[1158]. Литовцам указывали на профанацию «самоуправления», так как «вместо Литовской республики существует «Генеральная область Остланд» и «в… Литве – немецкая власть»[1159].
Советская пропаганда сообщала о геноциде прибалтийского населения, к которому также приравнивался вывоз прибалтов на работу в Германию: так, в Литве были распространены призывы «не допустить уничтожения гитлеровцами литовского народа» с помощью саботажа мобилизации на работу в Германию и отказа от регистрации в оккупационных органах власти. Утверждения о геноциде сопровождались напоминанием о расистской политике оккупантов, основанной на том, что «немецкая раса является наиболее ценной, а литовцы должны быть рабами немецких господ»[1160].
Реакция советской политики на вызовы со стороны германской пропаганды в Прибалтике была достаточно оперативной. В ответ на организованное оккупационными властями празднование годовщины «освобождения» Эстонии были распространены материалы, объяснявшие, что «день освобождения» немецких оккупантов является для эстонского народа днем траура», когда «немецкие палачи издеваются над страданиями эстонского народа»[1161]. В качестве реакции на инспирированную германскими властями в Прибалтике «кампанию протестов» против решений Московской конференции союзников (октябрь 1943 г.) и выступления И.В. Сталина 6 ноября 1943 г. были реализованы широкие контрпропагандистские мероприятия, в том числе издание листовок и проведение радиопередач[1162]. В ответ на утверждения нацистов о «депортации», а не эвакуации прибалтов в тыл СССР в первые дни войны пропаганда сообщала, что эстонские офицеры, писатели, артисты, оказавшиеся в советском тылу, «имеют равные права с остальными советскими гражданами и поэтому получают те же звания и привилегии, что и граждане СССР»[1163], а советское радиовещание передало выступления и письма эвакуированных литовцев и латышей[1164].
Ввиду широко распространенных в Прибалтике «национальных» настроений перед советскими партизанами была поставлена задача, убедив коллаборационистов в общности целей, склонить их к сотрудничеству и оторвать хотя бы их «часть… от немцев». Для этого советские партизаны иногда камуфлировали свою политическую принадлежность и вставали на «национальную платформу»: например, в латышской глубинке во время празднования дня святого Мартина вместе с местными жителями исполняли гимн независимой Латвии[1165]. Еще одним аспектом воздействия на население Прибалтики было использование распространенных в этом регионе ожиданий помощи со стороны «западных демократий». Советская пропаганда делала упор на то, что Великобритания и США являются искренними союзниками СССР[1166], и это означало, что никаких действий, противоречащих советскими интересам, «западные демократии» совершать в Прибалтике не будут.
Активной была пропаганда, направленная на разложение прибалтийских коллаборационистских формирований. «Сынов эстонского народа» призывали «не верить наглой лжи немцев» о том, что коллаборационисты «защищают свою родину и свободу», так как «два года немецкой оккупации ясно показали, что под гнетом немцев нет у эстонцев ни родины, ни свободы». Эстонцам разъясняли, что вступление в «легионы» – «это самое большое преступление против эстонского народа». Апелляцией к религиозности эстонского народа были такие эпитеты: «Награда немецких фашистов – это клеймо Каина, это печать Иуды!» В марте 1943 г. было издано обращение к латышской молодежи, в котором агитировали за бойкот объявленной оккупантами мобилизации. Латышей, завербованных в коллаборационистские формирования, призывали «вернуться к своему народу», литовцев – не вступать в такие формирования и полицию, а уходить в советские партизанские отряды[1167].
Политика в отношении крымско-татарского народа учитывала распространенность среди него антисоветских настроений, а также высокий уровень военного и гражданского коллаборационизма. Поэтому крымским татарам было объявлено, что «еще не поздно… искупить свою вину перед Родиной»[1168], «защитить гордость и честь татарского народа», вступив в советские партизанские отряды[1169]. Пропаганда убеждала крымских татар в том, что германские власти их обманывают, а также распространяла сведения о том, что оккупанты сжигают крымско-татарские деревни и уничтожают мирных жителей. В Крыму было издано до 50 наименований антиколлаборационистских материалов на русском и крымско-татарском языках[1170], в том числе обращения к крымско-татарским «добровольцам»[1171].
В период оккупации Северного Кавказа (с августа 1942 г. по январь 1943 г.) пропаганда среди населения его национальных регионов стала отдельным направлением советской политики. В августе и сентябре 1942 г. по решению ЦК ВКП(б)[1172] были проведены митинги представителей народов Северного Кавказа и Закавказья. Воззвание первого митинга, начатое словами «Братья осетины, кабардинцы и балкарцы, чеченцы и ингуши, черкесы и карачаевцы, адыгейцы и калмыки, донские, кубанские, терские и сунженские казаки!», гласило, что оккупанты «именуют кавказские народы низшей расой и не признают нас за людей, несут нам нищету и рабство… хотят отнять от народов Кавказа их национальную свободу, государственность и культуру». Воззвание второго митинга, обращенное к «народам Азербайджана, Грузии, Армении», говорило о нацистских планах по разжиганию розни между народами этих республик. К кавказцам был обращен призыв бороться против оккупантов вместе с «великим русским народом и другими народами Советского Союза»[1173]. В период оккупации Северного Кавказа было развернуто радиовещание на кабардинском, адыгейском и осетинском языках[1174]. Советские пропагандисты пытались воздействовать на коллаборационистов из числа представителей кавказских народов. Так, грузинских «легионеров» убеждали, что оккупанты «заставили их воевать против своих братьев – грузин» и «пытаются их же руками захватить их красавицу-родину – Грузию»[1175].
Советская пропаганда противодействовала вовлечению населения оккупированных территорий в военный коллаборационизм, используя как национальный фактор, о чем говорилось выше, так и другие аспекты – в первую очередь пропаганду постыдности предательства Родины. К коллаборационистам от имени «русского, украинского и белорусского народа» был обращен призыв «взглянуть на свою [немецкую] шинель», которая «полита кровью» их «близких… знакомых… родных»[1176]. Участников РОНА обвиняли в том, что они, «русские люди, стали холуями и рабами вшивых немецких ефрейторов», «потеряли совесть и честь советского гражданина». К военнослужащим РННА была обращена листовка, рассказывавшая о том, как мать прокляла некоего И. Селезнева, который «стал изменником Родины», а его сестра – работница танкостроительного завода – на танке написала «Смерть изменнику Селезневу»[1177]. Пропаганда использовала также отсылки к памяти о Гражданской войне, указывая на то, что РОА «прежде всего состоит из белогвардейцев, разгромленных в свое время Красной Армией и бежавших за границу», а «гитлеровцы в своих газетах откровенно пишут, что им нужна «белая армия, армия Корнилова, Деникина, Врангеля»[1178]. Германскую программу по созданию военных формирований из представителей народов СССР советская пропаганда объясняла населению оккупированных областей тем, что «людские резервы Гитлера на исходе»[1179], «дело немцев в войне безнадежно проиграно»[1180] и поэтому нацисты «ложью и провокацией… стремятся заманить русских людей на службу»[1181].
Во второй период войны от германской оккупации были освобождены многие регионы СССР, положение в которых было тяжелым не только в социально-экономическом, но и в политическом плане. Советские власти отмечали, что сознание населения освобожденной территории «отравлено ядом фашистской пропаганды»[1182]. 25 августа 1943 г. ЦК ВКП(б) принял постановление «О мероприятиях по усилению культурно-просветительской работы в районах, освобожденных от немецкой оккупации», которые включали в себя восстановление типографий, кинотеатров, театров, библиотек, парткабинетов и пр. В отношении молодежи, пережившей оккупацию, были поставлены задачи «воспитывать… чувства глубокой любви к Родине, национальной гордости, патриотизма», «разоблачить, высмеять всю лживость фашистской пропаганды, показать истинное лицо немца – зверя, рассказать о действительных целях немцев, о тяжелом положении вывезенных на немецкую каторгу русских юношей и девушек»[1183].
Тяжелыми в морально-политическом плане последствия оккупации были на Северном Кавказе. После освобождения этого региона советские органы приступили к решительным действиям по борьбе с усилившимся бандповстанчеством