ерения на бланке зообазы, где помимо фамилии и имени отчества бригадира было обращение ко всем государственным, советским и общественным организациям с просьбой оказывать нам содействие. На этом официальная часть знакомства окончилась.
— Ваше прибытие весьма кстати, — сказал доктор, — кое-где змеи нам изрядно досаждают. Особенно весной. За прошлый год от укусов змей мы потеряли около сотни голов овец и десятка полтора голов молодняка крупного рогатого скота. «Проклятую землю» возле артезианского колодца вы уже знаете. Еще два таких участка есть в третьем отделении совхоза, и особенно опасное место — на трассе скотопрогона у моста через речку Тургень. Там каждую весну совхоз теряет десятки овец. Перегон на Джейляу — летние пастбища начался. Первые отары сегодня уже в пути и послезавтра будут возле моста. Вам следует посмотреть это место. Дороги сейчас вполне проезжие Весь путь до моста займет всего часа три.
Сколько километров нужно проехать? — спросил Илларионыч.
— Чуть больше ста.
— М-да, — запнулся Илларионыч, — не очень далеко, но и не так уж близко…
— В наших краях сто километров не расстояние, — усмехнулся доктор Сизов. — Давайте все же договоримся так: вы поможете нам избавиться от змей возле моста, а мы, в свою очередь, поможем вам отыскать и другие места, где много змей.
— А что значит «дороги вполне проезжие»? — поинтересовался я.
— То, что подсохло и везде проехать можно. Весной солонцы так размокают, что не только автомобиль — гусеничный трактор пройти не может: тонет в жидкой почве по самую кабину.
— А какие там змеи?
— Разные: большие и маленькие, серые и пестрые.
— Вид змей определяли?
— Нет.
— Жаль. Ну раз дороги вполне проезжие и змеи такие, что от их укусов гибнут животные, нужно посмотреть и место, и змей.
— Когда выезжаем?
— Завтра.
Речка Тургенка начинается где-то в горах Талгарского хребта. Какова она там — можно только догадываться. На равнине же река весьма капризна: то разольется широким плесом, заросшим высоченным камышом, то бурлит и петляет, протискиваясь через узкий глубокий овраг с голыми склонами. По пути к «проклятому месту» мы раз двадцать то выезжали на берег и ехали вдоль воды, то сворачивали в степь и ползли по разбитой дороге, поднимая густую пыль. Ехали весь день и на нужное место попали уже в сумерках. Газик Сизова нырнул в небольшой овражек, выбрался из него и стал. Я подвел «Москвича» к газику.
Разогретая за день степь дышала теплом и пахла полынью, пылью и кизячным дымом. Прямо перед нами в глубоком узком каньоне шумела река. Через каньон был перекинут мост. Правее моста блестел широкий плес. От плеса тянулась пелена тумана. Пыль, поднятая нашими автомобилями, вперемешку с туманом слоями оседала на землю. Невдалеке от плеса поблескивал костер, многоголосо блеяли овцы и лаяли собаки.
— Вот она, эта «проклятая земля», — показал на противоположный берег доктор, — утром мы ее посмотрим.
— Ночевать где будем? — спросил Илларионыч.
— У чабана. Вон отара стоит. Василий, подруливай к юрте.
Как всегда, в степи первыми нас встретили две огромные лохматые собаки. Они бросились к машинам и с хриплым басовитым лаем тяжело скакали возле самых окон. Мы подъехали к юрте, но собаки не дали нам выйти из машин. Из-за юрты вышла женщина и прикрикнула на собак. Псы отошли в сторону, легли, но рычать не переставали.
— Аман ба? — обратился к женщине доктор Сизов.
— Аман, аман! — откликнулась женщина.
— Чья отара? Где чабан?
— Отара Сарсенбая с фермы Карачингиль. Хозяин отару тырлует. Сейчас придет. Заходите в юрту!
— Что значит «тырлует»? — спросил Вячеслав.
— Тырлует — значит укладывает спать овец, — ответил доктор.
— Разве овец надо укладывать спать?
— Надо. Иначе ночью они могут убрести куда-нибудь.
Хозяин юрты, чабан Сарсенбай, пришел через полчаса. После приветствий, которые продолжались еще около получаса, между чабаном и Сизовым начался разговор на сугубо специальную тему. Мы терпеливо ждали, пока этот разговор окончится. Потом хозяин ушел кормить собак, которых у него было около десятка. Затем ели очередной бешбармак и, соблюдая степной этикет, не докучали хозяину вопросами, К нужному нам разговору мы смогли приступить только около полуночи. Так как глаза у всех слипались, беседа была короткой, но весьма содержательной. Вот что рассказал чабан Сарсенбай.
— Эта «проклятая земля» известна очень давно. Еще мой дед знал ее и не гонял сюда свое стадо. На этой стороне речки случаев укусов змеями скота нет. А на другой стороне дня не проходит, чтобы две — три овцы не пострадали от укусов, особенно весной и в начале лета. Коров змеи кусают гораздо реже. На «проклятой земле» змей видят не очень часто, а вот поди ж ты! Если стадо пасется хотя бы в километре от берега, укусов не бывает. Утром, когда отара выходит пастись, все овцы здоровы. Укусы случаются ближе к полудню. Змеи кусают овец только за морду, а коров — и за бок, и даже за вымя. Укушенная овца сначала бегает, задрав голову, а потом падает и издыхает. Перед этим голова у нее очень сильно опухает. Спасти укушенную овцу невозможно; коровы же после укуса болеют, но обычно остаются живыми.
На следующее утро, чтобы осмотреть местность до начала переправы, мы поднялись до восхода солнца. Наскоро выпили чаю и поехали на другую сторону речки. Берег плеса был истоптан бесчисленными овечьими копытами. На площади больше гектара трава выбита полностью. От этой голой площадки к мосту тянулось несколько тропинок. За мостом тропинок не было; там поднималась густая зеленая трава. Трава была еще невысокая, и виднелись многочисленные остатки сгоревших кустов. Метрах в двухстах от моста начинались кустики чингиля и кара — барака. Мы переехали через мост, оставили машины и пошли вдоль берега. Степь как степь. Разница только в том, что на этом берегу, в некотором отдалении от берега, тянулась полоска густых зарослей чия.
Мы добросовестно топтались, осматривая каждый кустик до самого восхода солнца, но змей не нашли. После восхода солнца стали попадаться ящерицы, а потом Илларионыч наткнулся на двух крупных щитомордников. Змеи лежали рядышком у куста чингиля и грелись на солнышке.
— Вот эти твари и наносят нам ощутимый вред, — сказал Сизов. — Бейте их!
— Зачем? — возразил Илларионыч. — Мы заберем их в питомник.
Чабан Сарсенбай поглядел, как Илларионыч посадил змей в мешок, плюнул и отвернулся.
— Если место приносит такой ущерб, зачем гонять сюда скот? — спросил Вячеслав. — Не проще ли сделать переправу в другом месте?
— Это единственное удобное место для переброски моста, — ответил Сизов, — здесь проходит трасса скотоперегона. Вокруг луга — нельзя допускать потрав. В совхозе овец тридцать тысяч голов. Каждая отара, а их в совхозе шестьдесят, проходит через переправу, и почти каждая теряет одну — две овцы. За день успевают переправиться не больше десяти отар. Поэтому вся переправа длится неделю, и каждый день погибают десять — пятнадцать овец. Словно дань кому-то платим!
— Бороться со змеями не пробовали? — спросил я.
— Пробовали, да толку мало. Посоветовали нам выжечь кусты и траву. Сколько горючего израсходовали, чуть пожар по степи не пустили, а трава снова выросла, и гибель овец продолжается.
— А если выжигать каждый год перед началом переправы?
— Нельзя. Овцы по выгоревшему месту не идут. Бегут к свежей траве.
— Ладно, — сказал наш бригадир, — пока и мы ничего сказать не можем, но постараемся разобраться.
Сизов отправил Сарсенбая к отаре и велел начинать переправу. Отара Сарсенбая подошла к мосту. Овцы были острижены и поэтому казались очень худыми.
Два чабана — помощники Сарсенбая — стали у моста. Овцы сгрудились перед мостом. Первыми через мост перешли две собаки. На нашем берегу собаки разошлись в стороны и улеглись возле кустов. За собаками потянулись овцы. Они проходили между чабанами, переходили мост, а на нашем берегу рассыпались цепью. Овцы перебегали от куста к кусту, по пути объедая ветки и сощипывая с земли траву. В кусты овцы не шли. Собаки поднялись и ушли вперед. Сарсенбай с сыном и двумя другими собаками подгонял задних овец. Вслед за отарой два вола перетащили через мост телегу с юртой и чабанскими пожитками. На арбе сидела жена Сарсенбая.
Мы хотели подойти к овцам, но нас не пустили собаки. Они встали на нашем пути, и испытывать судьбу нам не захотелось. Сарсенбай прикрикнул на собак и подошел к нам.
— Если возле зарослей пройдем без потерь, значит, аллах помиловал овец! Извините, но стоять здесь у меня времени нет. Отара уходит.
— Мы проводим отару до конца зарослей.
— Тогда пойдемте вместе.
До самого конца зарослей овцы паслись спокойно.
— Слава аллаху! — воскликнул Сарсенбай, когда последняя овца благополучно прошла мимо зарослей.
Мы простились с Сарсенбаем и вернулись к мосту, но начало переправы второй отары прозевали, однако и эта отара прошла опасный участок без потерь. Мы и ее проводили, а когда вернулись к мосту, там уже стояла третья отара. Овцы напились, но от воды шли неохотно. Трое чабанов с трудом оттеснили овец к мосту. Как и в отаре Сарсенбая, первыми мост перешли две собаки. Псы знали свои обязанности и заняли свои места по флангам. Овцы колонной перешли через мост, но пастись не стали, а разошлись вдоль зарослей и встали в тени от кустов чингиля. Было уже жарко. Солнце пекло вовсю. Овцы часто — часто дышали и старались спрятать голову в тень.
— Гей! Гей! Гей! — кричали чабаны.
Овцы отбегали в сторону, но тут же останавливались в тени ближайшего куста. Чабаны бегали от одной группы овец к другой, но построить отару в походный порядок им не удавалось. Вдруг одна овца заблеяла, задрала голову и заметалась.
— Смотрите! Смотрите! — закричал Сизов. — Ее укусила змея!
Мы сразу же помчались к отаре, но на пути опять встали собаки. Они бросились на нас с такой яростью, что мы тут же остановились. Доктор закричал чабанам, чтобы они убрали собак. В этот момент еще одна овца заблеяла и, задрав голову, понеслась между кустами. За нею шарахнулись и другие овцы.