[1260]. Газета «Кубань», выходившая в Краснодаре с 26 сентября 1942 г., часть материалов печатала на украинском языке[1261] – в этом проявилась германская политика отрыва казаков от русской общности.
Особым фактором, способствовавшим развитию коллаборационизма среди казаков, было сотрудничество с нацистами представителей антисоветской казачьей эмиграции[1262] – в частности, бывших белых генералов П.Н. Краснова и А.Г. Шкуро. Краснов подготовил «Особую грамоту», которая была опубликована 10 ноября 1942 г. за подписью В. Кейтеля и А. Розенберга. Это пропагандистское заявление гласило, что «за оказанную немецким войскам помощь во время войны германское правительство признает казаков своим союзником и обещает после победы над СССР возвратить им землю, личную собственность и былые привилегии»[1263]. Германская пропаганда широко распространяла воззвания к казакам, подписанные Красновым (например, в октябре 1942 г. – «Наше спасение – идти вместе с Германией»[1264]). Краснов поддержал создание «Казацкой националистической партии» в Праге, которая признала Гитлера «верховным диктатором казацкой нации»[1265]. В целом германская политика по привлечению эмигрантов из числа казаков в корне отличалась от их общей политики в отношении русских эмигрантов.
Оккупационные власти выявили «стремление казаков основать свои организации»[1266] и поддержали его. В октябре 1942 г. на Кубани под начальством атамана Т.Н. Доманова был создан самоуправляемый округ с населением около 160 тыс. чел.[1267], в котором были восстановлены «дореволюционные порядки», в том числе отменена коллективная система сельского хозяйства. Муссировались планы по созданию «Великой Казакии» – марионеточного государства на территории от Центральной Украины до Волги, ядром которого предполагалось сделать «округ Доманова»[1268].
Значимость «казачьего фактора» снизилась после оставления оккупантами к февралю 1943 г. территорий Дона, Кубани и Ставрополья. Перед уходом с этих земель нацисты запугивали казачье население, что «Сталин издал приказ, что[бы] всех казаков… уничтожить». Такая пропаганда служила для мотивации казаков на противодействие Красной армии и уход вместе с вермахтом. Предложения о мобилизации казаков численностью «до 1,5 миллиона воинов», которые выдвигал эмигрант, руководитель Украинского народного казачьего движения И.В. Полтавец-Остряница[1269], после оставления казачьих территорий уже не могли иметь последствий.
На Украине усилия оккупантов были направлены на политическое «умиротворение» населения. Хотя рейхскомиссар Э. Кох подчеркивал, что германская политика на Украине «не изменится» (имелся в виду отказ от предоставления независимости или автономии), он указал на необходимость воспрепятствовать тому, чтобы в среде украинского населения «появлялось… ощущение несправедливого обращения с ним»[1270]. Для этих целей оккупанты использовали в том числе расширение украинской «национальной деятельности». Так, на организованной летом 1943 г. «конференции украинских писателей» представители германской службы пропаганды Бартель и Бек заверили, что «немцы не только создают условия для развития украинского искусства во всех его формах и жанрах, но и хотят, чтобы украинские писатели, поэты и драматурги как можно активнее приступили бы к созданию новых произведений»[1271].
В связи с расширением на Украине советского партизанского и подпольного движения германские власти усилили соответствующую контрагитацию. Было провозглашено, что «в интересах украинского народа все население Украины решительно отбрасывает бандитизм и отрекается от этих так называемых бандитских групп»[1272]. Украинская редакция «Винеты» издавала материалы на тему «Украинец в его свободное время»[1273], которые, очевидно, были предназначены для регулирования времяпрепровождения украинского населения в нужном оккупантам ключе, включая пресечение «нежелательной» деятельности.
Несмотря на запрет русофобии, на Украине в завуалированной форме продолжалась антирусская пропаганда. Так, на упоминавшейся «конференции украинских писателей» некий М. Купянский сделал доклад на тему «Большевистская русификация украинского языка»[1274]. Русофобия сочеталась с запугиванием украинцев «нашествием азиатчины» из России[1275].
Германская политика дискредитации ОУН в 1943 г. получила новое наполнение. В пропаганде стал шире использоваться тезис о том, что оуновцы являются не украинскими, а «галицийскими» националистами, или «галицийскими подстрекателями»[1276] (таким утверждениям способствовало то, что Галиция не входила в состав РК «Украина»). Осенью 1943 г. были арестованы националисты Т. Боровец и О. Штуль, 26 января 1944 г. – А. Мельник и Д. Адриевский[1277]. Очевидно, это было сделано с целью предотвратить их «подрывную деятельность» в тяжелых военно-политических условиях, которые сложились для оккупационных властей на Украине. Преследуя украинских националистов, нацисты в пропагандистских целях обвиняли советскую власть в том же. Утверждалось, что большевики «десятки лет наполняли… тюрьмы ГПУ – НКВД и далекие лагеря на севере осужденными за национализм украинцами». Нацисты уверяли, что для СССР «не существуют и не будут существовать украинские национальные интересы»[1278].
В Белоруссии «заигрывание» германских властей с местным населением выразилось в создании органов «самоуправления». В июне 1943 г. была сформирована Белорусская рада доверия (БРД) – совещательный орган из представителей белорусской общественности во главе с В. Ивановским. Главной задачей БРД была разработка форм и методов борьбы с советскими партизанами. В декабре 1943 г. БРД была реорганизована в Белорусскую центральную раду (БЦР) во главе с Р. Островским[1279].
Пропаганда доктрины «Новой Европы» в Белоруссии сопрягалась с утверждениями, основанными на нацистской идеологии, которые были апробированы еще в первый период войны. Утверждалось, что белорусы – это народ «чисто арийского происхождения», который должен иметь свое «жизненное пространство»[1280].
Антирусская пропаганда в Белоруссии стала осуществляться в завуалированной форме (как «антимосковская»). Германские власти подчеркивали, что «антивеликорусская белорутенская пропаганда не должна останавливаться»[1281]. Была усилена антипольская пропаганда – очевидно, в связи с активизацией деятельности АК в 1943 г. Часто антирусские и антипольские посылы давались в материалах пропаганды совместно – например, что «белорусский народ… свыше трехсот лет угнетался поляками и москалями»[1282]. Германские власти призывали белорусов «под руководством Германии… противостоять московитам (великороссам) и полякам»[1283].
В нацистской политике в Прибалтике было усилено педалирование «общности с Германией». Оккупанты побуждали прибалтов крепить «политическое и организационное единство и содружество с Великогерманским рейхом», опираясь на «по-прежнему живую 700-летнюю общую историю»[1284]. Литовцев уверяли, что они всегда «стремились… к западу, к представителям западноевропейской культуры» (под которыми понимались немцы). Особое внимание было уделено пропаганде среди молодежи – в частности, оккупанты утверждали «о дружбе… латышской и немецкой молодежи». Преподавание истории в прибалтийских школах было «полностью «онемечено»[1285]. С педалированием «прогерманского фактора» была тесно связана пропаганда идеологии национал-социализма[1286], а также «спасения» прибалтов Германией от «гибели» в СССР[1287]. В Эстонии объявили, что «эстонский народ не может существовать самостоятельно, а лишь в дружбе с большим государством», то есть Германией[1288].
Созданное в Прибалтике «самоуправление» подавалось оккупантами как некая форма национальной государственности Литвы, Латвии и Эстонии, а также уважения «национальных особенностей» их народов. Нацисты провозгласили, что «Латвия находится под защитой Великого рейха» якобы как инкорпорированная в него «самостоятельная страна с самостоятельным правительством», а также предписали пресекать «всякое вмешательство в… дела» местного «самоуправления»[1289]. Разумеется, по замыслу оккупантов предоставленное прибалтам «самоуправление» не должно было превратиться в нечто большее, и поэтому в этом регионе была усилена борьба с националистами – особенно теми, которые муссировали вопрос о независимости. Так, в Латвии летом 1943 г. германские власти приняли решение о депортации «ненадежных семей» из приграничных районов