[415]. К 1956 г., когда КФССР была ликвидирована, доля финно-угорского населения в ней снизилась до 18–20 %.
Определенную роль в советско-финляндской войне сыграл «германский фактор». Хотя Германия объявила нейтралитет и официальная пропаганда рейха возлагала ответственность за разжигание войны на Великобританию, на деле нацистское руководство заняло антисоветскую позицию и снабжало Финляндию оружием и боеприпасами[416]. Изменение Советским Союзом тактики в войне с Финляндией (отказ от полного разгрома и советизации этого государства) было сделано руководством СССР с учетом позиций не только Великобритании и Франции, но и Германии, для которой было нежелательным улучшение советских на Балтике[417].
Следующим этапом реализации советских планов в «лимитрофной зоне» стало присоединение к СССР Литвы, Латвии и Эстонии, осуществленное по однотипному сценарию. В сентябре – октябре 1939 г. с этими странами были заключены пакты о взаимопомощи, согласно которым на их территории были размещены советские военные базы. В июне 1940 г. СССР выдвинул правительствам прибалтийских стран ультиматумы, потребовав немедленного ввода дополнительного контингента советских войск и отставки правительства. Эти условия были приняты. В следующем месяце были проведены внеочередные выборы в парламенты, на которых победили просоветские силы. Парламенты приняли решение об установлении советской власти и вступлении Латвии, Литвы и Эстонии в состав СССР, что и состоялось 3–6 августа 1940 г. Советская пропаганда утверждала, что «установление советского строя в Прибалтике… является непосредственным результатом революционизирующего влияния СССР на народы других стран, результатом могучей тяги народных масс зарубежных стран к социалистическому строю, под знаменем Сталинской Конституции»[418].
Восприятие присоединения к СССР как за рубежом, так и в самой Прибалтике было противоречивым. Русский философ, эмигрант И.А. Ильин 24 июня 1940 г. писал, что страны Прибалтики вошли в состав СССР с целью избежать оккупации Германией. Он полагал, что Советское государство, предпочтя в случае возможной войны иметь народы «балтийского форпоста» на своей стороне, не будет «разочаровывать и… озлоблять их коммунистической экспроприацией и террором»[419]. Действительно, для гладкой реализации советских планов в Прибалтике имелись предпосылки, связанные с национальным фактором. Народы этого региона питали исторически сложившиеся антигерманские настроения (в частности, в конце 1930-х гг. их проявляли латыши[420] и эстонцы[421]), поэтому они могли положительно воспринять вступление советских войск как защиту от потенциальной германской агрессии. Известно, что население Литвы в июне 1940 г. приветствовало части Красной армии[422].
Однако новая власть не смогла в должной мере использовать мотивы, которые могли связать народы Прибалтики с СССР, – в первую очередь многовековое противостояние с германской экспансией. Реформы, проведенные в рамках советизации Прибалтики, антагонизировали население Литвы, Латвии и Эстонии по отношению к советской власти. И.А. Ильин уже в конце июля 1940 г. пересмотрел свое отношение к советизации Прибалтики, сказав, что «бушующая красная волна обрушилась на несчастные маленькие народы»[423]. В одном из писем, присланных в октябре 1940 г. из Таллина в Германию, говорилось, что «над страной царит бандитский террор»[424]. В феврале 1941 г. гестапо получило сведения, что «часто с эстонской стороны слышны пожелания, чтобы… солдаты Адольфа Гитлера пришли освобождать», а «предыдущие антинемецкие настроения» среди эстонцев снизились[425]. Произошло это и в Латвии, где форсированная советизация вынудила часть населения обратить взор в сторону Германии[426].
Ситуация усугублялась тем, что на массовую поддержку в странах Прибалтики новым властям рассчитывать не приходилось[427] – еще до присоединения к СССР здесь бытовали антисоветские настроения[428]. Мешала и неразвитость в Прибалтике коммунистического движения: как отмечали советские идеологи, «ввиду слабой марксистской подготовки значительного количества членов компартий прибалтийских стран компартии испытывали серьезное затруднение с пропагандой марксизма-ленинизма, освещением опыта социалистического строительства Советского Союза»[429].
Антисоветские силы Прибалтики оказали пассивное и активное сопротивление новым властям. Так, в Латвии старые политические партии «только внешне распустили себя, а по существу сохраняли связи и… кадры», пытаясь проникнуть в советские органы власти[430]. В апреле 1941 г. в республике проявилась антисоветская деятельность организаций «Тевияс саргс» (затем – «Латвияс сарги»)[431]. В Литве таутининки (члены Литовского союза националистов[432]) и другие националисты ушли в глубокое подполье. Первое время число их выступлений было невелико, но перед началом войны увеличилось[433]. С июля 1940 г. по май 1941 г. органами НКВД было ликвидировано 75 литовских националистических формирований[434]. В Эстонии члены полувоенной организации «Кайтселийт»[435] скрылись в лесах, на отдаленных и глухих хуторах[436]. Среди просоветски настроенной части эстонского населения бытовало мнение, что сохранению в республике «антисоветских кадров» способствовало мирное присоединение Прибалтики к Советскому Союзу (не произошло гражданской войны)[437].
В середине июня 1941 г., перед самым началом войны, в Прибалтике были осуществлены депортации «антисоветски настроенных лиц», в число которых были включены бывшие государственные служащие независимых Литвы, Латвии и Эстонии, члены политических партий, националисты, фабриканты и купцы, русские белоэмигранты, уголовные элементы. В Литве было арестовано 5664 и депортировано 10 187 чел., в Латвии – 5625 и 9546 чел., в Эстонии – 3173 и 5978 чел. соответственно[438]. Следует подчеркнуть, что советские репрессии в Прибалтике по преимуществу носили классовый, а не этнический характер[439]. Отмечалась также спешность проведения депортации, в результате чего многим «антисоветским элементам» удалось ее избежать[440].
«Германский фактор» в Литве, Латвии и Эстонии имел большую значимость. В предвоенный период Германия рассматривала Прибалтику в качестве плацдарма для экспансии. Для грядущего включения этнической территории литовцев, латышей и эстонцев в состав германского «жизненного пространства» руководство Третьего рейха готовило политическую почву. В июле 1937 г. советская разведка сообщала, что «немцы принимают все меры к тому, чтобы глубже внедриться в Эстонию»[441]. В марте 1939 г. Германия осуществила в Прибалтике территориальную экспансию, аннексировав у Литвы Клайпедский (Мемельский) край. До заключения пакта о ненападении советская пропаганда вполне обоснованно поднимала вопрос о «происках германского фашизма в Прибалтике» в рамках «подготовки «большой войны»… и захвата территорий на Востоке». Утверждалось, что «германский фашизм ставит себе задачей не только захват территории прибалтийских стран и восстановление господства баронов, но и прямое физическое уничтожение народов, населяющих эти страны»[442]. Реализации германских планов помешало вхождение Литвы, Латвии и Эстонии в «сферу интересов» Советского Союза. Немецкое население Прибалтики после ее вхождения в «сферу интересов» СССР было репатриировано в Германию[443].
Четвертым полем реализации советских внешнеполитических устремлений в «лимитрофной зоне» стала Бессарабия. Как уже говорилось, Советский Союз никогда не признавал законность румынской оккупации Бессарабии. В составе Украинской ССР была создана Молдавская АССР, которая служила плацдармом для развития советской молдавской нации и соответствующей советской агитации в Бессарабии. При этом молдаване составляли только около 30 % населения этой автономии. Советская пропаганда утверждала, что молдаване – это нация, не только отдельная от румын (такая точка зрения имеет под собой основание), но и более близкая к русским и украинцам, а молдавский язык не принадлежит к языкам романской группы[444] (последнее утверждение не соответствует действительности).
После подписания советско-германского пакта СССР получил возможность реализовать свои планы по возвращению Бессарабии. Способствовало этому и военное поражение Франции, которая была союзницей Румынии. 26 июня 1940 г. В.М. Молотов вручил румынскому послу в Москве ноту советского правительства, в которой говорилось: «В 1918 году Румыния, пользуясь военной слабостью России, насильственно отторгла от Советского Союза (Россия) часть его территории – Бессарабию – и тем нарушила вековое единство Бессарабии, населенной главным образом украинцами, с Украинской Советской Республикой»