Советского государства программа национальных формирований, безусловно, являлась продолжением общего курса национальной политики советского правительства на коренизацию, с ее широкими преференциями титульным этносам в национальных регионах и целенаправленной дерусификацией общественной и культурной сфер. В 1920-х гг. программа национальных формирований стала олицетворением коренизации в военном строительстве, переняв у нее принцип максимально возможного удовлетворения запросов самых незначительных национальных меньшинств (именно отсюда возник суррогат национальных формирований в виде практики концентраций, подробно рассмотренной в книге).
Третье. С внешнеполитической точки зрения национальные формирования нацеливались руководством страны и военного ведомства на дальнейшую революционную экспансию СССР в сопредельные страны, особенно на Востоке. Усилиями прежде всего наркомвоенмора М.В. Фрунзе национальные части были органично вплетены в концепт мировой революции, в осуществлении которой им отводилась роль застрельщиков, передового отряда, особого национального эшелона советских войск.
В 1920-х гг. господствовали вторая и третья функции нацформирований, расценивавшиеся как важный политический инструмент для решения внутренних и внешних задач молодого социалистического государства. В этот период советское политическое и военное руководство даже допускало временное ухудшение уровня боеспособности РККА в период становления нацчастей, ради реализации с их помощью политических целей (дальнейшая советизация окраинных народов и экспорт революции в сопредельные страны). Конечно, вся Рабоче-Крестьянская Красная армия была институтом политическим, классовым, однако у национальных частей их политическое предназначение нередко превалировало над собственно военными. Это уникальное качество отличает их от всех прочих воинских частей Красной армии.
Исследованием выявлена корреляция между развертыванием нацформирований и масштабным переводом частей РККА на территориальный принцип комплектования. Национальные формирования были плоть от плоти территориальной системы, поскольку последняя обеспечивала минимальный отрыв гражданина от родного дома и места работы. Развитие территориальных и национальных формирований в 1920–1930-х гг. шло бок о бок, большинство национальных частей комплектовались именно на территориальных началах. В то же время между нацформированиями и территориальными частями существовало и глубокое различие: если первые несли особую политическую миссию и нацеливались на решение национального вопроса в молодом Советском государстве и за его пределами, то вторые своим появлением обязаны исключительно тяжелому экономическому положению страны и были призваны сэкономить скудный бюджет военного ведомства.
С рубежа 1920–1930-х гг. и до конца Великой Отечественной войны заметно доминировала первая, собственно военная функция национальных формирований, в основе которой стояли практические задачи повышения боеспособности Красной армии в условиях нараставшей международной напряженности.
К середине 1930-х гг. национальные формирования оказались в парадоксальном положении: с одной стороны, большинство из них по боевым качествам встало в один ряд с обычными (номерными) частями Красной армии, а призыв в армию для прохождения службы в своей национальной части вошел в быт местных этносов, и, стало быть, сформировалась искомая (хотя и неглубокая) традиция несения военной службы у народов, прежде никогда к ней не привлекавшихся.
С другой стороны, в начале 1930-х гг. коренизация как политический курс и нацформирования как его воплощение в строительстве Красной армии стали препятствием на пути мобилизационной модели развития государства, предполагавшей форсированную организационную перестройку, перевооружение и увеличение численности вооруженных сил, создание многочисленного обученного запаса военнообязанных и кадров комначсостава, унификацию и стандартизацию способов комплектования армии личным составом. Миссия же национальных формирований строилась на платформе языкового плюрализма и равноправия местных государственных языков с русским. Она не предполагала ликвидации языкового барьера, а, напротив, допускала политическое и военное соразвитие советских этносов в единой «семье народов». Другой проблемой стало то, что в силу своей малой штатной емкости национальные формирования не обеспечили и объективно не могли обеспечить в национальных регионах накопления значительного запаса военно-обученных граждан местных национальностей.
Как показал анализ документальных материалов, в среде политического и военного руководства страны в этот период возобладало скептическое отношение к возможности своевременного и полноценного комплектования национальных частей в случае общей мобилизации и дальнейшего поддержания национального баланса в ходе боевых действий. Поэтому в 1938 г. в рамках общей реформы системы комплектования Красной армии национальные формирования без долгих рассуждений были упразднены.
Однако уже в первый год Великой Отечественной войны формирование национальных частей и соединений не только было возобновлено, но и существенно расширено по сравнению с довоенным периодом. Уже в ходе мобилизации 1941 г. выяснилось, что военнообязанные нерусской национальности старших возрастов в массе своей слабо владели русским языком, имели низкий уровень грамотности, не были обучены военному делу. Все это – последствия того, что до войны срочную военную службу прошла лишь незначительная часть военнообязанных из национальных регионов, а обязательное обучение русскому языку в национальной школе было введено лишь в конце 1930-х гг. Эти обстоятельства сделали решение высших государственных и военных органов управления о возвращении к мононациональному комплектованию частей и соединений в тех экстремальных условиях единственно возможным. За короткий период времени – с ноября 1941 по февраль 1942 г. – было сформировано 53 национальных соединения из представителей титульных народов 12 союзных республик и 4 автономных республик РСФСР (еще одно, 54-е по счету национальное соединение было сформировано вне общего потока в 1944 г.). Общая штатная численность национальных соединений в начале 1942 г. достигала 370 тыс. человек.
Изучение исторического пути всех национальных соединений, созданных в период Великой Отечественной войны, позволило разделить их на две группы: первая, большая (30 соединений), была расформирована еще до отправки на фронт, причиной чему послужила их низкая боеготовность после реорганизации, особенно в кавалерии. Ко второй группе (24 соединения) отнесены национальные формирования, принявшие участие в вооруженной борьбе на фронте. Особенности их боевого пути позволили выделить внутри второй («фронтовой») группы три подгруппы. К первой подгруппе отнесены соединения, понесшие большие боевые потери, вслед за этим расформированные и более не воссоздававшиеся как национальные или переформированные в обычные (не национальные) соединения; ко второй группе отнесены: закавказские, два казахских, одно башкирское соединения, и к третьей – все прибалтийские соединения.
Во время войны ярко проявились по крайней мере две из трех сформулированных выше функций нацформирований – военная и внутриполитическая, хотя экстремальные условия военной обстановки сделали доминирующим их собственно военное предназначение. В ряде операций и сражений (таких как оборона Крымского полуострова в начале 1942 г., битва за Кавказ 1942–1943 гг. и ряд других) национальные соединения использовались массово и сыграли важную роль в противоборстве с врагом.
Но и политическая «нагрузка» на них в годы Великой Отечественной войны была весьма сильна. Именно она способствовала тому, что органы государственного и военного управления целенаправленно поддерживали моноэтничность личного состава некоторых соединений и сохраняли их национальный статус до самого конца войны. Установлено, что таким политическим мотивом в 1941–1945 гг. являлась оборона или освобождение родного края, ибо участие национальных формирований в боях за малую родину носило, помимо решения задач вооруженной борьбы, также и характер политической демонстрации. Оно имело большое моральное значение как для военнослужащих нацформирований, так и для местного населения, особенно когда отмечались проблемы с политической лояльностью местного населения Советскому государству. Национальные формирования зримо и непосредственно олицетворяли вклад своего этноса в общее дело борьбы с нацизмом.
И напротив, когда идеологический концепт защиты родного края исчерпывался (например, в случае с кавказскими национальными соединениями с окончанием оборонительного сражения за Кавказ) или же не актуализировался вовсе (в случае со среднеазиатскими соединениями), то интерес государственных и военных органов управления к национальным частям как к особым политическим субъектам неминуемо утрачивался. В этом случае запускался неизбежный и необратимый процесс этнической энтропии личного состава, вызванный постоянным его перемешиванием маршевыми пополнениями в ходе доукомплектования и переформирования частей. В конечном итоге это вело к утрате национальной идентичности (а часто – и формального национального статуса) таких соединений. Поддержание баланса титульного этноса в национальных формированиях иногда в инициативном порядке брали на себя республиканские власти, заинтересованные в пролонгации их идеолого-пропагандистской функции.
Исследование деятельности центральных и местных органов государственного и военного управления по последовательному расширению мобилизационной базы вооруженных сил за счет демографического ресурса народов СССР позволило определить этапы и содержание проблем комплектования войск контингентом граждан нерусской национальности. На всех этапах этот процесс коррелировал с развитием призывного законодательства и общими тенденциями в строительстве вооруженных сил.