– Лучше бы так не затягивать, Бриан эл’Мориа. Всего плохого!
Груда костей упала наземь и раскрошилась пылью, божество ушло.
– Старший помощник, подойдите.
Клара не сразу подчинилась, она замерла соляным столбом поодаль и не дышала, в глазах плескался ужас и непонимание.
– Она жива, Клара, подойдите, дотроньтесь до нее, она жива и тепла.
На деревянных ногах Осельрод приблизилась, рухнула рядом и трясущейся рукой прикоснулась к шее моей жены. Разорвалась незримая бомба, и слезы счастья хлынули по впалым щекам.
– Послушайте меня внимательно, Клара, то, что произошло здесь сегодня, должно остаться в тайне. Это наш с вами секрет, в первую очередь – от самой Бели. Вы убедите матросов в том, что она была жива на самом деле. Не суть важно, каким бредом это им покажется, они поверят вам. Вы понимаете?
– Да!
– Если Бель узнает о заплаченной цене, жизнь едва ли будет ей в радость. Это недопустимо, вы понимаете?
– Я понимаю, мой тан!
– Хорошо, – сказал я, заглядывая в ее глаза. – Клара, через три года, если не раньше, я умру, а вы, скорее всего, еще проживете какое-то время. Пожалуйста, прошу, приглядите за Бельмере. Мне будет спокойнее лежать в могиле, зная, что у нее есть надежные друзья.
– Мне не по силам защитить ее от всего, сегодня…
– От всего и я не могу ее защитить. Мы с вами можем лишь сражаться за то, что нам дорого, и жертвовать тем, что у нас есть. Говорят, свою жизнь не отдашь. Я отдал, но второй у меня нет, и больше отдавать нечего. Вы защитите ее, когда я не смогу?
– Чего бы мне это ни стоило, – ответила она, – клянусь, мой тан!
Я искренне рассмеялся.
– Хорошо, хорошо. Себастина, я сейчас потеряю сознание, одень меня и позови солдат, чтобы отнесли нас на лодку. Пора возвращаться в Арадон.
– Повину…
Дослушать ее я не смог.
Тридцать седьмой день от начала расследования
Сны были редкостью для меня, как правило, трех часов в сутки не хватало, чтобы начать грезить. Но в тех редких случаях, когда это все-таки происходило, утренняя явь встречала сомнениями. Неприятное смущение мешало отличить сон от реальности, и некоторое время я силился понять – что где? Обычно осознание сна приносило облегчение – мало радости крылось в моих грезах. И на этот раз я тоже долго лежал со смеженными веками, решая, что это было – страшный сон или явь?
Дерзнув рискнуть, я открыл глаза лишь для того, чтобы увидеть лицо Бели, и все стало на свои места. Великое облегчение поселилось в сердце, моя отрада была жива, была со мной, и, судя по приглушенным эмоциям, ей снилось что-то приятное. Клянусь именем своего рода, это стоило каждого отданного года, каждого мгновения.
Силой отогнав тот восторг, что заставлял меня продолжать смотреть на ее губы, на расплескавшиеся по подушке красными волнами пряди, я соскользнул с ложа. Неверной походкой добравшись до уборной, взглянул в зеркало, не заметил никаких изменений. Вчера я постарел на половину тысячелетия и, скорее всего, стоял уже на краю могилы, но тэнкрисы остаются молодыми и сильными вплоть до самых последних месяцев, особенно те, что несут в себе благодать Императоров. Скоро, совсем скоро я начну сдавать, разум окончательно притупится, и Великий Дознаватель превратится в кучу хлама. Надо успеть закончить критически важную часть плана до этого момента.
Как сообщила чуть позже Себастина, я проспал всю дорогу от места гибели эскадры до Арадона. В трюмах дирижабля было не протолкнуться от моряков. После выгрузки спасенных на аэровокзале дирижабль пришвартовался к башне мескийского посольства, и под присмотром горничной нас с Бельмере переместили в охраняемые покои. Несмотря на то что в городе происходило важное действо, она рассудила, что полумертвому хозяину это будет неинтересно.
Священным числом для тэнкрисов всегда считалась восьмерка, ибо луна, путешествуя по небу, имела восемь основных фаз. Восемь – идеальная цифра, знак бесконечности, символ гармонии и баланса, восемь сыновей было у первого Императора, восемь воинствующих орденов основал десятый Император, чтобы навсегда прекратить Эпоху воюющих провинций, восемь первосвященников составляют Святейший синод несмерианской церкви, восемь феодалов правят Ингрой и так далее. Эта цифра считалась священной и в ритуальных церемониях, например, великого теогониста хоронили на восьмой день после смерти. Сегодня.
Весь зильбетантистский мир оплакивал понтифика, но лучше всего их завывания было слышно, разумеется, в Арадоне. Еретическая религия была открыта для всех низкорожденных, так что несметные полчища их нашпиговали и без того едва дышавший от наплыва гостей город, и теперь горестно пели заупокойные гимны тут и там. Огромный хор воспевал ушедшего эл’Хориго непосредственно в соборе Лунных Врат. Ночью саркофаг с его телом поместят в святейшую крипту, а завтра соберется Конклав санктуриархов, который изберет нового великого теогониста.
– Полагаю, тани будить не стоит? – осведомилась Себастина, одевая меня.
– Пусть спит.
– Вы так и не обменялись с нею и парой слов после возвращения ее в мир живых.
– Это не обязательно. Бельмере жива, и ее эмоции в порядке. Когда моя жена проснется, она будет знать лишь, что была спасена своим старпомом из моря, а я подоспел на место происшествия как только смог быстро. Все. Именно это сейчас напечатано на первых полосах всех газет. Мне придется врать ей в лицо, и я не стремлюсь приблизить час этого неблагообразного поступка. Более того, у нас на носу очень важные события, а мы не вполне готовы.
– Как вам будет угодно, хозяин. Чего желаете на завтрак?
– Скорее уж обед. Ничего не желаю, я не голоден, и не стоит меня уговаривать.
– Повинуюсь. В таком случае не пожелаете ли выслушать доклад Симона? Он давно вернулся, но вы спали.
Себастина зашторила окна гардеробной, чтобы создать густой мрак, из которого появился ташшар.
– Докладываю, хозяин: единственный массовый перевод заключенных из Рыбацкого бастиона имел место без малого год назад. В тот день тюрьма практически опустела, было вывезено около четырех тысяч заключенных, а позже поступления новых арестантов почти прекратились.
– Куда их перевезли?
– В записях указана плантация сахарного тростника Нижняя Элокора. Это в колониях, хозяин, за морем. Там рабы и преступники выращивают сахарный тростник и варят сахар. Как поведал Эскудеро, это хуже каторги, ад на земле. К сожалению, проверить я не смог, это в тысячах километров отсюда, к тому же вам известно, как ограничен мир теней, когда дело касается большой воды.
– Известно-известно. Кто санкционировал перевод заключенных?
– Феликс де Рокаль, хозяин, бывший глава Королевской службы исполнения наказаний.
– Это была его собственная инициатива?
– Вы проницательны, как всегда, хозяин. Эскудеро сообщил, что для такого беспрецедентного перемещения заключенных необходимо иметь приказ кого-нибудь из вышестоящих, например, короля, однако соответствующего документа не существует в природе. По крайней мере, его никто не видел. При этом никто словно и не обратил внимания на действия де Рокаля, а через седмицу после этого он подал в отставку по причине почтенного возраста. Был спроважен на пенсию со всеми почестями. Последнее, что о нем известно, де Рокаль удалился вместе с семьей в личное имение под Лас-Перахас.
– Ты уже нанес туда визит?
– Нанес.
У ташшаров не было мимических мышц, голосовые связки их тоже с трудом меняли интонации, а чувств этих демонов я и вовсе видеть не мог, однако в тот момент стало совершенно ясно, что Симон «улыбался».
– Все были мертвы, не так ли?
– Тела закопаны в одичавшем саду, хозяин, судя по состоянию, – давно.
– Вот как… все вдруг стало вдвое хуже, чем минуту назад.
– Нам следует внести изменения в планы, хозяин?
– Пока не решил, я все еще сомневаюсь, – ответил я. – Завтра ответственный день, пусть приготовления продолжаются. Симон, свободен.
– Всегда к вашим услугам, хозяин, – прошептал демон, растворяясь в тенях.
– Себастина, где Инчиваль? Хочу его увидеть.
– Тан эл’Файенфас изволит пребывать в запое, хозяин. Желаете, чтобы его привели в чувство?
Я поморщился:
– Пожалуй, это подождет. Но я непременно переговорю с ним по возвращении.
– Откуда, хозяин?
– Из Ишкер-Самаши. Распорядись прогреть стимер, мы едем в гости к Бернштейну.
Погода все еще не восстановилась, что и радовало отсутствием палящего солнца, и обременяло унылым мраком, духотой. Городские улицы сильно поблекли, ничто уж не напоминало о том знойном и ярком городе, который встретил нас пряными объятиями месяц назад. Теперь в нем правила скорбь, и тысячи ее адептов слонялись тут и там. Чем ближе к Фатикурею, тем их становилось больше, Адольфу пришлось делать большой крюк, дабы не завязнуть в скоплении разумных существ намертво.
Лишь одно было хорошо в сложившейся ситуации – у меня хватало времени на борьбу с сомнениями.
Головоломка почти сложилась, я почти собрал ее в ясную картину, однако некоторые фрагменты выбивались из общей гармонии, их диссонанс смущал и доводил до тихого размеренного бешенства. Постепенно новая информация, сливаясь с толщами старой, заставляла смотреть на ситуацию под иными углами, факты указывали на того, чьи мотивы оставались для меня загадкой и кто являлся фигурой слишком высокого ранга, чтобы предъявить ему обвинения без железных доказательств.
– Как думаешь, Себастина, мог Солермо эл’Азарис предать весь свой вид и объединиться с одним из самых больших ненавистников тэнкрисов в мире?
– Не знаю, хозяин. Он мог?
– Многие факты указывают на это, однако явных мотивов по-прежнему нет. Я боюсь, что… дегенеративные процессы достаточно размягчили мне мозг и теперь он играет со мной злую шутку.
Моя горничная некоторое время сидела молча, после чего выдала простой и логичный вопрос:
– В чем именно вы его подозреваете, хозяин?
– Адольф, мы скоро доберемся?