[210] и закидывалась спидами за завтраком, чтобы продержаться остаток дня. Так я выяснила, что, придерживаясь строгого химического графика из пива и вина по вечерам и наркотиков по утрам, я могу более-менее регулировать свое настроение.
Пить в Далласе было веселее, чем где бы то ни было, хотя я и не могла объяснить почему. Может, потому что я взяла привычку тусоваться с репортерами горячих новостей, которые, как правило, запойно пили. Вообще, поговорив с ними, можно было решить, что пьянство – отличительный знак хорошего журналиста, знак человека, повидавшего кровь, белые контуры на полу, мешки для трупов, всю грязь тройного убийства, человека, который пил, чтобы забыть обо всем, что он был вынужден увидеть, а увидев, не смог оторвать взгляда. Вместе с этим меня привлекали и приключения, которые обещал алкоголь. Попробовать Corona[211] тогда можно было только на юго-западе, и бутылочка пива с несколькими каплями свежевыжатого лайма – восхитительное сочетание настоящего напитка и самого простого способа приготовления, – казалась чем-то совершенно новым. «Бойлермейкер»[212] – всего-навсего плеснуть глоток бурбона, лучше всего Maker’s Mark[213], в кружку пива – еще одно открытие. Раздобыть спиды – неважно, метамфетамин, декседрин или бензедрин – было легче легкого, наркосеть в Далласе была более чем доступной. Мне даже стало казаться, что весь город или лично знаком, или живет по соседству с каким-нибудь приятным университетским дилером, что тянет лямку в Южном методистском университете и продает траву, таблетки и порошок. Впрочем, обычно мне хватало кофеина и сахара, содержащегося в Jolt, чтобы продержаться целый день – дешевый и легальный способ управлять своими взлетами и падениями.
Помню, я собиралась перехватить Butthole Surfers[214] после концерта в Дип-Эллуме, чтобы взять интервью. Наутро после выступления в Далласе они должны были отправиться в тур по Европе, но вместо того, чтобы поспать пару часов после шоу, они решили не спать вообще. Я осталась с ними, поддувала, потягивала Corona с лаймом, слушала истории про их выходки, про то, как они почти что трахнулись с Эми Картер[215], ну или потерлись о ее чемодан кое-какими частями тела, когда выступали в Брауновском университете, про их бывшую барабанщицу, бомжевавшую в парке «Золотые ворота» в Сан-Франциско, про то, как они придумали название Butthole Surfers, пока до меня вдруг не дошло, что парни были реальным воплощением фильма Spinal Trap[216]. Оказывается, раньше они назывались Winston-Salems и до сих пор поигрывали в местных барах как Jack Officers.
Мне было весело, я курила, пила, а последним, что я запомнила перед тем, как отправиться домой, в душ и переодеваться, чтобы вернуться на работу, был разговор с гитаристом в каком-то переулке за клубом, и в моих воспоминаниях он был самым красивым человеком на планете, с манящими карими глазами и неотразимой улыбкой – сочетание, от которого мне захотелось, встретившись с его нескромным и странно трезвым, несмотря на всю выкуренную им траву, взглядом, – сделать что угодно для него, что угодно ради него. А еще я в ту ночь обкурилась, лезла ко всем подряд и была готова раздеться догола прямо там, в грязном переулке, в нескольких шагах от мусорной свалки и какой-то стройки – попытки облагородить этот район. Мы начали целоваться, его рубашка куда-то испарилась, и вот он уже пытается залезть мне под блузку и поглаживает мою грудь, обводя пальцем сосок. А я лезу к нему в штаны, от моих прикосновений его вяловатый член встает, а я неожиданно понимаю, что так не хочу.
Не прошло и года с тех пор, как я потеряла девственность с выпускником Йеля, которого встретила на обеде, посвященном вручению студенческой журналистской награды журнала Rolling Stonе. Не прошло и года с тех пор, как я решила, что мои губы слишком устали и потрескались от частых минетов и что было самое время начать заниматься сексом, как обычная девушка девятнадцати лет. Не прошло и года с тех пор, как завершилась моя сексуальная инициация, и пока я не могла вот так легко перепихнуться с незнакомцем – и, позвольте добавить, с незнакомцем, с которым – с точки зрения профессиональной этики – я не должна была развлекаться в случайном переулке. На меня снизошло неожиданное озарение, и я решила, что не хочу всего этого, не хочу так жить, что я должна немедленно свалить оттуда. Я оставила в покое его ширинку, натянула рубашку и бросилась бежать, только вот бежать было некуда. Для начала мне нужно было вызвать такси. В голове мелькнуло: «Вот так ты и понимаешь, что влипла. Влипла, потому что не можешь даже сбежать».
Вот тогда я и поняла, что все пошло не так. Чего я вообще хотела от этого парня? Зачем вытащила его на улицу? Похоже, это превратилось в привычку – начинать обжиматься с кем-нибудь, а потом останавливаться, точнее вот так сбегать, будто мне стыдно или страшно, и я вообще не хочу здесь находиться, я чувствую, что попала в ловушку, что у меня судороги. Я так хотела забыться в случайных связях, хотела вконец превратиться в шлюху, что трахается со всеми подряд. В безбашенную оторву. Но стать такой в самом деле у меня не получалось, я не могла заставить себя ложиться под каждого встречного. Мне не нравился бесхитростный, быстрый секс. Для этого я оказалась слишком сложной, умом и телом. Я смотрела фильмы вроде «Девять с половиной недель», завидовала героине Ким Бейсингер, ее способности испытывать оргазм – или оргазмы – даже под дождем, прижавшись спиной к кирпичной стене в темном тупике, пока их с Микки Рурком преследуют уличные головорезы с ножами и пушками, а мимо крадется бродячая кошка с дохлой крысой в зубах. Я мечтала о том, чтобы превратиться в женщину, которую все это заводит. Но, честно говоря, окажись я на ее месте, я бы предпочла зонт, а еще вернуться в теплую комнату, насухо вытереть заледеневшие руки и ноги, и, само собой, никакого секса.
Я годами пыталась превратить отчаяние в сексуальную распущенность, пыталась перестать быть собой и наперекор же себе стать чьей-нибудь игрушкой. Лучшее, что со мной когда-нибудь случалось, – те робкие первые попытки с Абелем, когда мне было двенадцать. Он был так нежен, он показал мне, что мое тело способно доставлять удовольствие себе и другим, он столькому меня научил, он делал меня счастливой. Рядом с Абелем я таяла, как мороженое, и хотя я знала, что все это ненадолго, я не возражала против того, чтобы он облизывал, поглощал меня, если это доставляло ему такое же удовольствие, как и мне. Ничего подобного со мной с тех пор не случалось.
«Господи, – думала я, дожидаясь такси в Дип-Эллуме. – Господи, мне нужно выпить».
Когда после всего мне удается заснуть, время исчезает. Я не могу вспомнить, брала ли я интервью у Butthole Surfers вчера или позавчера, работала ли над статьей о Сюзанне Вега[217] на прошлой неделе, или же прошел год, или только день, и когда я, черт побери, была на рэп-концерте, ощущение, что сто лет назад. Завтра суббота или понедельник? Надо вставать рано утром или можно поспать? И если так, заметит ли кто-нибудь мое отсутствие? Я могу лажать и вести себя как угодно до тех пор, пока я все делаю вовремя, а я всегда все делаю вовремя, и все списывают мои причуды на гормоны.
В Далласе всем плевать на меня. Я чужая в этом городе, в этом мире. Как бы я ни старалась убедить себя в обратном, этого не изменить. Я везде чужая, потому что я сама себе чужая. Мой разум делает все, что хочет, не задаваясь вопросом, правильно так жить или нет. Я постоянно вижу себя со стороны, словно стою в нескольких метрах от самой себя, наблюдая, как я делаю, говорю или чувствую что-то, чего не хочу, что-то, что мне даже не нравится, но я не могу перестать. Лучше всего я владею собой, когда пьяна. Если вина было прилично, мне удается даже заснуть. Интересно, что надо сделать, чтобы какой-нибудь врач поверил, что я правда не в себе, что это единственное объяснение моей легкой голове, легкой, как пластиковые сувенирные шары с блестками, где идет снег, если перевернуть, их еще продают в Дисней Уорлде или на стоянках для грузовиков. Так и в моей голове постоянно идет снег, постоянно непогода – метель, циклоны. Я гребаный волшебник из страны Оз. Я так больше не могу. Почему врачи не хотят мне помочь? Я столько раз к ним ходила, а они все твердят: «Тебе нужно чувствовать себя любимой» или «Тебе нужно выговориться». Они что, не видят, что пока они раздают мне советы, я падаю, я знаю, что падаю?
К тому времени, когда мама выбирается ко мне в гости, мне уже не кажется ненормальным проводить рабочую неделю, надираясь день за днем, а все выходные расслабляться у бассейна в доме кузины. Я перестала замечать, что часто забываю поесть. Я была шокирована, когда мама с ужасом сказала, как сильно я похудела.
Еще больше меня удивило ее желание устроить вечеринку в честь моего дня рождения в доме кузины. В целом идея звучала неплохо, хотя если бы я хорошенько подумала, я бы наверняка поняла, какая это огромная ошибка. Какой бы идеальной ни была моя мама, она бы не смогла смириться с простым, непринужденным праздником и неизбежно провела бы часы, готовя тот самый маринад для курицы-барбекю, свой фирменный медово-горчичный соус для сэндвичей, идеальные тарталетки с грушей, яблочный пирог с посыпкой и праздничный торт на десерт.
В общем, она создала бы себе забот на целые часы, хотя на самом деле я бы предпочла провести день рождения с друзьями, живущими неподалеку, в центре, и ни за что бы не отправилась на север Далласа к родственникам. У меня ушло столько сил, чтобы объяснить друзьям, как добраться до дома кузенов, что я в итоге решила – пусть это будет маленький семейный праздник, а с друзьями я отмечу позже.