[847]). Деятельность среди мусульман на оккупированной территории СССР возглавил бывший Великий муфтий Иерусалима Х.М.А. эль-Хусейни, бежавший в Германию после провала антибританских восстаний в Палестине и Ираке в 1940 г.[848] Эль-Хусейни принимал активное участие в работе исламской религиозной школы («Муллашуле») при «Туркестанском комитете» – антисоветском коллаборационистском органе, созданном оккупантами в 1942 г. [849], и неоднократно посещал лагеря коллаборационистов-«легионеров», где выступал с призывами к «священной войне против неверных» (то есть СССР) в союзе с Германией[850]. В «Туркестанский легион» были направлены 5–6 мулл, и в этой воинской части был установлен еженедельный намаз[851].
Формулирование советской религиозной политики на оккупированной территории страны было обусловлено в первую очередь патриотической позицией, которую заняли основные конфессии СССР. В первый день войны, 22 июня 1941 г., глава РПЦ митрополит Сергий (Страгородский) издал патриотическое послание к верующим, в котором отметил, что «повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла шведского, Наполеона», призвал вспомнить «святых вождей русского народа… Александра Невского, Димитрия Донского, полагавших свои души за народ и Родину», и благословил народ на «предстоящий всенародный подвиг»[852]. С аналогичным посланием к пастве обратился 26 июня 1941 г. ленинградский митрополит Алексий (Симанский). По воспоминаниям очевидцев, эти обращения нашли широкий отклик среди священнослужителей и верующих[853]. Патриотическая позиция РПЦ была искренней. В то же время ее открытое проявление, которое фактически шло вразрез с положением об отделении Церкви от государства, было также обусловлено пониманием непрочности положения РПЦ, которое могло еще более пошатнуться в условиях катастрофического начала войны[854]. Приближение германских войск увеличивало опасность репрессий в отношении иерархов, особенно ввиду того, что прибалтийский митрополит Сергий (Воскресенский) встал на путь сотрудничества с оккупантами[855]. С целью еще четче обозначить патриотическую позицию РПЦ 14 октября 1941 г. глава Церкви издал послание с резким осуждением коллаборационистов из числа священнослужителей, оставшихся на оккупированной территории[856].
Председатель Центрального духовного управления мусульман РСФСР, уфимский муфтий Г.З. Расулев с начала войны возглавил исламское патриотическое движение. 18 июля 1941 г. он обратился с воззванием к мусульманам Советского Союза, призывая их «подняться на защиту… родной земли, молиться в мечетях о победе Красной армии и благословить своих сыновей, сражающихся за правое дело». Затем последовали еще два воззвания, в которых звучал призыв «во имя ислама встать на защиту мусульман и народов России, их мирной жизни и религии»[857]. Патриотическую позицию также твердо заняли Русская православная старообрядческая церковь (РПСЦ), Обновленческая церковь[858], Грузинская православная церковь (ГПЦ), Армянская апостольская церковь (ААЦ)[859] и иудейское духовенство[860].
Патриотическая позиция традиционных конфессий и необходимость мобилизации верующих на защиту страны подвигли руководство СССР на изменение религиозной политики. В стране была существенно приглушена антирелигиозная деятельность: закрыты некоторые антирелигиозные музеи[861], прекращен выпуск антирелигиозных изданий[862], практически перестал функционировать «Союз воинствующих безбожников» (СВБ). До прекращения своей деятельности СВБ резко перестроил свою работу с антирелигиозной пропаганды на разоблачение преследования нацистами верующих[863]. В антирелигиозных изданиях было объявлено, что, в отличие от нацистской Германии, «советская власть обеспечила верующим полную возможность свободно отправлять религиозный культ»[864].
Другой причиной изменений в советской религиозной политике было «религиозное возрождение» на оккупированной территории, о котором руководство СССР знало из сообщений разведки и партизан. Так, 10 марта 1942 г. Л.П. Берия направил докладную записку И.В. Сталину и В.М. Молотову, в которой сообщил о попытках германских властей «использовать Православную церковь и духовенство в своих захватнических целях», а также о распространении нацистами «клеветнических измышлений» о положении православия в СССР[865].
Советские власти начали сотрудничество с РПЦ по борьбе с религиозным коллаборационизмом на оккупированной территории страны. 22 сентября 1942 г. глава Церкви издал послание, в котором выразил категорический протест против коллаборационистской деятельности прибалтийских епископов и призвал их «одуматься и поспешить к исправлению». В принятом в тот же день определении Церковь потребовала от прибалтийских архиереев дать объяснение их действий «с опубликованием в печати». Органы НКВД распространили эти документы на оккупированной территории Прибалтики[866].
Сотрудничество между советскими властями и РПЦ развивалось и в сфере антигерманской пропаганды. 2 ноября 1942 г. митрополит Киевский и Галицкий Николай (Ярушевич) был назначен членом Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков (ЧГК). 10 мая 1943 г. Николай принял участие во Всеславянском митинге[867], а затем участвовал и в других мероприятиях Всеславянского комитета[868]. ЧГК привлекала и других священнослужителей РПЦ к работе своих комиссий на местах[869].
В сентябре 1941 г. советское руководство приняло решение поддержать деятельность муфтия Г.З. Расулева с целью «нейтрализации распространяемой… из Берлина и Рима антисоветской пропаганды среди мусульманского мира». При поддержке властей 15–17 мая 1942 г. в Уфе состоялось совещание мусульманского духовенства, в котором приняли участие 85 духовных лидеров ислама в СССР. Совещание приняло «Обращение», в котором приводились ссылки на историческое противостояние мусульман и германцев, а также факты уничтожения мусульман германскими и итальянскими фашистами в Эфиопии, Албании, Ливии и Крыму. В обращении содержался призыв «не жалея сил, сражаться на поле брани за освобождение великой Родины, всего человечества и мусульманского мира от ига фашистских злодеев», молиться «в мечетях и молитвенных домах о победе Красной Армии», а также помнить о том, «что победа врага принесет Родине большие бедствия, наука и культура погибнут, религия, язык и обычаи мусульман исчезнут». «Обращение» содержало некоторые перегибы – в частности, сообщение о зверствах в отношении мусульман в оккупированном Крыму[870]. Также было издано интервью муфтия Расулева, в котором он называл эль-Хусейни человеком, который предал веру предков и добровольно молился «нацистскому «богу» Вотану»[871].
Советские органы вели пропаганду среди католического населения оккупированной территории, утверждая, что «немецкие фашисты преследуют свободу вероисповедания и религиозные чувства католиков, что в… борьбе против немецкого фашизма солидаризуются все народы и национальности независимо от их вероисповедания, что на борьбу с немецким фашизмом поднимается и католическое духовенство»[872].
Германские власти, в свою очередь, прилагали усилия по дискредитации религиозной политики СССР. Так, пропагандистское издание Ostraum Artikeldienst (№ 19 за 1942 г.) поместило статью под названием «ГПУ в епископском одеянии», в которой утверждалось, что патриотическая позиция РПЦ, ГПЦ и ААЦ была инспирирована советскими властями. Патриотические обращения исламских священнослужителей были названы «особенно грубым надувательством». О муфтии Г.З. Расулеве нацистские пропагандисты писали, что он «никогда муллой быть не мог», а пользовавшийся глубоким уважением верующих среднеазиатский муфтий Ишан Бабахан ибн Абдулмаджидхан был назван «никому не известным», и лишь патриотическая деятельность иудейской конфессии с сарказмом была названа единственной, которая «не вызывает ни малейших сомнений в своей подлинности». Нацисты пытались убедить население оккупированных территорий, что «при составлении всех этих посланий… главной целью [советских властей]… было… использовать… агитационное оружие, убедительно действующее на верующих англо-американцев»[873]. Приводились и «конкретные факты» отрицательного отношения советской власти к религии. Так, 9 февраля 1942 г. германское радио сообщило «о расправах и убийствах духовенства и верующих», якобы осуществленных Красной армией после освобождения Можайска[874].
Таким образом, первый период Великой Отечественной войны характеризовался «религиозным возрождением» на оккупированной территории СССР, чему открыто потворствовали германские власти, масштабность религиозной политики которых была широкой. Целью нацистов были «отрыв» населения от коммунистической и иной враждебной нацистам идеологии, деполитизация настроений населения и усиление роли и места религиозных мероприятий в его досуге. Оккупационные власти, не поддерживая открыто ни одну из церковных организаций, стремились контролировать деятельность каждой из них. С другой стороны, целью нацистов была «атомизация» религиозной жизни – максимальное расщепление всех конфессий на мелкие общины, организационно не связанные между собой. В особенности это касалось РПЦ как наиболее крупной конфессии, идеологически связанной с русским национальным фактором. В то же время масштабность нацистской политики была снижена стремлением удержать «религиозное возрождение» в определенных границах, для чего было две главные причины: во-первых, нацистская идеология была враждебна традиционным конфессиям и, во-вторых, германские власти опасались, что «религиозное возрождение» станет катализатором роста национального самосознания и единения населения оккупированной территории СССР.