных «предательскими»[1160].
В результате приостановки призыва среди северокавказских горцев образовался большой резерв граждан горских национальностей военнообязанных возрастов. Уже на 1 сентября 1942 г. командующий войсками Северо-Кавказского военного округа генерал-лейтенант В.Н. Курдюмов в своем докладе начальнику Главупраформа оценивал общее количество непризываемых горцев всех военнообязанных возрастов в 88 729 человек[1161]. Как минимум трижды – 14, 21 декабря 1942 г. и в январе 1943 г. – начальник Главупраформа Е.А. Щаденко по ходатайству Военного совета Закавказского фронта (генерала армии И.В. Тюленева и члена Политбюро ЦК ВКП(б) Л.М. Кагановича), а также обкомов ВКП(б) ЧИАССР и ДАССР выходил на И.В. Сталина с предложением отменить постановление ГКО № 2114 от 28 июля 1942 г., запрещавшее использовать на укомплектование воинских частей, формировавшихся в СКВО, горцев из Чечено-Ингушской и Дагестанской АССР. Щаденко подготовил проект постановления ГКО за подписью Сталина, в котором предлагалось призвать в двух республиках по 15 тыс. призывников 1925 г. рождения и военнообязанных старших возрастов при условии комплектования ими не более 25 % личного состава от каждой воинской части[1162]. Однако добиться отмены запрета не удалось до самого конца войны. В 1942 г. из всех северокавказских народов ограничение в призыве не коснулось только осетин, однако в следующем году призывать перестали и их[1163].
В начале 1943 г., в ответ на настойчивые просьбы республиканских обкомов партии, наиболее многонаселенным национальным регионам Северного Кавказа – Чечено-Ингушетии и Дагестану – вместо обязательного призыва было предложено провести вербовку добровольцев. Районам республики была выдана разверстка на ожидаемое число добровольцев, после чего вербовка фактически превратилась в принудительный призыв. К середине марта 1943 г. по ЧИАССР удалось завербовать 4208 человек, в основном чеченцев. Но в войска (в 112-й запасный стрелковый полк и 30-ю кавалерийскую дивизию) было отправлено только 1850 человек