– Какова чертовка! – тихо прорычал себе в усищи Дорэ.
Цыганка бросила бубен «слиппому витерану», и тот легко поймал его – судя по всему, тренировался годами. Он принялся бить в бубен, а прекрасная танцовщица откуда-то выхватила кастаньеты, и в музыку вмешался новый быстрый ритм.
Я мог бы очень долго смотреть на этот гипнотизирующий танец, ибо еще не нашлась на свете услада более желанная для тэнкриса, чем незамутненная чувственная красота… Но вдруг началось резкое движение слева.
Большой белый грузовик с гербами священного Фатикурея по бортам выехал на площадь, и из кузова посыпались кирасиры с карабинами наперевес. Их вел тэнкрис в длинном белом плаще с капюшоном – отличительная черта ордена Безголосых. Появление стражи Фатикурея в клочья разорвало чарующую атмосферу, и зрители стремительно отстранились.
Монах совершил рывок, обгоняя солдат, оказался рядом с цыганкой и схватил ее за плечо. Я подавил внезапный порыв ринуться на подмогу. Конечно, истинный тан всегда обязан быть готовым помочь даме в беде, но цыганка дамой не являлась и в помощи не нуждалась. Она сорвала с расшитого пояска украшение в виде синего полумесяца, оказавшееся спрятанным кинжалом, и вонзила его монаху в правую ладонь. Раздался крик боли, но тэнкрис и не подумал отпускать добычу. Тогда она рванула назад, оставляя в его окровавленных пальцах клочок шали, и ланью метнулась к ближайшему проулку. Монах ринулся следом, а едва подоспевшие храмовники принялись вязать руки фуксу и человеку, которые не сопротивлялись.
Через десяток минут клирик показался. Я ожидал увидеть его гнев: ведь он вернулся ни с чем, разве что к первой ране добавилась вторая – по ткани на плече расползалось пятно крови. Но нет, Безголосый был спокоен, как море в штиль.
– Странно. У той девчонки была всего лишь железная зубочистка, а у этого под плащом меч и боевой кинжал. Тем не менее она его покоцала и сбежала. Замечаешь, как он двигается, шеф?
Я не ответил, все было слишком очевидно. Монах, если только он действительно являлся монахом, судя по движениям, был опытным бойцом. И все же цыганке удалось от него улизнуть, предварительно попортив шкуру.
– Зол, наверное, как росомаха, – предположил Адольф.
– Хозяин, ваша паэлья остывает.
После трапезы мы отправились заказывать сантехнику. В салоне «Интерьер двадцатого века» меня встретили как старого друга, усадили в удобное кресло, налили фруктового чаю и, услышав заветные слова «всего самого лучшего», принялись за работу. Спустя несколько часов расторопные зеньориты, как следует прошерстив каталоги сантехники и получив мое одобрение на те или иные образцы, а также пройдясь по несметным запасам керамических облицовочных материалов, принялись составлять смету.
Сиеста была уже далеко позади, когда я покидал салон в несколько даже приподнятом расположении духа. Тяжелое ощущение, оставленное визитом в дом скорби, почти полностью растворилось в душе, что несказанно радовало. Тем временем пришла пора встретиться с двойным агентом.
На улицу Золотого пера мы подъехали в ярких арбализейских сумерках. Оранжево-желтые лучи закатного солнца множили непомерно длинные тени, проскальзывая сквозь зазоры меж домов. Я недолго наслаждался внезапно возникшим ощущением легкости, ибо в гармонию чувств вмешался привкус смерти.
– Что-то не так. Адольф, сторожи вход, Себастина, за мной.
В мансарду поднимались не спеша, держа наготове оружие. Я распалил Голос и внимательно изучал все сгустки эмоций сквозь стены и двери. Всюду царил страх, жильцы доходного дома притихли в своих квартирах как мыши под половицей, на которой прилег вздремнуть кот, а наверху витали эмоциональные фантомы особенно сильного страха.
Дверь была приоткрыта, я осторожно толкнул ее стволом «Тарантула» и прошел в мансарду. Первичный обыск не занял и минуты.
– Хм, кажется, беспорядок со вчерашнего дня не изменился, но крови точно было меньше. И трупов тоже.
– Хозяин изволит шутить, – констатировала Себастина, не убирая тяжелого тесака.
– Так, Лакроэн… а это, кажется, один из тех, кто был с моей стороны кровати вчера.
– Судя по той и вон той картине, он позировал художнику.
Я посмотрел на указанные полотна, с которых белозубо улыбался красивый молодой человек. У Лакроэна отлично получался жанр ню, следовало признать.
– Мальчишке просто перерезали горло. Лакроэна, очевидно, пытали.
Я приблизился к нагому трупу, который убийца так и оставил привязанным к стулу. Ступни и кисти рук посинели. Тонкие, но прочные веревки врезались в грудь, судя по следам, он пытался освободиться, но лишь разодрал кожу. Кровь сочилась из носа, рта и глаз, причем склеры были залиты ею полностью от обилия лопнувших капилляров, а вот нижнюю губу Лакроэн сам себе откусил. Его терзала очень, очень сильная боль, и не надо было уметь видеть остатки эмоций – хватало одного взгляда на посмертную гримасу. При этом на теле не виднелось ни единого пореза, ожога, лишнего отверстия. Зато из тела торчали иголки, причем не швейные, а самые что ни на есть пайшоанские, тонкие и гибкие, предназначенные для акупунктуры.
– Его нервные узлы подвергались сильной точечной стимуляции, убийца заставлял чувствовать боль ткани, которые были ответственны за ощущение боли как таковой, после чего… последняя игла вошла в шейный нерв. Полагаю, к этому моменту он рассказал все, что знал.
– Логично будет предположить, что убийца желал получить посылку из посольства, хозяин.
– Логично, если мы сразу отметем вероятность совпадения. – Я вновь осмотрелся. Богиня милосердная, тут все изначально выглядело так, словно кто-то уже провел бесцеремонный обыск. Придется нам провести свой, и поскорее.
На самом деле я понимал, что можно было и не спешить. Во-первых, потому что покойный Лакроэн отдал своему убийце то, что тот желал получить. Не мог не отдать. Фактически я был удивлен тем, что картонесца пришлось пытать: при жизни он не походил на человека, готового умереть за Мескию. Во-вторых, судя по состоянию тела, сердце перестало биться всего несколько часов назад, даже мух на такой-то жаре порядочно слететься не успело. В-третьих, если бы кто-то все-таки действительно осмелился позвать керубимов, они были бы на месте задолго до нас.
Несмотря на обилие тюбиков с засохшими красками, старых палитр, кистей, емкостей со скипидаром, пустых холстов и бутылок, поиски продлились недолго – Себастина заметила выступавшую деталь в боку деревянного каркаса огромной кровати. Это было неплотно закрытое потайное отделение, в котором мог бы уместиться небольшой предмет. Оно оказалось совершенно пустым.
Продолжать поиски было бессмысленно, и мы спустились вниз, где ждал не прекращавший пыхтеть стимер. Вскоре Адольф притормозил возле крохотного поста керубимов, подобные которому были разбросаны по Арадону тут и там, я продемонстрировал жетон и сообщил о происшествии. Отвечать на вопросы, разумеется, не собирался и сразу же приказал ехать домой.
Четвертый день от начала расследования
Ночь выдалась тяжелой, от первых звезд до рассветной зари я просидел в духоте кабинета, которой не прогонял даже ветерок, проникавший сквозь распахнутые ставни. На одну из стен Луи повесил большую доску для визуализации хода расследования, на другой уместилась карта Арадона. В прежние времена я не нуждался в таком подспорье, но с тех пор как память стала ухудшаться, этот нехитрый прием начал себя оправдывать. Себастина также работала, без устали заполняя свой дневник описанием событий, имевших место в течение дня, предварительно шифруя записи.
Признаться, я был удивлен тем, что она завела себе дневник, и подозревал, что толкнуло мою горничную на этот поступок знакомство со сборником дневников Махария Стузиана. Чуть больше года назад я позволил ей ознакомиться с текстами Сияющего Лорда из чистого любопытства – она никогда прежде не проявляла интереса к книгам, читала лишь то, что было нужно ей для лучшего служения, а мне внезапно взбрело в голову выяснить – есть ли у Себастины литературные предпочтения? Через столько-то лет жизни бок о бок. Лишь жанр биографической литературы кое-как ее заинтересовал, особенно биография Махария Необоримого. Слишком поздно я понял, что моя горничная самовольно решила стать моим биографом, для чего исписала уже несколько дневников.
– Утро, хозяин, – сказала Себастина, захлопнув книжку и поднявшись из кресла. – Изволите пить кофе или чаю?
– Крепкий кофе.
– Осмелюсь предложить к кофе изысканный флан[40].
Я лишь кивнул, не отрываясь от чтения докладов, доставленных этим днем.
После добровольного отстранения от непосредственного контроля над дипломатической миссией в Арадоне и над собственной организацией мне оставалось лишь читать получаемые отчеты о деятельности двойников во дворце и работе Герберта над проектом.
Сначала для получения этих сверхсекретных сведений собирались создать глубоко законспирированную сеть, но стараниями эл’Рая это стало невыполнимо. Потом хотели использовать магические способы, которые были небезопасны. Затем шли совершенно несостоятельные и довольно глупые идеи. Под конец мозгового штурма я раздраженно хлопнул ладонью по столу и сказал, что если у вас в руке есть молоток, то не надо изобретать другого инструмента для забивания гвоздей. Моим молотком в этой ситуации были ташшары.
Отложив бумагу, я потер глаза и просидел с прикрытыми веками минуты полторы. Затем, осмотревшись и убедившись, что утренние сумерки еще густы, прикрыл рот ладонью и позвал:
– Си́мон.
Ташшары, один из многих подвидов демонов Темноты, считали себя прирожденными убийцами. Они и были таковы, сильные, быстрые и беспощадные, но я ценил их не за это, а за скрытность и умение проникать туда, куда иным путь был закрыт.
– Жду ваших распоряжений, хозяин, – прозвучал тихий хриплый голос из-за спинки кресла.
– Вот эти документы передай Ивасаме, а вот эти инструкции – во дворец, пусть гомункулы продолжают вести себя тихо.