(ГАНИНО. Ф. 177. Оп. 4.Д. 10. Л. 52).
В русских деревнях немецкими солдатами и их союзниками сжигались дома, за отказ покинуть родные места мог последовать расстрел. Священник Иван Иванов так описывал эти события: «Когда наша доблестная Красная Армия погнала фашистского зверя с нашей родной земли в его логово, он в припадке своего бессилия свое зло стал вымещать на беззащитном русском населении, опустошать наши села и города вместе с их населением, которое пряталось от его насильственной эвакуации и становилось жертвами массовых расстрелов» (Архив Управления ФСБ РФ по Псковской области… Л. 2).
Условия содержания людей в лагерях были ужасающими. Отсутствие нормальных помещений, питания, медицинских услуг делали свое дело. Сами немцы признавали, что отсутствие транспорта, многокилометровые пешие переходы вели к многочисленным жертвам.
Главными спасителями своих сограждан в этих условиях становились представители советского сопротивления: партизаны и подпольщики. Так, в районе поселка Идрица (сейчас Псковская область) проживало большое количество беженцев из Ленинградской области. В мае 1943 г. немцы провели перепись населения и отобрали 500 человек для отправки на работу в Германию. Партизаны приняли активные меры для спасения этих людей. Ими было распространено свыше 200 листовок, а советские агитаторы дали квалифицированные советы, где можно найти безопасное укрытие от немецких властей.
Результаты этих действий были налицо для всех: отправка железнодорожного эшелона с русскими гражданами в Германию была сорвана, а более 100 семей переехало на новое местожительство, в указанные партизанами места (Кулик, 2006: 173).
Информация об угоне советских граждан в немецкий тыл также собиралась советскими органами государственной безопасности. Она датируется еще 1943 г. Так, из донесения, составленного по материалам личных бесед с вывезенными в советский тыл партизанами, а также радиограмм командиров и комиссаров отрядов следовало: «Продолжаются облавы на население тех деревень, из которых не ушли в лес к партизанам.
Например, в Солецком районе в деревне Заборовье немцы приехали на машинах, оцепили деревню, забрали всю молодежь, а остальному населению предложили до 9/XI-43 г. отправиться в эвакуацию.
Основная масса населения Уторгошского, Струго-Красненского районов ушла в лес. Остаются в деревнях там, где нет угрозы нападения немцев, где деревни заняты партизанами. В случае ухода партизан и подхода немцев население уходит в лес, прячется там. В Уторгошском и Солецком районах немцы объявили населению приказ немедленно сдать по 30 пудов зерна с га и 75–80 кг мяса с коровы» (ГАНИНО. Ф. 260. Оп. 1.Д. 195. Л. 77–78, 83).
У сельских жителей имелось больше шансов укрыться от депортации. В качестве их союзников выступали не только партизаны, но и леса и болота. Враг боялся и того, и другого. Гораздо тяжелее приходилось горожанам. Сергей Лавренцов во время оккупации проживал в Пскове. Для того чтобы не умереть от голода, он был вынужден работать в паровозном депо чернорабочим. С конца февраля 1944 г., когда было объявлено о выселении всего населения Пскова, он со своими товарищами начал скрываться. Приходилось прятаться от угона в рабство в Германию в подвалах, на чердаках, а одно время – в могильном склепе на Димитриевском кладбище.
Из его заявления в специальную комиссию по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков в г. Пскове следует: «Массовое выселение из Пскова началось 25 февраля 1944 г. Людей направляли на запад, причем можно было взять только то, что каждый мог унести с собой. В пустые квартиры входили немцы и забирали все, что им нравилось. Впоследствии были созданы специальные команды немцев, которые вырывали имущество у граждан города, укрытое в ямах и вывозили из города буквально все, вплоть до тряпок.
1 мая 1944 г. немцы ходили по улицам и домам в сопровождении собак-ищеек. Я был схвачен жандармами, когда мы втроем вышли на улицу в поисках хлеба. Нас всех привели в тюрьму и посадили в одиночки» (ГАПО. Ф. Р-903. Оп. 3.Д. 1.Л. 84).
Сергею Лавренцову чудом удалось вырваться на свободу. Он бежал из лагеря, расположенного на территории Эстонии.
За годы гитлеровской оккупации только на новгородской земле было полностью уничтожено 52 населенных пункта в Батецком, 140 деревень в Белебелковском, 40 в Волотовском, 62 в Демянском, 64 в Лычковском, 45 в Молвотицком, 96 в Новгородском, 20 в Поддорском, 41 в Солецком, около 300 в Старорусском, 11 в Уторгошском, 89 в Чудовском районах (Ковалев, Ненова, 2020: 202).
Из Великих Лук (город находился в непосредственной близости от линии фронта) вывоз производился большими партиями восемь раз. Первая группа количеством до 600 человек, в основном молодежи, была вывезена в апреле 1942 г., в мае того же года последовала новая группа в 340 человек, в начале июня – третья, наиболее массовая, – около 3000 человек, в июле из города было отправлено еще несколько товарных вагонов, а в сентябре – 80 семей числом 560 человек. Всего массовым порядком, не считая увоза мелкими группами и одиночками, из города было вывезено около 8,5 тыс. человек (Великие Луки…, 2012: 317).
Из Великолукского района было вывезено в Германию 14 500 человек, Невельского – 9785, Порховского – 10 500, Псковского – 8104, из города Пскова – свыше 11 тыс. и т. д. Всего же из районов Псковщины захватчиками было угнано в неволю более 106 тыс. человек, в том числе почти 13,5 тыс. детей (Без срока давности… Псковская область, 2020: 46).
Ответственность за эти преступления несут не только сами немцы, но и их союзники.
Трагедия мирного русского населения на этом не закончилась. Есть случаи, когда, вернувшись на родные пепелища, некоторые семьи были вынуждены вновь отправиться в Прибалтику. Вчитываясь в воспоминания Тамары Михайловны Степановой, которые она дала автору этой статьи, начинаешь задавать себе вопросы: «Как же так? Ведь она – представитель народа-победителя, дочь погибшего на фронте русского солдата. Вот в современной Прибалтике политики которое десятилетие твердят о “советской оккупации”, а что же говорит она? Кому тогда в Латвии жилось легче и лучше?»
Вернувшись на родину, они увидели, что от их Дубков осталось одно название: сплошь пепелища, посреди которых торчали печные трубы. Деревня сожжена, холодно, есть нечего и главного кормильца нет – отца. Одна из родственниц, когда-то уехавшая в Латвию на заработки, прислала маме Тамары письмо: «Паня, забирай ребят и приезжай сюда: работа будет и жилье будет». И они уехали в латышский город Сигулда.
«В школу мы ходили за 5 километров, – рассказывает Тамара Михайловна. – Едут богатые важные латыши, везут своих сытых деток в школу и никого больше не возьмут. Бедные едут – те гораздо добрее. Если своих троих везут, то кого-то одного или двух из наших ребят подсадят. Причем не только подвезут, еще и хлебца нам дадут. В школе-то кормили бесплатно, а вот дома нечего было поесть – только голые щи варили из крапивы и лебеды. Поэтому и ходили побираться по людям» (Ковалев, 2019).
Все мысли были только об одном – поесть бы. «Из школы идем, разделимся по пять человек и – по разным хуторам. Кто хлеба даст, кто одну картошину, а кто и за стол усадит – хоть чем-то, а накормит. Горькое у нас было детство. В десятилетнем возрасте стала работать у латышей. Пасла домашний скот: четырех коров, нетель и стадо овец» (Ковалев, 2019).
Подобные события имели место уже после восстановления советской власти в Прибалтике. Поэтому семья Степановой там не задержалась – как ни плохо жилось тогда в колхозах в России, но все же лучше, чем так.
Сопротивление вербовке и угону в немецкий тыл для использования в качестве рабочей силы в Третьем рейхе было в России гораздо более активным, чем на других оккупированных территориях. Вопрос о том, что больше содействовало этому – политическая зрелость, вера в советские идеалы или же осознание той горькой истины, что немцы пришли в качестве колониальных господ, обращавшихся с русскими, согласно одному образному выражению, «как с белыми неграми», – остается дискуссионным. Но можно сказать, что все эти факторы в большей или меньшей степени сыграли свою роль.
В Ленинградской области партизанское движение особенно значительно пополнилось за счет местного населения в 1943 г. Это явилось результатом не только успешного зимнего наступления Красной Армии, усиления гнета немецко-фашистских захватчиков над населением оккупированных районов, но и массового угона людей на рабский труд в Прибалтику и Германию.
«Эстонский фактор» нацистской истребительной политики на Псковщине (1941–1944)
Никита Алексеев, Ева Макарова
9 июля 1941 г. Псков был оккупирован немецкими войсками. Сразу же после этого на занятой территории начался террор как против пленных, партизан, советских активистов, так и против мирного населения. На захваченных землях утверждался и полицейский режим. Целью данной политики являлась эксплуатация Псковщины в интересах гитлеровской Германии. За четыре года оккупации Псков стал сосредоточением различных немецких структур. Основой карательных органов и полицейского аппарата являлись так называемые айнзацгруппы. Данные структуры являлись подобием небольшого управления, возглавлявшего и осуществлявшего на местах полицейско-карательные операции.
Под управлением айнзацгруппы А («Север») находились айнзацкоманды и зондеркоманды (структурно реорганизованные в 1942–1943 гг.), в том числе подразделение Teilkommando Pleskau (Birn, 2006: 24). Все эти подразделения осуществляли злодеяния с явными признаками геноцида по отношению к мирному населению, партизанам и военнопленным в Псковской области (территория входила в состав Ленинградской и Калининской), направляли деятельность немецких и коллаборационистских (латышских, русских и эстонских) формирований полиции.
Главную роль в осуществлении нацистского террора населения на территории Псковской области, как представляется из анализа фактического материала, среди других пособников играли именно эстонские коллаборационисты. В 1942 г. была проведена реорганизация полиции безопасности для разграничения действий между немцами и эстонцами. Аппарат полиции был разделен на две части: Немецкую (Сектор А) и «национальную» (Сектор Б) (Преступления нацистов…, 2006: 5). В ходе данного преобразования сформировались «Эстонская полиция безопасности» (зипо) и СД, которые до этого были эстонской криминальной и политической полицией в подчинении немцев. Теперь этот сдвоенный орган возглавлялся