«изгнали всех латышских торговцев и предпринимателей из их старых магазинов». Евреи – внутренние враги-потрошители, с которыми невозможна никакая совместная работа, утверждал Бланкс: «Мы государство строим, а вы его рушите […] вы сидите на наших плечах, а мы несем» (Blanks, 1920). Бланксу вторил некто Круминьш. «От борьбы с евреями культурными средствами мы все-таки не отказываемся и никогда не откажемся. Эта борьба развернется в полный бойкот еврейских капиталов, товаров, домов и т. д., и т. п. Да останутся двери еврейских магазинов неотворяемыми» (Krūmiņš, 1920), – писал он в газете «Latvijas Kareivis».
Первую открыто антисемитскую политическую программу летом 1921 г. выдвинул возглавляемый Карлисом Ульманисом Крестьянский союз (Stranga, 2008: 456). Эдмунд Фрейвалдс, редактор партийной газеты «Brīvā Zeme», в статье под названием «Еврейский вопрос» призвал к созданию «национального фронта», который объединил бы все латышские политические партии и все национальные меньшинства, кроме евреев, для достижения более «энергичного отмежевания общества от жидов» (Fr[eivalds], 1921).
Эту позицию на страницах своей газеты «Darba Balss» отстаивал и Маргер Скуениекс, отколовшийся со своими единомышленниками от Латвийской Социал-Демократической Рабочей партии. В статье «Евреи в Латвии» Скуениекс писал, что «большинство евреев в Латвии лишние, и продуктивная часть жителей по этой причине возражает против них» (Skujienieks, 1921).
Поднятая буржуазно-националистической прессой оголтелая антисемитская кампания служила рычагом для смещения центра политической тяжести подальше от левых и должна была обеспечить правым латышским партиям большинство в Сейме. Однако первые парламентские выборы 7–8 октября 1922 г. не оправдали надежд правого лагеря, ему не удалось получить стабильного большинства. Тогда адепты «латышской Латвии» прибегли к внепарламентским средствам. Первая организация, поставившая перед собой цель реального вытеснения евреев из экономической, политической, общественной и культурной жизни, – Latvju Nacionālais Klubs («Латышский Национальный клуб», ЛНК), возникла 29 августа 1922 г. И политические оппоненты клуба, и политическая полиция совершенно справедливо рассматривали возникновение ЛНК в контексте зарождения в Латвии фашистского движения (Малнач, 2016: 132).
Как писал советский историк Вилис Самсонс, латышский фашизм имел два основных вектора. «Сторонники первого направления открыто называли себя фашистами и охотно эксплуатировали крайне экстремистские лозунги итальянских фашистов и немецких национал-социалистов». Второе направление представлял Крестьянский союз, который по тактическим соображениям «воздерживался от крайностей» и движение к диктатуре скрывал под риторикой о реформе конституции (Samsons, 1983: 38). Представляется, что Крестьянский союз поддерживал Латышский Национальный клуб до тех пор, пока деятельность ЛНК способствовала реализации его собственных политических видов.
Латышский Национальный клуб прибегал к актам политического террора, на что правящие круги смотрели сквозь пальцы. Только после того, как в феврале 1925 г. в ходе затеянной боевиками этой организации потасовки был застрелен 19-летний рабочий Александр Масакс, еврей по национальности, власти вынуждены были закрыть ЛНК (Krēsliņš, 2005: 99; Stranga, 2008: 478; Paeglis, 2009: 228–231).
Рассадником расистского антисемитизма стал Латвийский университет. В декабре 1922 г. в его стенах начались беспорядки под лозунгом «Все жиды вон!». Волнения выплеснулись на улицу, поскольку власти фактически солидаризировались с зачинщиками и участниками беспорядков: порицая эксцессы на словах, они не принимали решительных мер для их прекращения и предотвращения. Когда же большинство студенческого совета потребовало ввести процентную норму для евреев, совет университета во главе с ректором Эрнестом Фельсбергом, а также представлявший партию Ульманиса министр образования Паул Гайлитс поддержали это требование (Малнач, 2016: 133–155).
Экономическая по своей природе конкуренция за получение высшего образования, необходимого для карьеры в государственном и частном секторе, приобрела ярко выраженную национальную окраску. Как писала газета «Latvijas Sargs», меньшинства, в том числе евреи, которых очень много в университете, могут постепенно научиться латышскому языку и полюбить латышскую культуру, что представляет серьезную опасность для латышского народа, поскольку в таком случае меньшинства смогут конкурировать с латышами и на культурной почве, войти в латышскую общественную жизнь, в печать, на государственную службу и т. д. Для борьбы с такой новой «опасностью» газета предлагала введение процентной нормы уже не для одних евреев, как в царское время, а для всех меньшинств (Лазерсон, 1922).
Латвийские власти старались ограничить доступ евреев к гражданству. Попытки еврейских депутатов Сейма устранить искусственные препятствия встречали яростное противодействие латышской прессы и политиков. Обсуждение поправок к закону о подданстве в парламенте сопровождала истеричная антисемитская кампания в латышской печати. Популярный латышский поэт и публицист Янис Акуратерс писал в «Jaunākās Ziņas», что «новый жидовский закон (как окрестили этот законопроект) открыл ворота разорению Латвии», которое якобы несут ей «жиды-спекулянты» и «всемирный заговор бродяг». Газета «Brīvā Tēvija» стращала тем, что в Латвию «со звериной мордой» приходит «низшая раса, которая не будет исполнять законы, не станет соблюдать моральные нормы арийцев» (Голдманис, 2005: 287).
Когда большинство Сейма все же одобрило поправки, открывавшие путь к латвийскому гражданству для нескольких тысяч человек, в том числе примерно 4 тыс. евреев, одна из партий вынесла законопроект на референдум. Голосование состоялось 17 и 18 декабря 1927 г. В нем приняло участие свыше 243 тыс. избирателей (21,7 %), из которых 225 тыс. проголосовали за отмену послаблений в законе о подданстве (Dribins, 2007: 93). Трудно согласиться с исследователями, которые видят в низкой явке проявления пассивности, здравого смысла и толерантности. Напротив, при взгляде на эти 225 тыс. человек, что в декабрьскую стужу отправились на избирательные участки противостоять «низшей расе», напрашивается вывод о том, что уже в 1927 г. в Латвии созрела психологическая почва для геноцида евреев – «предосвенцимский менталитет», по выражению пережившего Холокост в Риге Исаака Клеймана (Kleimanis, 2001: 260).
Экономический кризис начала 1930-х гг. спровоцировал новый всплеск ксенофобии. В январе 1932 г. возникла организация «Угункрустс», а в мае 1932 г. – партия «Перконкрустс». Лидером обеих являлся Густав Целминьш, в прошлом член Латышского Национального клуба. К 1934 г. в рядах «Перконкрустса» насчитывалось 5–6 тыс. членов, еще больше у партии было сторонников и сочувствующих. Наиболее активно в ней участвовали студенты, главным образом члены латышских студенческих корпораций. По словам американского историка латышского происхождения Андриевса Эзергайлиса, корпорация Selonija, филистром которой был Целминьш, служила базой для создания «Перконкрустса». В годы войны корпоранты активно участвовали в геноциде евреев. Так, наиболее известный член «команды Арайса» Герберт Цукурс и сам Виктор Арайс состояли в корпорации Lettonia.
В своей организации «Перконкрустс» многое перенял у немецких нацистов и итальянских фашистов. Цель «перконкрустовцев» сформулировал поэт Леонид Брейкш: обратить все силы против евреев – «современных потомков малоазийского выродка». «Поднимем штыки и уничтожим их!» – писал Брейкш в университетской (!) газете «Universitas» (Малнач, 2016: 84).
Сам Целминьш заявил, что «Перконкрустс» хочет, «чтобы суверенная власть в государстве принадлежала не латвийскому народу, как сказано в Конституции, а латышскому народу. […] Прежде всего надо лишить меньшинства их влияния на хозяйственную жизнь страны. Лишь после того, как в законодательном порядке будут проведены ограничения меньшинств в этой области, можно будет освободиться от их политического и культурного влияния. Тогда Латвия станет чисто латышской» (цит. по: Фейгмане, 2000: 115).
В ноябре 1938 г., после событий «Хрустальной ночи» в Третьем рейхе, Целминьш выразился еще яснее: «На сей раз судьба жидов в Европе будет решена окончательно и радикально – после укрепления новой эпохи в странах Европы больше не будет ни одного жида» (цит. по: Stranga, 2008: 495).
Ни до, ни после переворота Ульманиса в мае 1934 г. не была прекращена деятельность нелегальных латышских и немецких фашистских организаций. Внутренняя политика диктаторского режима носила в целом антименьшинственный и при этом выраженно антисемитский характер. Не случайно Адольф Шильде, один из идеологов и вождей «Перконкрустса», упрекал Ульманиса в том, что тот присвоил его программу и лозунг «Латвия для латышей!».
Экономическая политика Ульманиса сводилась к систематическому вытеснению евреев из различных сфер хозяйственной деятельности (государственная и военная служба были закрыты для них и прежде). Министр иностранных дел Вильгельм Мунтерс в разговоре с германским послом в Риге У. фон Котце назвал это «тихим антисемитизмом», дающим «хорошие результаты, которые народ в общем понимает и с которыми соглашается» (Симиндей, 2015: С. 91). При этом еврейское меньшинство Латвии уже не могло, как прежде, взывать к авторитету Лиги Наций. Как доносил 17 июля 1935 г. постоянный представитель Латвии при этой международной организации тогдашнему генеральному секретарю МИД Вильгельму Мунтерсу, Латвия может не беспокоиться относительно поднятия в Женеве вопроса о меньшинствах, поскольку «принцип защиты меньшинств через Лигу Наций в большой мере ослаблен, благодаря польской акции прошлого года. Ни одно государство не захочет поднять вопрос снова, чтобы дать Польше возможность еще раз демонстрировать свое решение не считать обязательным для себя юрисдикцию Лиги Наций в вопросах меньшинств. […] В секретариате все чаще допускают, что договорам о меньшинствах пришел конец»