Укреплению просоветских настроений способствовали распространившиеся ожидания позитивных перемен во внутреннем положении Советского Союза[1554]. Так, уже в декабре 1941 г. в оккупированной Калуге распространились слухи, что маршал Б.М. Шапошников «выступал по радио и сказал, что основное теперь – успешно вести войну, а идеи коммунизма должны быть смягчены и подчинены основной цели»[1555]. Ходили также слухи, что будут не только распущены колхозы[1556], но и «введена свобода различных политических партий… свобода частной торговли… будет выбран новый царь», «последует ликвидация компартий в СССР и за границей», а «вопросы классовой борьбы снимутся с повестки дня»[1557]. Таким образом, у людей появилась надежда, что позитивные достижения советской власти сохранятся (в сфере образования, здравоохранения, социальной защиты и пр.), а ее негативные аспекты (репрессии, колхозная система и пр.) канут в прошлое[1558].
Во второй период войны на оккупированной территории СССР усилилось советское партизанское движение. Некоторые территории Белоруссии и Украины превратились в «партизанские края»: так, на Украине в 1943 г. до 1 млн чел. населения жили в таких «краях»[1559]. Комиссар Латышской партизанской бригады О.П. Ошкалнс вспоминал, что в начале 1943 г. в сельской местности Белоруссии «можно было километров 50 проехать на лошадях и немцев не встретить»[1560]. Секретарь ЦК КП(б) Латвии по пропаганде А. Пельше 2 марта 1943 г. в докладной записке в УПиА ЦК ВКП(б) отмечал, что в Латвии «партизанские отряды встречают не только исключительно теплый прием и помощь населения, но все шире и шире оно устремляется в ряды активных борцов против немецких захватчиков»[1561]. Хотя, очевидно, в таких заявлениях содержалось известное преувеличение, основная тенденция была отражена верно. Германские власти сами признавали «усиление активности» советских партизан в Латвии: если до того времени последние действовали только в восточной части этого региона, то теперь стали появляться и в других районах[1562]. По словам партизан, в 1943 г. им удалось значительно укрепить свои позиции, в частности в Бирзгальской волости (Центральная Латвия), вплоть до того, что с ними стали активно сотрудничать латышские полицейские[1563]. В Литве к началу 1944 г. действовали 1633, в Латвии – 812, в Эстонии – 178 советских партизан[1564].
Усиление «партизанской угрозы» с декабря 1942 г. оккупанты отмечали в Крыму[1565]. К августу 1943 г. в этом регионе действовали 482 партизана, а к январю 1944 г. их численность многократно возросла – до 3453 чел., включая представителей всех национальностей этого региона (русские – 1944 чел., крымские татары – 598 чел., украинцы – 348 чел., греки – 122 чел., армяне – 69 чел., болгары – 31 чел. и др.). Увеличению численности крымских татар среди партизан способствовала заброска в Крым крымско-татарского советского и партийного актива, а также коренной перелом в войне. В ноябре 1943 г. в партизанские отряды вступили несколько десятков крымских татар, а в декабре 1943 г. к партизанам стали более массово переходить и жители местных сел, и коллаборационисты[1566].
Несмотря на общий рост эффективности советской национальной политики, в ней все еще имелись некоторые недостатки. Связаны они были, во-первых, с техническими трудностями. Руководители соединения советских партизан под командованием А.Ф. Федорова в первой половине 1943 г. отмечали, что сельское население пяти областей севера Украины, через которые прошли партизаны, почти с начала войны не видело советских газет. Редко попадали к местным жителям и советские листовки. По данным ЦК ВЛКСМ, такая же ситуация была на юге Украины. В Белоруссии газета «Чырвоная змена» распространялась слабо, а листовки лежали по нескольку месяцев без распространения. Радиопередачи на украинском и белорусском языках давали мало контрпропагандистских материалов, а многие передачи «не имели достаточной национальной окраски» (особенно белорусские)[1567]. Во-вторых, в ряде регионов оккупированной территории было плохо организовано советское сопротивление. Например, в Воронежской области борьба с оккупантами, по признанию советских властей, в основном «проходила стихийно, неорганизованно»[1568]. Командующий 62-й армией В.И. Чуйков отмечал, что при обороне Сталинграда «партизаны роли совершенно никакой не играли»[1569]. В Калмыкии к моменту прихода оккупантов не было создано ни одного советского партизанского отряда или подпольной группы[1570] (они были заброшены на территорию республики только в период оккупации).
Снижали эффективность советской политики также другие побочные факторы. Во-первых, одной из причин коллаборационизма или политической пассивности населения оккупированной территории были недостатки национальной политики, осуществлявшейся в СССР в довоенный период. В докладной записке, составленной в ЦК ВЛКСМ в мае 1943 г., говорилось, что в Советском Союзе «не воспитывалось понятие… национальной гордости», «замалчивалось все национальное, растворялось все великое, [что] создано тем или иным народом, в общем понятии интернационализма», который понимался неправильно – «не как поднятие каждой национальности до общего высокого уровня развития, а как проповедь, что нет никакой разницы между русскими, немцами, французами и т. д.»[1571]. Если в тылу СССР и Красной армии такие ошибки в воспитательной и образовательной работе стали исправлять уже с начала войны, то на оккупированной территории сделать это было намного сложнее.
Во-вторых, в западных регионах СССР, которые вошли в состав страны в 1939–1940 гг., содержание советской пропаганды зачастую плохо воспринималось населением из-за общего антисоветского и антироссийского настроя населения. Так, по германским данным, несмотря на то что к концу 1942 г. распространение советских листовок в Латвии значительно усилилось, они по-прежнему привлекали мало внимания со стороны местного населения[1572]. Советские власти признавали, что хотя в Латвии «против немцев весь народ, но за советскую власть не все», в том числе крестьяне и молодежь, а в Литве «население не очень поддерживает партизан». На Западной Украине местное население часто оказывало советским партизанам враждебный прием[1573].
Во второй период войны на оккупированной территории ярко проявилась активность «национальных деятелей» – т. н. третьей силы, которая была направлена и против Третьего рейха, и против СССР. Русские представители этих сил надеялись на возможность борьбы с Германией при одновременной смене государственного строя в Советском Союзе. Они рассчитывали на «революцию в большевистской России», в результате которой «Сталин будет смещен» и будет создано «национальное русское правительство», которое «поведет борьбу с немцами». Распространялись слухи о некоем русском несоветском «партизанском отряде», созданном в районе Гдова. Считалось, что деятельность этого отряда будет «представлять собой поворотный пункт в [истории] России, где многие ошибки коммунизма будут исправлены»[1574]. На оккупированной территории СССР действовали подпольные ячейки НТС, в которые влились представители местного населения. После Курской битвы деятельность этой организации, по некоторым данным, «принимала все более открытый антифашистский характер» под лозунгами «За свободную Россию без немцев и большевиков», «Покончим с Гитлером, возьмемся за Сталина», «Завершим Отечественную войну свержением Сталина»[1575].
На Украине во второй период войны активизировалась деятельность ОУН. 25 августа 1943 г. на 3-м чрезвычайном съезде этой организации в связи с предстоящим приходом на территорию Украины Красной армии, была поставлена задача встретить «оккупацию большевиками украинских земель… плановой активной борьбой во всех формах, которые ведут к развалу государственного аппарата московского империализма»[1576]. 22–23 ноября 1943 г. по инициативе ОУН-Б была проведена Конференция порабощенных народов Восточной Европы и Азии, в которой приняли участие 39 делегатов, представлявших 13 народов СССР (украинцы, азербайджанцы, армяне, осетины, башкиры, кабардинцы, казахи, белорусы, черкесы, чуваши и др.)[1577]. Конференция приняла обращение «к угнетенным народам Восточной Европы и Азии», в котором содержался призыв бороться против «германского империализма» и «сталинского империализма»[1578]. В этот период ОУН-Б делала ставку на раскол многонационального СССР, педалируя идею сотрудничества «угнетенных народов»[1579]. Эмиссары с Западной Украины действовали во многих советских республиках. В свою очередь, местные националисты посылали к ним своих представителей