Таким образом, использование национального фактора в советской политике на оккупированной территории СССР в первый период войны было масштабным. В то же время политика реализовывалась в значительной степени в виде контрпропаганды. Ситуация, сложившаяся в начале войны на оккупированной территории, была не в пользу советской власти. Катастрофическое начало войны, быстрая оккупация значительной территории страны и агрессивная нацистская пропаганда, посылы которой совпали с чаяниями определенной части населения оккупированных регионов (особенно в Прибалтике и на Западной Украине), подрывали позиции советской власти и доверие к ней. Поэтому в первый период войны политика СССР была вынуждена в значительной мере ориентироваться на подрыв установок германской пропаганды и дискредитацию мер, реализованных оккупационными властями.
§ 3. Возрождение и раскол: религиозная жизнь на оккупированной территории
С первых дней оккупации германские власти провозгласили себя «защитниками религии»[794]. В циркуляре РСХА от 2 июля 1941 г. говорилось: «Не следует ничего предпринимать против стремлений православной церкви добиться влияния на массы. Напротив, им следует, по возможности, способствовать»[795]. На оккупированной территории СССР были созданы отделы по делам культов при городских управах и изданы приказы, обязывавшие население посещать храмы, соблюдать религиозные праздники, выполнять церковные обряды, приветствовать священнослужителей сниманием головных уборов. Школьные учителя были обязаны организовывать коллективное посещение церкви в воскресные дни, а в обеденный перерыв обучать детей пению религиозных песен. Было введено обязательное изучение «Закона Божия», который преподавали священники[796].
В первые же дни после прихода германских войск на оккупированной территории СССР произошел бурный всплеск религиозности[797]. Население «самопроизвольно» открывало церкви везде, где было в наличии духовенство и подходящие здания. О размахе возобновления религиозной жизни можно судить по тому, что только в Житомире к 1 ноября 1941 г. открылось 54 церкви[798]. Всего в период оккупации на территории СССР было восстановлено более 40 % от дореволюционного количества церквей – от 7,5 тыс.[799] до 10 тыс.[800], а также почти 60 монастырей (в том числе 45 на Украине, 6 в Белоруссии и 6–7 в РСФСР)[801].
В этих условиях естественным было проявление верующими благодарности германской армии за «возвращение» религиозной свободы[802]. На оккупированной территории СССР проявился религиозный коллаборационизм. После прихода оккупантов вышла из подполья и активно поддержала новую власть антисоветская секта «апокалипсистов», возникшая ранее в Киеве, Виннице и Житомире. Вера в то, что советская власть пришла к своему краху, среди сектантов была повсеместной[803]. Некоторые священнослужители в первые месяцы войны помогали оккупантам[804], в том числе провоцировали прихожан на выдачу коммунистов и натравливали население на советских партизан[805]. Кроме того, нападение Германии на СССР было почти восторженно встречено большей частью духовенства РПЦЗ и значительной частью верующих эмигрантов[806]. 22 июня 1941 г. архиепископ Берлинский и Германский Серафим (Ляде) издал послание к пастве, в котором приветствовал Гитлера и призвал верующих к участию в «антибольшевистской борьбе»[807].
Несмотря на потворство религии, германские власти стремились удержать религиозное возрождение в определенных рамках, для чего уже в июле 1941 г. было предписано «настаивать на принципе отделения церкви от государства»[808]. К ноябрю того же года на оккупированную территорию СССР был спущен приказ Гитлера о том, что «оживление религиозной жизни в занятых русских областях необходимо предотвращать»[809]. В том числе было запрещено создание теологических факультетов и духовных семинарий, установлен запрет на возвращение конфессиям в собственность храмов и религиозного имущества (они должны были передаваться им только в пользование) и дано указание «не доверять православным священникам», так как они могут быть «советскими агентами»[810].
В итоге германские власти в религиозном вопросе заняли «взвешенную» позицию. В июне 1942 г. рейхскомиссар Украины Э. Кох дал указание, что «допускается любая религия и любое церковное направление, если оно лояльно к германской администрации и обнаруживает готовность содействовать созданию положительного настроения среди населения и не делать ничего, что способствовало бы отрицательным тенденциям». При этом он подчеркнул недопустимость распространения религиозной полемики «среди широких масс, потому что она способна нарушить гармонию, необходимую для общего строительства»[811]. В некоторых районах оккупированной территории во многом были оставлены в силе советские антирелигиозные законы[812], в том числе было запрещено преподавание Закона Божьего в школах[813].
Нацистская религиозная политика на оккупированной территории СССР базировалась на принципе «Разделяй и властвуй»[814]. Германские власти поощряли конфессиональный сепаратизм, для чего предписали противодействовать единству православной церкви. 16 августа 1941 г. Р. Гейдрих издал приказ «О церковном вопросе в оккупированных областях Советского Союза», который гласил, что «о восстановлении прежней патриархальной русской церкви не может быть и речи» и поэтому не допускалось объединение православных общин и создание ими «руководящих центров»[815]. Было предписано удалить из церковной жизни «всякую тень Москвы»[816]. К середине 1942 г. Министерство «восточных территорий» склонилось к тому, что наиболее желательной ситуацией для Германии в решении церковного вопроса было бы развитие противостояния между Московским патриархатом и сильными национальными православными церквями[817]. Целью такой политики было снижение на оккупированной территории влияния РПЦ, которая с самого начала войны заняла патриотическую и антиколлаборационистскую позицию.
Планам нацистов способствовали сепаратистские устремления высшего духовенства на Украине. Раскол Церкви в этом регионе был связан не только с амбициями отдельных церковных иерархов[818], но и с тем, что политические взгляды духовенства здесь были весьма неоднородны. Одни священники симпатизировали советскому строю, другие поддерживали националистов, третьи разделяли «прогерманские» взгляды[819].
Летом 1941 г. ровенский архиепископ Алексий (Громадский) объявил о создании автономной Украинской православной церкви (УПЦ), оставшейся в юрисдикции Московского патриархата. Однако часть иерархов и священнослужителей во главе с луцким архиепископом Поликарпом (Сикорским), которая открыто приветствовала приход оккупантов[820], осталась недовольна таким решением[821]. Их «антимосковские» настроения были поддержаны оккупационными властями, которые призвали духовенство «сплотиться вокруг своих освободителей, создать и прочно укрепить на Украине автокефальную церковь во главе со своим патриархом и навсегда отойти от… московской православной церкви». С целью минимизировать неудачный опыт самосвятства Украинской автокефальной церкви во главе с В. Липковским в 1920-х гг. оккупанты привлекли к этой акции только «канонически высвященных епископов»[822]. Эти иерархи 8–10 февраля 1942 г. созвали в Пинске церковный собор, объявивший о создании Украинской автокефальной православной церкви (УАПЦ), независимой от Московского патриархата[823]. Во главе УАПЦ встал архиепископ Поликарп (он получил титул митрополита), который был официально признан германскими властями главой православной церкви на Украине[824].
Митрополит Поликарп выразил оккупантам «благодарность украинского народа за освобождение от большевиков и заверил в своем лояльном сотрудничестве», а УАПЦ стала активно сотрудничать с оккупационными властями. Поликарп требовал от священников агитировать прихожан к выезду на работу в Германию и вступлению в коллаборационистские формирования, а всех уклоняющихся объявлять «помогающими врагу» (то есть СССР). Службы в церквях, как правило, начинались с провозглашения «многолетия» Гитлеру. Архиепископ Феофил (Булдовский), назначенный главой структур УАПЦ на Левобережной Украине, опубликовал в харьковской газете «Новая Украина» статью, направленную против Московской патриархии