[1382], в том числе из-за нацистской политики уничтожения еврейского населения. Он был встревожен вовлечением украинской полиции в эти акции и даже направил Г. Гиммлеру письмо с требованием прекратить эту практику. Германские власти выявили, что к концу 1943 г. Шептицкий стал считать нацизм худшим злом, чем коммунизм[1383].
Церковный сепаратизм, который поддерживали оккупанты, также способствовал эскалации религиозного кризиса. На Украине продолжалась борьба УАПЦ с УПЦ, которая часто делалась руками оуновцев, которые заставляли духовенство совершать службы на украинском языке и убивали тех священников, которые не разделяли националистические взгляды[1384]. 7 мая 1943 г. был убит глава УПЦ архиепископ Алексий (Громадский), в сентябре 1943 г. – глава Владимиро-Волынской епархии УПЦ епископ Мануил (Тарновский)[1385]. В Белоруссии архиепископ Филофей (Нарко) и его соратники, стремясь к «белорусизации» церковной жизни и агитируя против Московской патриархии, пытались заменить русских священнослужителей на белорусов, сеяли вражду между священниками Западной и Восточной Белоруссии[1386].
Таким образом, масштабность германской религиозной политики во второй период войны не была широкой, хотя сами по себе последствия «религиозного возрождения» на оккупированной территории были довольно значительными. Несомненно, что оно оказало заметное влияние на изменение религиозной политики советского руководства[1387]. Вариативность германской религиозной политики также была невысокой. Хотя оккупационные власти пытались использовать конфессии в своих интересах, противоречивость и манипулятивность нацистской политики привели к углублению религиозного кризиса.
Эффективность германской политики во второй период войны существенно снизилась. Оккупационные власти стали терять позиции в религиозной сфере, которые они завоевали в начале войны с объявлением религиозной свободы. Этому способствовали эскалация религиозного кризиса, неприятие православным населением попыток использовать Церковь для ведения антисоветской[1388] и антирусской пропаганды[1389], а также оскорбительное отношение германских военнослужащих к священникам и верующим, святотатство по отношению к храмам, которые оккупанты занимали под кабаки и конюшни[1390], и иконам, которые сжигали в печах, как дрова. В Прибалтике недовольство населения вызвало проведенное оккупантами изъятие церковных колоколов[1391].
Снижению эффективности германской политики в значительной степени способствовала реформа советской религиозной политики, осуществленная во второй период войны. Ее начало было положено публикацией 10 ноября 1942 г. в центральной советской прессе телеграмм высших иерархов РПЦ – митрополита Сергия (Страгородского) и экзарха Украины митрополита Николая (Ярушевича), адресованных И.В. Сталину по случаю 25-летней годовщины советской власти[1392]. Эта пропагандистская акция свидетельствовала не только о принятии советским руководством патриотической политики РПЦ, но и об официальном сближении позиций Церкви и государства.
Советская пропаганда на оккупированной территории распространяла информацию о позитивных изменениях в положении религии в СССР. Так, в 1942 г. по решению Политбюро ЦК ВКП(б)[1393], но под эгидой Московской патриархии в очень дорогом для военных времен исполнении была издана книга «Правда о религии в России», которая рассказывала, что в СССР царит свобода совести. Эта книга в 1942–1943 гг. была распространена в том числе на оккупированной территории страны[1394].
С 1943 г. советское командование, РПЦ и другие конфессии усилили согласованные действия с целью расширить влияние на религиозную жизнь в оккупированных регионах СССР. В марте 1943 г. Московская патриархия осудила украинских «раскольников» и коллаборационистов, выдвинув их лидеру Поликарпу (Сикорскому) требование «оправдаться»[1395]. На оккупированной территории были распространены патриотические обращения главы РПЦ («Рождественское» от 4 января 1943 г. и посвященное двухлетию Отечественной войны), а также обращение ленинградского митрополита Алексия (Симанского) к населению оккупированной территории Ленинградской области от 25 апреля 1943 г. В этих посланиях говорилось о ненависти гитлеровцев к русскому народу и православию, содержались призывы к борьбе с германскими захватчиками[1396]. Через Всеславянский антифашистский комитет были распространены обращения иерархов РПЦ: «Бог благословляет народную справедливую войну против гитлеровских захватчиков», «О свободе религии в СССР», «Немцы – злейшие враги христиан» и др.[1397] На оккупированной территории также были распространены обращения главы РСПЦ архиепископа Иринарха, в которых он призывал помогать партизанам и Красной армии, и патриотическое обращение к верующим-протестантам, изданное от имени Всесоюзного совета евангельских христиан (ВСЕХ)[1398].
Советская пропаганда была направлена на дискредитацию германской религиозной политики на оккупированной территории СССР. Сообщения ЧГК содержали данные о разрушении оккупантами церквей[1399], а партизанским отрядам в апреле 1943 г. было дано указание распространять среди населения имевшиеся данные об убийствах оккупантами мирных жителей, находившихся в церквях[1400].
Окончательно перелом в советской религиозной политике обозначился 4 сентября 1943 г., когда состоялась встреча И.В. Сталина с митрополитами Сергием (Страгородским), Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем). Последствия этой встречи явились переломными для всей истории Церкви в советское время. Уже через четыре дня при поддержке государства был созван Церковный собор, в котором приняли участие 19 высших иерархов. На соборе были избраны патриарх Московский и всея Руси (им стал Сергий (Страгородский) и Священный Синод. Патриархат, с октября 1941 г. находившийся в эвакуации, был возвращен в Москву, где ему был предоставлен особняк бывшего германского посольства. Было возобновлено издание «Журнала Московской Патриархии», открыты Православный богословский институт и богословско-пастырские курсы, приняты другие меры по улучшению положения РПЦ[1401]. В системе советских государственных органов было создано специальное ведомство – Совет по делам РПЦ при СНК СССР.
Причины принятия советским руководством решения о стратегическом союзе («конкордате») с Русской православной церковью были как внутриполитическими (моральная мобилизация верующих, сбор пожертвований среди них, борьба с коллаборационизмом на оккупированной территории, ресоветизация освобожденной территории), так и внешнеполитическими. Причем последние оказались решающими. Нельзя согласиться с мнением, что решение о заключении «конкордата» с РПЦ вызвал «катастрофический для СССР ход боевых действий», который «заставил Сталина мобилизовать для обороны все национальные резервы, в том числе и Русскую Православную Церковь в качестве народной, моральной силы»[1402]. В первый период войны, когда ход боевых действий был по большей мере не в пользу СССР (июнь 1941 г. – ноябрь 1942 г.), советское руководство союз с Церковью не заключило. Он состоялся только после окончательного перелома в войне, происшедшего после Курской битвы (лето 1943 г.), когда правительство СССР начало вплотную размышлять о послевоенном устройстве мира.
Реформа советской политики оказывала воздействие на религиозную ситуацию в оккупированных регионах страны в нескольких аспектах. Во-первых, был четко обозначен отказ руководства СССР от искоренения религии, что в условиях коренного перелома в войне уже не могло рассматриваться как проявление «слабости» или вынужденных уступок со стороны советского правительства. Во-вторых, церковные сепаратисты на оккупированной территории получили однозначный сигнал, что их устремления, направленные против РПЦ, воспринимаются советским правительством резко отрицательно. В октябре 1943 г. советское руководство приняло решение о прекращении православного сепаратизма в тылу СССР, приняв меры к форсированию «распада Обновленческой церкви»[1403] и возвращения ее приходов в лоно РПЦ. Хотя в ноябре 1943 г. при поддержке И.В. Сталина Синод РПЦ признал автокефалию Грузинской православной церкви (де-факто она была восстановлена в 1917 г.), положение грузинского православия, имевшего более древнюю историю, чем русское, должно было оставаться исключением, а не прецедентом[1404].
Одновременно с заключением «конкордата» с РПЦ произошла официальная нормализация отношений советской власти с другими конфессиями, в том числе евангелической[1405], армяно-григорианской церквями[1406] и исламом[1407]