. Хотя германские власти пытались возродить самосознание этнических немцев[1027], среди них не было обнаружено «никаких признаков оживления национальной деятельности»[1028].
Значительным образом эффективность германской национальной политики снизило агрессивное, бесчеловечное отношение оккупантов к местному населению, в том числе сегрегация (кинотеатры и пр. «только для немцев»), карательные акции, публичные казни, грабежи, а также ухудшившаяся в результате оккупации экономическая ситуация, упадок систем медицинского обслуживания, народного образования и пр. Не реализованные оккупантами надежды на предоставление независимости или автономии привели к тому, что уже в первый год оккупации был отмечен рост отрицательного отношения к оккупантам даже среди тех, кто ранее приветствовал германское вторжение[1029]. К апрелю 1942 г. такие тенденции отмечались «среди отдельной части украинских националистов-«самостийников»», часть которых, по данным советской разведки, была «готова идти даже к [советским] партизанам»[1030]. К октябрю того же года антинацистские настроения на Украине проявились еще сильнее, в том числе среди ранее антисоветски настроенной интеллигенции. Германские власти отмечали, что «круг тех, кто верит в возможность сотрудничества между украинцами и немцами по строительству страны, непрерывно сужается»[1031].
В Белоруссии, по мнению германских властей, царили пассивные по отношению к ним настроения. Оккупанты считали, что определенную роль в формировании таких настроений среди белорусов сыграло их «низкое национальное самосознание» и «отсутствие национальной интеллигенции»[1032]. Однако очевидно, что так проявлялось именно недовольство оккупацией.
В Литве к августу 1942 г. распространилось мнение, что «немцы дали… самоуправление не из симпатии, а из-за военной необходимости», включая цель «мобилизации литовцев на фронт». В этом регионе царила уверенность, что «в конце войны самоуправление будет ликвидировано, и Литва будет аннексирована Германией» (хотя часть интеллигенции продолжала надеяться, что за самоуправлением придет автономия). Нацисты отмечали среди литовцев «пассивное сопротивление». Недовольство усилилось в октябре 1942 г. в связи с начавшейся германской колонизацией. Оккупационные власти отмечали, что реализованные ими в Литве пропагандистские мероприятия «совершенно неэффективны и не способны соответствовать нуждам населения»[1033].
В Латвии также отмечались «скептические настроения» по отношению к созданному оккупантами «самоуправлению»[1034]. По воспоминаниям латышей, переживших оккупацию, у них все более создавалось впечатление, что «немцы относятся к латышскому народу, как к рабам»[1035]. 12 марта 1942 г. на проведенном германскими властями совещании по вопросу о взаимоотношениях с местным населением бургомистр Риги Беннер отметил: «Ранее хорошие отношения между немцами и латышами постоянно ухудшаются… Среди латышей отмечается большое беспокойство и раздражение, вызванные неправильными методами управления, применяемыми германскими властями». Беннер упомянул, что латыши восприняли как оскорбление осуществленное германскими властями переименование улиц Риги. Нацистские администраторы также выявили, что ранее позитивные настроения сельских жителей «быстро ухудшились», а в городе «развилось пассивное сопротивление»[1036].
Основное недовольство эстонского населения было вызвано отсутствием перспектив независимости Эстонии. Это недовольство особенно возросло после заявления генерального комиссара К. Лицмана, которое он сделал в июле 1942 г. перед собранием учителей в Вильянди, о невозможности восстановления эстонской независимости. В рамках празднований первой годовщины «освобождения Эстонии от большевизма» эстонские политические круги пытались делать акцент на собственном вкладе эстонцев в «освобождение», считая, что «участие немцев было лишь небольшим». Германская пропаганда, которая требовала проявлений «чувства благодарности эстонцев к немецкому народу» за «освобождение», выглядела в глазах населения «принужденно и неловко и оставалась… без резонанса». По данным оккупационных властей, к августу 1942 г. осуществляемая ими в Эстонии пропаганда имела «относительно слабое влияние». Особенно «враждебное к немцам настроение» было выявлено среди интеллигенции, которая сделала вывод, что «Эстония противозаконно присоединена к Германии, а эстонские граждане… не пользуются теми же правами, что немцы». «Эстонское самоуправление» («Директорат») воспринималось широкими кругами населения как «марионеточное». Распространялись слухи, что оккупанты направляют эстонские «добровольческие формирования» на самые трудные участки фронта, при этом вооружая их только советским трофейным оружием[1037]. Многие эстонцы осознавали, что немцы испытывают к ним «историческую ненависть», которая была только внешне «замаскирована»[1038].
Одной из главных неудач политики Третьего рейха была неспособность оккупационных властей привлечь на свою сторону несоветские национально ориентированные круги, значительная часть которых в итоге заняла антигерманскую сторону. Так, в ноябре 1942 г. германские власти арестовали в Орле подпольную группу, которая издавала и распространяла листовки, пропагандировавшие «создание независимой Русской республики» и борьбу «против немецких оккупантов», а также «Сталина и его приспешников»[1039]. По советским данным, в Белоруссии имелась «большая прослойка молодежи», настроенная «несоветски», но в то же время «ненавидящая немецких оккупантов»[1040].
На территории Украины действовали от 3 до 5 тыс. членов ОУН. 30 июня 1941 г. во Львове ОУН-Б объявила о создании Украинского правительства во главе с Я. Стецько, о чем через два дня был официально уведомлен МИД Германии[1041]. Провозглашение «независимости» Украины и народная поддержка ОУН на Западной Украине[1042] стали неприятным сюрпризом для германских властей[1043]. С. Бандера, Я. Стецько и другие деятели ОУН-Б были арестованы (по данным украинских эмигрантских историков – в июле 1941 г. [1044], по советским данным – в сентябре того же года[1045]). Деятельность ОУН-Б была поставлена под запрет[1046]. Тогда же был разогнан «Украинский национальный совет», созданный мельниковским крылом ОУН[1047]. Тем не менее деятельность оуновцев на оккупированной территории Украины продолжалась. В марте 1942 г. органы СД отмечали, что украинские националисты «среди населения… воспитывают недоверие к немцам». В сентябре того же года германские власти выявили, что ОУН-Б «пытается поставить под свой контроль деятельность активных слоев молодежи и изъять ее из-под немецкого влияния»[1048]. На Западной Украине в период оккупации ОУН сумела вовлечь в свои организации почти всех учителей[1049]. Оуновские подпольные группы действовали в основном в западной части Украины. Население Восточной Украины существенной поддержки националистам не оказывало[1050], хотя оккупанты там также обнаружили ячейки и пропагандистские материалы ОУН[1051].
На Украине появились и другие националистические организации. Так, в январе 1942 г. в Киеве некий А. Погорелый создал «Революционную украинскую националистическую организацию» (РУНО), в которую вошли около 1 тыс. чел. Деятельность РУНО была нацелена на «объединение всех жителей Украины против повторной русской оккупации Украины». Эта организация рассчитывала на то, что Германия потерпит поражение от Великобритании. В августе 1942 г. в Житомире появилась организация «Свободные казаки», которая находилась в оппозиции к ОУН, но также настаивала на создании «свободной независимой Украины»[1052].
В прибалтийских республиках с началом войны местные политические деятели предприняли попытку восстановить независимость. Уже на второй день войны, 23 июня 1941 г., в Литве было объявлено о создании «временного правительства»[1053], в руководители которого прочили бывшего посла Литвы в Берлине К. Шкирпу, который находился в эмиграции в Германии[1054]. «Правительство» провозгласило восстановление административной структуры бывшей Литовской республики и начало назначение персонала на государственные посты. Однако Шкирпа не получил от Германии разрешения вернуться на родину. 8 августа 1941 г. литовское «правительство» было распущено[1055].
В конце июля 1941 г. группа политических деятелей Эстонии во главе с последним довоенным премьер-министром Ю. Улуотсом представила германскому командованию меморандум с ходатайством о восстановлении независимости Эстонии. Взамен было обещано оказать Германии помощь в борьбе против коммунизма. Ответа на это предложение не последовало. Неофициально оккупанты рекомендовали в дальнейшем не обращаться с подобными заявлениями