«Русский фактор» широко использовался в пропаганде среди военных коллаборационистов. Листовка «Служить в банде Власова – преступление перед русским народом» гласила, что быть коллаборационистом «значит воевать на стороне немцев против своих же единокровных русских». В листовке, обращенной «к офицерам и солдатам РОА», было объявлено, что А.А. Власов и его сподвижники – «душители русского народа» – продали Родину немцам – «заклятым врагам русского народа». Призывы, обращенные к русским коллаборационистам, апеллировали к их принадлежности к русскому народу, напоминали о «сыновнем долге перед отчизной», о «ратных делах дедов и прадедов»[1139]. Коллаборационистов призывали переходить на сторону Красной армии и советских партизан, потому что только они являются «подлинной армией спасения России» и «действительно борются за Родину»[1140].
Вторым аспектом изменений в советской политике было усиление антигерманизма, которое было обусловлено объективными факторами: после Сталинградской битвы, когда были освобождены территории страны, в течение длительного времени находившиеся под оккупацией, вскрылись чудовищные преступления германских оккупантов[1141]. Материалы пропаганды постоянно оперировали оскорбительными определениями немцев (например, «поганые твари»). Само слово «немец» получило оскорбительную коннотацию. Так, листовка, изданная в 1943 г. для распространения на оккупированной территории, подчеркивала негативный облик А.А. Власова эпитетом «Власов – немец»[1142]. Для каждого народа СССР пропаганда находила основания для ненависти к немецким оккупантам и борьбы с ними на советской стороне[1143]: например, эстонцев убеждали, что «если они хотят жить – то… должны убить немца»[1144].
В целом национальный фактор занял наиболее значительное место в морально-политической мобилизации всех народов оккупированной территории. В марте 1943 г. Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) приняло постановление, в котором подвергло критике некоторые аспекты пропаганды, ранее реализованной на оккупированной территории СССР. Так, утверждения, что «немцы разрушают нашу культуру, закрывают школы, онемечивают и лишают русских, украинцев, белорусов и др. их национальной культуры», были признаны не соответствующими действительности (в качестве примера такой пропаганды можно привести изданную в декабре 1942 г. листовку, в которой говорилось: «Фашисты хотят уничтожить большую часть населения Украины. Они издеваются над нашей историей, нашей культурой… Они хотят онемечить наших детей, принудить их забыть родной язык, свою родину, своих отцов»). Подобные утверждения (как уже говорилось, нацисты не раскрывали своих планов уничтожения национального бытия народов СССР), по мнению УПиА, могли оказать «только обратное воздействие». Поэтому предписывалось сделать советскую пропаганду «глубоко национальной по своей форме», а также «сдирать «национальную» маску с лица немецкой пропаганды», используя такие факты, как «положение, в которое поставили немцы т. н. «самоуправление», целый ряд наглых мер, специальные кино, магазины и т. п. «только для немцев», положение «восточных рабочих» в Германии… высказывания фашистских главарей о славянских народах»[1145].
Советская политика, направленная на каждый отдельный этнос оккупированной территории СССР, имела свои особенности. На Украине большое внимание по-прежнему уделялось противодействию националистам. Была поставлена задача дискредитировать пропаганду ОУН, которая представляла националистов как «освободителей»[1146], и разоблачать их пособничество оккупантам, применяя термин «немецко-украинские… националисты»[1147]. (Хотя этот эпитет выглядит несколько абсурдно, впоследствии, 1 марта 1944 г., Н.С. Хрущев на сессии Верховного Совета УССР объяснил его тем, что украинские националисты «являются верными псами и помощниками немцев в порабощении украинского народа», «не имеют ничего общего с украинским народом», «являются агентами немцев в украинской среде», «пришли на Украину в обозе немецкой армии» и «помогали немцам оккупировать нашу территорию»[1148].)
Советская пропаганда стремилась представить националистов в качестве тайных союзников Германии, которые «подписали с Гитлером договор, продав свой народ и землю, и отправились с немцами на Украину, предавая в руки гестаповцев лучших сынов Украины для уничтожения» (имелись в виду сторонники советской власти). Наибольшее внимание было отведено дискредитации националистов на Западной Украине. По воспоминаниям подпольщицы В.Д. Варягиной, работавшей во Львове, вести такую пропаганду было намного тяжелее, чем антигерманскую[1149], – очевидно, в связи с большой популярностью идей национализма в Галиции. В пропаганде, направленной на участников украинских националистических формирований, использовался «славянский» фактор: утверждалось, что «руководители… националистов… стараются разжечь национальную вражду против наших родных братьев – великого русского и польского народов», говорилось о немцах как «извечном враге славянских народов», которые «цветущую Украину… превратили в развалины и пепел»[1150]. Украинским коллаборационистам напоминали об общности украинцев с русскими и белорусами и постыдности по приказу немцев идти «против своих же братьев русских, украинцев, белорусов», а также о последствиях предательства, приводя в пример убийство Тарасом Бульбой «сына своего Андрея, продавшегося врагам»[1151].
Советская политика на оккупированной территории Белоруссии также была призвана «разоблачать перед народом всю лживость и подлинную суть… немецко-белорусских националистов»[1152]. Однако в этом регионе проблема национализма не была столь существенной, как на Украине, и поэтому пропаганда, направленная на белорусов, имела много общего с пропагандой, направленной на русское население.
В отношении казачьего населения оккупированной территории советская политика была направлена в первую очередь на предотвращение «разлагающей деятельности» германской пропаганды. Еще до оккупации Дона и Северного Кавказа казаков призывали «усилить бдительность» и не поддаваться на антисоветские посылы нацистов[1153]. Очевидно, опасность перехода части казаков на германскую сторону считалась высокой, принимая во внимание их активное участие в Гражданской войне на стороне «белой армии», антисоветскую деятельность белой казачьей эмиграции, а также ошибки советской власти в отношении казаков («расказачивание» и пр.). По отношению к казакам-коллаборационистам применялась пропаганда на основе русского национального фактора. Им сообщали, что оккупанты дали казакам немецкое оружие, чтобы они «убивали русских, своих же братьев и отцов, чтобы… помогли Гитлеру отнять у русских богатые кубанские степи, вольный широкий Дон, чтобы… осквернили и запачкали вековую славу русского казачества». Казаков предупреждали о постыдности «умереть подлой смертью изменника от русской же казачьей пули» и призывали «уйти от немцев, перейти на сторону… русских братьев»[1154].
Политика в отношении польского населения Западной Украины, Западной Белоруссии и Прибалтики определялась необходимостью противодействовать деятельности Делегации польского эмигрантского правительства и Армии Крайовой (АК), которая активизировалась в 1943 г. В указаниях ЦК КП(б)Б «О военно-политических задачах работы в западных областях Белорусской ССР» от 15 июля 1943 г. говорилось о необходимости разъяснить польскому населению, что «в единении славянских народов – сила и залог сокрушения гитлеризма, свободного существования славянских государств», пропагандировать созданные на территории СССР «Союз польских патриотов» и дивизию имени Тадеуша Костюшко, а также разлагать отряды АК изнутри[1155]. Для польского населения Прибалтики была издана листовка с текстом обращения, принятого на торжественном собрании руководства Литовской, Латвийской и Эстонской ССР 21 июля 1943 г., посвященном трехлетию провозглашения советской власти в этих республиках. На польском языке также было издано обращение руководства Литовской ССР к полицейским, старостам и другим коллаборационистам, гласившее, что военные планы Германии провалились, и призывавшее «вредить немцам»[1156].
На оккупированной территории Прибалтики перед советской политикой стояли сложные задачи. В первую очередь она была направлена на сглаживание антисоветских настроений, распространенных в этом регионе. Пропаганда подчеркивала, что радикальные методы советизации, примененные в Прибалтике до войны, – это временное явление, направленное только против врагов советской власти. Сообщалось о позитивных изменениях в политике – например, о том, что в Красной армии «введены царские офицерские знаки различия и уже существует полная свобода вероисповедания»[1157].
Другим направлением советской пропаганды в Прибалтике была дискредитация германской политики, в первую очередь «местного самоуправления», созданного оккупантами. Деятельность «самоуправления» в Эстонии получила следующую характеристику: «Это уничтожение свободы и независимости эстонцев… массовое убийство и ограбление граждан Эстонской ССР немцами… умерщвление эстонцев голодом и нищетой»