Нашей следующей съемочной площадкой должен был стать остров Барро-Колорадо, а так как мы с Ли знали, что для сбора группы потребуется несколько дней, то решили провести их на островах Сан-Блас. Редко где в наши дни встретишь столь первозданную идиллию. Одно лишь омрачало жизнь — предстоящий разговор с хозяином отеля, Израилом. Мне не часто приходилось выяснять отношения с хозяевами отелей, но на сей раз я имел достаточно оснований. В конце концов, мы не возражали против песка на полу и того, что сами стелили себе постели — в том случае, когда удавалось найти белье; мы не сетовали, когда в душе вдруг резко прекращалась подача морской воды из-за того, что трубы были наглухо забиты креветками; мы не возмущались, когда из-за отсутствия двух шурупов наш унитаз взбрыкивал, словно необъезженная лошадь, грозя сломать тонкую бамбуковую перегородку и низвергнуть нас прямо в морскую пучину. Напротив, мы готовы были закрыть глаза на все эти мелкие неудобства, очарованные прелестью острова. То, что не укладывалось ни в какие рамки, было наше питание. К завтраку, состоящему из кофе, тостов, джема и кукурузных хлопьев, у нас не было никаких претензий, зато остальные трапезы наполняли нас отчаянием. Решив быть твердым, но справедливым, я отправился к Израилу.
— Израил, — с приветливой улыбкой обратился я к нашему хозяину, — я хотел бы поговорить с вами о нашем питании.
— А? — спросил Израил. В разговоре с ним приходилось соблюдать большую осторожность, так как его знания и навыки английского языка были на самом примитивном уровне, и поэтому всякое привнесенное в его жизнь новое понятие могло сделать его речь столь же невразумительной, как у Аластера.
— Пища, — сказал я. — Завтрак очень хорош.
Он расцвел.
— Завтрак хорошо, а?
— Очень хорош. Но мы находимся здесь уже две недели, Израил, вы понимаете? Две недели.
— Да, две недели, — согласился он.
— А что мы едим каждый день во время ленча и обеда? — спросил я.
Он подумал.
— Омар, — ответил он.
— Вот именно, — сказал я. — Омар, каждый день омар. Омар на ленч, омар на обед.
— Вы любить омар, — обиженно проговорил он.
— Раньше любил, — поправил я его. — Но теперь мне хотелось бы попробовать что-нибудь другое.
— Вы хотеть что-нибудь другое? — переспросил он, чтобы убедиться.
— Ну конечно. Например, осьминога.
— Вы хотеть осьминог?
— Да.
— Слушаюсь. Я давать вам осьминог, — пожав плечами, сказал он.
И в течение следующих пяти дней дважды в сутки нам подавали осьминога.
В день нашего отъезда, когда мы сидели в саду отеля за прощальной трапезой, перед нами неожиданно возник Израил. Обычно невозмутимый, он казался необычайно взволнованным и обрушил на меня потоки малопонятных английских фраз, все время показывая на только что прибывшее каноэ, где сидели несколько ярких и красочных, словно ворох орхидей, женщин и детей, с которыми он оживленно переругивался. Сообразив, что не мы были причиной столь бурного гнева, я попросил его говорить помедленнее и только тогда смог уловить смысл рассказа.
Вчера с соседнего острова, лежащего примерно в миле от нас, приплыл на своем каноэ индеец, чтобы отметить какое-то событие. Поздно вечером, где-то около десяти, он, изрядно выпив, с трудом отправился восвояси. Дома он так и не появился. На рассвете его жена, посадив в каноэ свою мать и детей, отправилась на поиски мужа. Все, что они нашли, — плывущее вдоль рифа пустое каноэ. Тогда они прибыли сюда, чтобы сказать Израилу, что он и есть истинный убийца, потому что продал тому спиртное, и что его святая обязанность отправиться вместе с ними на поиски трупа. Вполне понятно, Израил желал знать, не поможем ли мы ему в этом малоприятном деле.
Большинство женщин от такой просьбы тут же упали бы в обморок, но моя жена была не робкого десятка.
— Как интересно! — сказала она. — Давай поедем. У нас ведь есть время.
— В общем, да, — ответил я. — К тому же для разнообразия будет приятно напоследок поплавать с утопленником.
Когда мы садились в каноэ, в отеле появилась еще одна гостья и подошла к нам. Это была томная пышная дама с блестящими черными волосами, лоснящимся загорелым телом и полным ртом ослепительно-белых зубов. От нее на целую милю разносился запах лосьона для загара, а при ходьбе она мелодично позвякивала висевшими на ней в умопомрачительном количестве золотыми украшениями. Было непонятно, каким ветром занесло эту особу в столь дикие места. Она выглядела бы куда более к месту на Лазурном берегу или на пляже Копакабаны. Белое бикини, в котором она выступала, было столь крошечным, что она вполне могла обойтись без него.
— Извините, пожалуйста, — начала она, продемонстрировав в улыбке великолепный ряд зубов, — вы собираетесь ехать купаться?
— M-м… в некотором смысле да, — ответил я.
— А вы не будете возражать, если я к вам присоединюсь? — игриво спросила она.
— Ну что вы, — с жаром ответил я, — но должен вас предупредить, что мы отправляемся на поиски трупа.
— Так, значит, вы не против, — склонив голову набок, уточнила она.
— Если вы не против, то мы и подавно, — галантно ответил я.
Она вошла в лодку, звеня словно музыкальная шкатулка, и мы чуть не задохнулись от аромата «Шанель Э 5», помноженного на запах лосьона для загара.
Израил направил лодку к малоизвестной нам части рифа, где было найдено каноэ. Семья погибшего была уже там; они плавали вдоль берега, с надеждой вглядываясь в прозрачную глубину. Израил предложил разделиться — нам с Ли обследовать одну сторону рифа, а ему другую. Мисс Копакабана, элегантно скользнув в воду, уже плавала поблизости, выглядя на удивление не к месту.
— Поможете Израилу или останетесь с нами? — спросил я.
— Я поплыву с вами, — ответила она, одарив меня многообещающим взглядом.
Итак, мы отправились втроем. Через десять минут все встретились у коралловых зарослей. Ли ничего не нашла, я тоже. Встав в воде вертикально, я обратился к мисс Копакабана.
— А вы что-нибудь видели? — спросил я.
— А что я должна была видеть? — поинтересовалась она.
— Труп, — ответил я.
— Что?
— Труп. Ну, мертвое тело.
— Мертвое тело? — взвизгнула она. — Какое мертвое тело?
— То, которое мы ищем, — раздраженно сказал я. — Я ведь вам говорил.
— О, Madre de Dios*! Мертвец? Здесь, на рифе?
Madre de Dios — матерь божья (исп.).
— Да.
— И вы позволили мне плавать с мертвецами? — возмущенно воскликнула она. — С отвратительными мертвыми трупами?
— Но вы же сами захотели, — попытался напомнить я.
— Ноги моей здесь не будет, — выпалила она.
Долетев до каноэ, она в считанные секунды взобралась на борт.
— Ну и слава богу, — философски заметила Ли, — представляю, какую бы она закатила истерику, если бы мы нашли труп.
Время поджимало, нам нужно было торопиться, чтобы успеть на самолет. Утопленника мы так и не нашли и к тому же смертельно обидели мисс Копакабана. Позднее, вспоминая об этом, я думаю, мы поступили тогда по меньшей мере глупо. Что может быть лучшей приманкой для акул, чем плавающее в море упитанное тело мертвого индейца?
ФИЛЬМ ЧЕТВЕРТЫЙ
Наше путешествие на катере к лежащему в Панамском канале острову Борро-Колорадо заняло полчаса, дав возможность сделать беглый обзор места, в котором мы собирались работать. С пыхтением разрезая желтовато-коричневую воду, катер плыл мимо плотной стены разноцветных деревьев. Лиственный шатер, густой и узорчатый, словно старинное вязанье, был расплывчатых зеленовато-красно-коричневых тонов; то здесь, то там верхнюю кромку леса нарушали ажурные бледно-зеленые деревья, серебристо-белые ветви которых были усеяны звездами алых и изумрудных эпифитов и спутанными кистями пурпурно-розовых орхидей. В одном месте наш путь тяжело и лениво пересекла пара туканов, поблескивая огромными бананово-желтыми клювами, а когда катер вынужден был прижаться к берегу, чтобы не сесть на мель, мы увидели порхающих среди цветущих деревьев, похожих на пригоршни опалов колибри. Небо было густо-синего цвета, и, хотя утро еще только начиналось, солнце палило так, что по спине под рубашкой струйками стекал пот. Дивный, пряный, сладостный лесной запах обволакивал нас; едва уловимое благоуханье миллионов цветов, сотен тысяч грибов и плодов, аромат квадриллиона гниющих листьев перемешивались в горячем, вечно меняющемся, вечно умирающем и вечно возрождающемся лесном котле.
Вскоре показался остров. Холмы походили на заросшие лесом до самых вершин равнобедренные треугольники; их неясные, отражавшиеся в бурой воде очертания казались рисунками пастелью. Когда мы причаливали, подлетела размером с ласточку бабочка-морфина, похожая на оживший кусочек неба; сделав над нами пируэт, она унеслась прочь, в глубь темно-зеленой лесной чащи. Выгрузив оборудование, мы очутились перед бесконечным, уходящим ввысь лестничным маршем, вызвавшим в моей памяти неприятные ассоциации с крутым и утомительным подъемом на ацтекские пирамиды в Мексике, который я и Ли предприняли несколько лет назад. Рядом с лестницей была проложена монорельсовая дорога, по которой ходил похожий на поезд с плоской крышей фуникулер. Погрузив на него наши вещи, мы устремили взгляды на прятавшиеся где-то высоко среди деревьев домики.
— Так и быть, — мрачно заметил я, — на сей раз я поднимусь пешком, хотя бы для того чтобы унять злые языки, но уж в следующий раз, будьте любезны, — только Восточный экспресс.
Пожалуй, никогда мне не приходилось так жалеть о своем решении. Не пройдя и полпути, я смертельно устал и был мокрым как мышь. Когда же я добрался до вершины, у меня только и хватило сил, чтобы дотащиться до стула и одним махом осушить кружку пива, заботливо предложенную Паулой. Следует добавить, что, к моей большой досаде, Ли прекрасно справилась с восхождением и даже ничуть не запыхалась.
Прибыв на место, наша кинематографическая группа тут же занялась просмотром и отбором подходящих съемочных площадок. Большинство животных на острове примирилось с постоянным присутствием снующих по лесу от зари до зари ученых, поэтому появление еще одной группы чужаков вряд ли произвело на них большое впечатление.