Другим аспектом нацистской пропаганды, направленной на коллаборационистов, была концепция «дружбы» между народами Германии и СССР. Так, русским «добровольцам» внушали, что, хотя «германцы и русские по их характеру и их внутреннему складу являются совершенно разными народами», «все теснее становится содружество германо-русского оружия в их совместной борьбе против общего врага германского и русского народа, против иудо-большевизма». Германская пропаганда апеллировала к истории, которая якобы давала примеры того, что «добрососедские отношения с Германией были всегда благотворны для русского народа», а «вражда с Германией всегда приносила ему лишь вред»[1431]. В Прибалтике пропаганда утверждала, что мобилизация в «легионы» – это признание равенства прибалтов с немцами[1432].
Проводилась среди «добровольцев» нацистская агитация. На курсах пропагандистов из числа советских военнопленных, организованных в Берлине на базе Шталага III-D, читали лекции о «расовой науке», «еврействе» и национал-социализме[1433]. Использовалась также антикапиталистическая риторика – «добровольцев» призывали сражаться «за новую национальную Россию без большевиков и капиталистов». Еще одним аспектом мотивации была манипуляция доктриной «Новой Европы», место в которой, как провозгласили германские власти, должны были получить только те народы, которые приняли участие в борьбе против большевизма и внесли в нее «решающий вклад»[1434].
Наибольшим по численности «легионом» являлась Русская освободительная армия (РОА), о вступлении в ряды которой среди русского населения оккупированной территории СССР и советских военнопленных велась усиленная пропаганда[1435]. В декабре 1942 г. соратники А.А. Власова – В.Ф. Малышкин, И.А. Благовещенский и М.А. Зыков – объявили о создании «Русского комитета» и РОА советским военнопленным в берлинском Шталаге III-D. Власов указывал, что вербовать в РОА в первую очередь необходимо «лиц, добровольно перешедших на сторону немцев», а также военнопленных и жителей оккупированной территории. Он заявлял, что «РОА будет самостоятельной армией», потому что «созданные в данное время отдельные соединения при германских частях будут от них изъяты и объединены под руководством русских офицеров», а высшее командование РОА будет координировать свои действия с немецким высшим командованием «как с союзными войсками»[1436]. Такие заявления отражали только желания Власова, но не намерения властей Третьего рейха, которые на данном этапе не предусматривали создания единой «русской армии».
В Киеве, Орле, Смоленске и других городах были созданы «офицерские школы РОА», в которых в течение четырех месяцев проходили обучение 250–300 бывших советских военнопленных[1437]. Вербовка и последующее пропагандистское обслуживание «добровольцев» осуществлялись при помощи «русских рот пропаганды», которые издавали брошюры, листовки, воззвания, а также организовывали самодеятельность, посещение театров и кино, выступления артистов и пр. Одной из целей деятельности «рот пропаганды» было обозначено «укрепление дружбы и хороших взаимоотношений» между «добровольцами» и их «германскими товарищами»[1438].
Практическую деятельность по вербовке в РОА можно проиллюстрировать на примере Крыма. В декабре 1942 г. в газете «Голос Крыма» было опубликовано объявление о «записи добровольцами в немецкую армию», в котором сообщалось, что «на Украине уже успешно проведена мобилизация» и поэтому «теперь пришло время и населению Крыма выявить свои дружественные чувства к их освободительнице – германской армии». В начале 1943 г. старосты по указанию оккупационных властей стали проводить с населением беседы о вербовке в РОА. В Симферополе был напечатан большим тиражом приказ о мобилизации, начало которой намечалось на первые числа мая 1943 г., однако этого не произошло[1439].
Причина того, что всеобщая мобилизация в РОА на оккупированной территории СССР так и не была объявлена, заключалась в нерешительности германских властей в вопросе о создании единого русского коллаборационистского формирования. Нацисты опасались, что оно станет неуправляемым (поэтому и была ограничена деятельность А.А. Власова, о чем говорилось выше). РОА не была собрана в единое формирование и оставалась собирательным названием для отдельных русских «добровольческих» подразделений, приданных частям вермахта[1440].
Формирование подразделений вермахта из числа казаков в основном проходило на добровольной основе. Вербовка казаков оккупантами закономерным образом усилилась после вступления германской армии на Дон и Северный Кавказ летом 1942 г. В конце сентября того же года генерал П.Н. Краснов сообщил атаману «Общеказачьего объединения в Германии» Е.И. Балабину, что «более семи тысяч пеших и конных казаков сражаются вместе с немцами за свободу Тихого Дона»[1441]. Среди казаков, вступивших в коллаборационистские формирования, бытовали резко выраженные антисоветские настроения[1442]. Казаки в рядах германских войск рассматривались как «равные соратники», сражающиеся «плечом к плечу против большевистского врага». Из их числа создавались пехотные «сотни» и конные эскадроны[1443]. Один из экспериментов по созданию казачьих подразделений возглавил бывший полковник белой Донской армии С.В. Павлов, который в период оккупации утвердился в качестве атамана в Новочеркасске, где создал местную полицию[1444]. Осенью 1942 г. под его командованием было сформировано несколько казачьих сотен в Краснодарском крае[1445]. В феврале – марте 1943 г., после оставления Новочеркасска, Павлов основал «казачье управление» в Кривом Роге, где из числа беженцев сформировал пять казачьих полков. Впоследствии отряд Павлова был направлен на борьбу с партизанами на Украине, в Белоруссии[1446] и Польше[1447]. В сентябре 1943 г. генерал Краснов был назначен главой вновь созданного Центрального казачьего управления вермахта[1448] и вплотную занялся созданием казачьей дивизии, которая была сформирована под командованием Г. фон Паннвица в Млаве (Польша). В ее составе было 18 тыс. чел., из них более 5 тыс. немцев[1449]. В октябре того же года дивизия была отправлена в Югославию для участия в карательных операциях против партизанских войск И.Б. Тито[1450]. Очевидно, германские власти воздержались от отправки казаков на советско-германский фронт ввиду возможности разложения их советской пропагандой – особенно в условиях коренного перелома в войне.
На Украине во второй период войны оккупанты не создали единого военного формирования из числа местных коллаборационистов, однако, как в случае РОА, в пропагандистских целях для украинских подразделений использовалось собирательное наименование «Украинская освободительная армия» (УВВ). Тем не менее продолжали действовать и пополняться подразделения украинских «Шума»[1451]. С апреля 1943 г. началась вербовка населения Галиции в одноименную дивизию СС[1452], которая, однако, во второй период войны на фронт отправлена не была.
В Прибалтике вербовка добровольцев в боевые части началась раньше других оккупированных территорий и осуществлялась в рамках СС. В «Эстонский легион СС», о создании которого было объявлено в августе 1942 г., к середине октября 1942 г. удалось набрать только 500 чел.[1453] В ноябре того же года была объявлена мобилизация мужчин 1925 г. р.[1454], после чего к марту 1943 г. «легион» удалось сформировать в составе 12,1 тыс. чел.[1455] «Легион» был отправлен на северный участок Восточного фронта, где в ноябре 1943 г. принял участие в боях под Невелем[1456].
«Латышский легион СС» был набран к февралю 1943 г. на «добровольно-принудительной» основе – было мобилизовано 35,2 тыс. чел. Командирами латышских подразделений были назначены немцы, а генерал-инспектор «легиона» Р. Бангерскис получил лишь номинальные полномочия[1457]. Во второй период войны «легион» на фронт отправлен не был. В октябре – ноябре 1943 г. была проведена новая мобилизация в Латвии и Эстонии[1458], которая не дала ожидаемых результатов. В Латвии в «легион» явилось только 5,6 тыс. чел.[1459] Латыши были разочарованы тем, что не сбылись их надежды, что «их легион будет под командованием латышского генерала и что высшими офицерами также будут латыши»[1460]. В Эстонии удалось призвать не более 2,5–3 тыс. чел.