Он же шепнул, что с два года тому наш покойный генсек отравился копчёной рыбой, которую ему прислал министр милиции Федорчук, и с того дня пошёл на убыль.
Вплоть до сегодня.
А говорил отвратительно, ещё при жизни, с первого дня высокой должности, ртом глотая концы слов и шепелявя их просто ужасно.
Они же все один за одним почили, знаешь?
Сначала Суслов, сразу почти за ним Брежнев ушёл, в 82-м, по здоровью, за ним Андропов, тоже по состоянию, и теперь последний, Устиныч этот, бедолага несчастный.
Да ты хотя и не знала их никого, наверно.
В общем, траур по стране объявили, поэтому села писать тебе в тишине и покое траурного утра.
Сегодня к тому же не работаем, каникулы у студентов между сессиями.
А завтра снова поеду на Измайловский толчок, я теперь присматриваю там себе на стену, на те места, какие так и зияли почти до этого дня, после того, как злобный и мстительный гад Пётр Леонтьевич обманом выманил три свои наследные картины.
Не забыла про такое и про меня с ним?
И знаешь, первую на место одной из них приобрела сразу же, как вошла на территорию продаж места искусства и поделок. Я просто раньше ничего о нём не знала, не подсказал никто вовремя. А стена в трёх местах смотрелась дико некрасиво, портила взгляд выцветшими пустыми прямоугольниками, похожими на трёхглазого циклопа.
«Вид с горы Машук на прибрежье» — так она называется, моя первая живописная покупка.
Шуринька, уж на что я человек искушённый, прошедший большую школу подделок разных, человеческого одурачивания и Пашиных уроков с долгими разговорами о прекрасном, о подлинном и обманном в искусстве, и то не смогла обнаружить ни малейшей неправды в этом полотне, хотя купила за непристойно малые всего 24 рубля.
Ты не представляешь, чего там только нет, какая высокая гармония красок и чувств растворена в сюжете и в ландшафте этого поистине замечательного пейзажа. Какая гамма переживаний самого художника там, какие виды волн и белёсых барашков по их гребешкам.
А какой надутый ветром парусник в этой акватории, и терпящая крах лодчонка с покосившейся мачтой, как будто всё собрал создатель полотна в этой композиции: и «белеет парус одинокий», и «алые паруса», которые ждёт на берегу прекрасная Ассоль, и «семь футов под килем и бутылка рому» времён романтики приключений и пиратов морей.
И солнцем залито, какого не бывает, ярким, невыносимым глазу краем из-за горы, лучами упираясь в волны и прибрежные скальные образования.
И раскиданная по всему грозовая облачность. И всё сильнее, чем наяву: вода синей, воздух упруже, корабль отчётливей в деталях и парусах, для неба тоже не пожалели бирюзового и лазури.
А на вид не скажешь про него доброго слова, у кого купила. Мелкий ростом, несвежий какой-то, суетливый, и потом разит от него так, что святых с рынка выноси.
А ведь талант, и какой!
И ценит труд свой мало, недостаточно, что обидно. Я даже не хотела сдачу брать с четвертного сначала, но взяла, коль протянул.
А дома альбом распахнула, от Паши ещё остался, нашла русских художников, сверилась, чтобы сравнить образ, факт и качество письма.
И обалдела, бабушка, себе не поверила. Точно такую нашла в главе «Иван Айвазовский». Саму почти эту же картину, но только с другим названием «Коктебельская бухта».
Сначала расстроилась, поняла, что просто перерисовал из работ классика. Но потом присмотрелась, немного к ней пообвыкла и поняла, что у него даже лучше, у потного этого, мелкого, сильней по воздействию на зрителя, хотя сама картинка по размеру всего со школьную тетрадку, и не перекрыла собой выцветшее место даже от небольшого прошлого Бенуа.
Плюс дополнительная лодочка у него на волне.
Но я не пожалела, что сделала эту художественную вылазку, и всё равно знаю, что не прогадала. Думаю, Паша бы одобрил даже сам факт того, что трачу средства не на продукты и себя, а на живопись для столовой. Думаю, в скором времени перекрыть и остальные зияющие места на стене таким же способом приобретения новых произведений кисти.
А Пётр Леонтьевич пускай наслаждает себя подлинниками, мне давно уже без разницы и до него, и до его бесчестного наследства.
Представляешь, оказывается, сына Суслова звали Револий! Как тебе такое!? От «революции», наверно, повелось ещё?
А вообще, продолжаю трудиться там же у себя в Строгановке, по большей части. Никто меня не попросил оттуда как старейшего штатного сотрудника демонстраторов пластических поз, да и у кого язык повернётся предложить мне такое по собственному желанию!
И хотят по-прежнему не меньше, чем хотели до этого, Шуринька. У нас даже одна есть чуть за семьдесят — её, когда красивую старость надо, приглашают позировать, используя естественную убыль тела и лица и практически не добавляя от себя усиления возраста. Она, имея свои годы, выглядит гораздо на больше, уходя корнями в глубокую древность, будто вот-вот расстанется с последним вздохом уходящей жизни.
И это в нашем деле большой плюс, скажу тебе.
И спрос.
Ведь у нас нет верхнего предела, в отличие от всех остальных трудящихся, и это единственная и неповторимая особенность труда в истории искусств. Другое дело, как сам продержишься, до какой поры сможешь удержать мышцу в линии.
А по потребности именно в жанровом произведении эта возрастная натурщица-старуха идёт после меня на втором месте по запросам на неё, хотя мне всего 53, помнишь? И так же, как и раньше, я держу форму тела, и сама часто себе удивляюсь, как же это меня вылепила судьба настолько монументально-декоративной. Они говорят, что такая профессиональная натурщица, как я, будет востребована всегда, в любом возрасте, ведь художники пишут самою жизнь и её же лепят, а жизнь состоит не только из молодых да ранних, а из зрелых и поживших. Некоторые относятся к нам по-ханжески, с нескрываемым пренебрежением, сравнивают с дворняжками без гордости и породы, но это из-за собственной недалёкости и отсутствия малейших культурных слоёв внутри себя же самого. Начинают не думать про нас, что проститутки, только после внешнего вида, когда крепко за 50. Но мне и не крепко сейчас, и не думают, я очень надеюсь, потому что до сих пор говорят, ангел наш явился, или же явление божества неземного, или же просто Шуранька наша бесценная и ненаглядная. То ли шутят, то ли серьёзно относятся. А другие некоторые считают, что сама картина, в которой изображено с натурщицы, может стать тем неисповедимым грехом, за который поволокут в ад, и что натурщица или натурщик могут стать причиной гибели душ многих людей. Если Бог дал запрет на голое, то он за это накажет очень сильно, если жить по его законам.
А если не по его?
И когда обнажаешься, то расценка стоит дороже, говорила тебе?
Знаешь, с недавнего времени по утрам смотрюсь на себя в отражение. У меня в рост только в коридоре можно, у гардеробного зеркала.
Выхожу голой, без ничего, свет включаю и стою, замерев.
Потом медленно покручусь, туда-сюда.
И со спины, обернувшись, что смогу увидеть на себе.
Не подумай только, что эксбиционистка какая-то или нимфоманка, это я делаю для себя, надо быть уверенной, что мне есть куда стариться, что имею запас жизни и тела, что особенности кожи и отсутствие видимых складок и морщин по основному корпусу позволят продлить любимую работу ещё на неопределённое время в разделе девушек и женщин среднего звена. Потому что, кроме неё, Шуринька, кроме тебя и нашей с тобой общности у меня, по сути, нет больше ничего, если не брать эту квартиру с переплатой за излишек метров на душу проживающего.
И всё!
Но зато если не найду, за что зацепиться глазом, в нехорошем смысле слова, то ощущение такое, будто обсмотрела ношеную шубу добротного меха, взъерошила её всю, подула и рукой после провела — а на руке ни волосинки не осталось: ни от подшёрстка, ни остистого.
И мне приятно делается до следующего проверочного раза. И потому я разглядываю себя внимательно и неравнодушно, с участием и интересом к тому, как будет происходить процесс моего физического старческого увядания.
Красивая.
Но и себя обманывать лишний раз не буду, и тебя не стану, не та это красота, которая для всех, а та, какую поймут немногие: шарм, изюминка, призывное и манящее, как сказал бы Паша мой.
Только не у каждой есть он, Паша этот всевидящий, и тогда как же они узнают про мою причастность к красоте, все люди вокруг?
А никак.
Каждый раз прикидываю, чем же заменить любимый труд, когда намекнут на окончательный уход по немощности поз.
Пенсией по убогости?
Нечем, родная, совершенно нечем, хотя те отложения, что достались от Леонтия, даже не трогала пока, так и лежат на книжке за ненадобностью, раздуваются на процентах. Я ведь потребность имею минимальную, всё только для одной себя, больше не на кого потратить.
Я знаю, ты последние годы провела в коляске. Никогда не спрашивала, кто перемещал её по твоему жилью на Малой Калужской.
Сама проталкивалась руками?
Мой отец способствовал?
Как вообще ты управлялась до смерти с жизнью?
Я только теперь поняла, что меня это с недавнего времени заволновало чрезвычайно, особенно после той высоковольтной линии, когда открыла в себе дар видеть красоту особым видением, незнакомым себе глазом, через единство цвета, запаха, воображения и слуха.
Перед самой кончиной Леонида Ильича, кстати, накануне, было видение.
Во сне.
Но с ним не связано, просто, наверно, сработало на грядущее.
Приняла позу, групповую, стою, прислонённая к столбу, с него мешковина свисает. В третьей аудитории, около буфета. На руках ребёнок, маленький. Уже начали, рисуют. Мы замершие с ним, как положено. Глаза у меня в небо, как просили, руки в обхват дитя. А его — в обхват меня: фрагмент игры матери и малолетнего сына с частым перерывом на отдых через 10 минут, поскольку тяжело держать и дитя неприученное.
Ну, прошли отведённые минуты, профессор говорит, благодарю, мол, вас, милая Александра Михайловна, опускайте дитя с рук вниз и ждём вашего перекура. Я расцепляю, а дитя не отпускает меня саму, вцепился намертво, носом в грудь вжался, только сопит и не отрывается.