От этой привычки жить фантазиями нелегко избавиться, подумала она, открывая глаза.
Кейси вдруг показалось, что темнота, окружающая ее, стала не такой беспросветной, какой была раньше. Она различала очертания предметов: кресло в углу, тусклая луна за жалюзи, маленький телевизор, подвешенный к стене.
Я вижу!
Кейси медленно обвела глазами палату. У ее кровати стоял стул, еще один — у противоположной стены. Справа располагалась маленькая ванная. Дверь в коридор была закрыта, из-под нее пробивалась полоска света.
Кейси услышала шаги и увидела, как полоску света перечеркнула чья-то тень. Неужели там кто-то есть? Чего от меня хотят среди ночи?
Дверь открылась. Вспыхнул яркий свет, Кейси вся сжалась внутри. В палату кто-то вошел. Кто-то из врачей?
— Ну-ну, значит, выжила, — услышала она.
Кто это? Фигура приближалась, и Кейси охватила паника.
— Вся в трубках и проводах. Не очень красиво. Но что поделаешь. Ты устроила мне веселую жизнь, знаешь ли.
Что происходит? Кто этот мужчина?
— С тех пор, как тебя сбили, полиция допрашивала меня трижды. Очевидно, слов матери недостаточно для наших доблестных стражей закона. Конечно, мать может солгать во благо сына. Я сам знаю. Я все-таки адвокат, хоть и безработный.
Боже милосердный, это Ричард Муни. Что он здесь делает?
— Я подумал: посмотрю-ка на тебя собственными глазами. И вот вижу: ты еще дышишь. Сейчас мы это исправим. Мама всегда говорит: не бросай то, что начал.
Он вытащил подушку из-под ее головы и зажал ей нос и рот.
И Кейси вдруг закричала.
Она кричала громко и долго, до последнего вздоха своего исстрадавшегося тела, и успела еще услышать в коридоре шаги Уоррена, но было уже поздно.
Кейси по-прежнему лежала в своей кровати, невидящими глазами глядя в потолок. Никакого Ричарда Муни здесь не было, и Уоррен не спешил ей на помощь — все сон. Ее окружала тьма.
По ночам бывало хуже всего. По ночам снились сны, мучили кошмары и являлись призраки. Сколько раз ей снилось, что зрение вернулось, а просыпалась она все в той же черной дыре, куда провалилась в тот мартовский день. Сколько раз ей снилось, что она может говорить, а просыпалась — безмолвна. Сколько раз ей снилось, что она может двигаться, а проснувшись, она обнаруживала, что ее некогда сильное, полное жизни тело превратилось в ловушку, из которой не выбраться.
Когда же наконец прекратится этот кошмар!
— Вот смотри, Кейси, — зазвучал в ночи голос отца. — Переносишь вес тела на правую ногу и резко отталкиваешься бедром, занося клюшку.
Как это было просто — безо всяких усилий — переносить вес тела, не задумываясь, отталкиваться бедром и, красиво занеся вуд над левым плечом, изящным свингом отправлять мяч в лунку.
— Дурацкая игра, — бурчала Дрю, наблюдая, как тренируется Кейси, приехав домой из Брауна на летние каникулы.
— Отец любит говорить, что гольф — это не игра, гольф — это…
— Ой, я тебя умоляю! — застонала Дрю. — Если я еще раз услышу эту чушь насчет того, что гольф — это жизнь, меня стошнит.
Тело пятнадцатилетней Дрю начинало приобретать соблазнительные формы. Вскоре просторные футболки и рваные джинсы сменили маечки с глубоким декольте и коротенькие шортики — настолько коротенькие, что в них запретили появляться в гольф-клубе. А потом одного юниора застукали с Дрю в не имеющей ничего общего с гольфом позиции.
Рональд Лернер оказался совершенно не готов к такому повороту событий.
— Запомни, — выговаривал он младшей дочери, — мальчики останутся мальчиками, но девочки окажутся шлюхами, если не поостерегутся.
Дрю не поостереглась — она наконец нашла способ привлечь внимание отца.
Но удержать его внимание надолго не мог никто.
— А где отец? — услышала Кейси голос матери.
— Кажется, ушел. — Кейси, перестав укладывать в чемодан вещи, повернулась к матери, стоявшей в дверях. Алана вышла из своей спальни — это было очень необычно; впрочем, в руке она держала неизменный бокал — это было обычно.
— Что ты делаешь? Ты куда-то уезжаешь?
— Я переезжаю в город, — напомнила Кейси. — В квартиру. — Вдаваться в подробности она не стала. Зачем? Мать все равно забудет. Кейси уже несколько раз говорила ей о переезде.
— Все меня бросили, — заныла Алана.
— Я уверена, отец скоро придет.
— Почему мы не можем жить вместе? — В ее тоне прозвучал явный упрек.
Потому что тебе это не нужно, ответила про себя Кейси. Потому что ты постоянно или пьяная, или спишь, или разъезжаешь по курортам. Потому что ты никогда не проявляла ко мне ни малейшего интереса. Никогда. Ни разу за все эти годы.
— Ты меня не любишь, — продолжала мать.
Кейси не ответила. И подумала, что это, кажется, самый длинный их с матерью разговор. Он оказался и последним. Через три месяца Алана и Рональд Лернер погибли.
— И что теперь? — спросила Дрю. — Мы разделим добычу?
— Не совсем. — Кейси была готова отразить атаку.
— Что-то мне это не нравится. — Дрю подалась вперед. Она была беременна Лолой, уже на четвертом месяце, но еще ничего не было заметно. — Ты хочешь сказать, он все оставил тебе?
— Нет, конечно. Состояние разделено пополам. Но в завещании есть условия, они направлены на защиту твоих…
— Давай ближе к делу.
— Дело в том, что отец назначил меня распоряжаться имуществом.
— Он назначил тебя, — согласилась Дрю, непрерывно отбивая такт ногой. Потом вскочила и стала расхаживать перед Кейси. — Значит, ты распорядишься отдать мне мои деньги.
— Отец хотел, чтобы я выплачивала тебе ежемесячное содержание, — пояснила Кейси. — Это довольно значительная сумма.
— Содержание, — повторила Дрю. — Я не ребенок.
— Тебе всего двадцать один год, Дрю.
— А тебе — целых двадцать пять. А какое содержание он положил тебе? — Ее глаза от злости наполнились слезами. — Это же гнусно. Было бы куда проще, если бы ты умерла.
— Ого! — воскликнула Джанин, появившись из ванной со свежей помадой на губах. — Что ты такое говоришь своей сестре?
— Она имеет право сердиться, — начала оправдывать ее Кейси, когда Дрю растаяла в противоположной стене.
— Да ты отдай ей ее часть и все? — предложила Гейл, материализуясь на подоконнике над горшком с геранью.
— Я же хотела, — напомнила Кейси подруге. — Я же выдала ей сто тысяч на покупку фитнес-клуба, о котором она мечтала. Он прогорел меньше чем за год.
— Может, сделаешь ее партнером в своем новом деле? — блеснула своей ослепительной улыбкой Джанин.
— Перестань, Джанин. Я думала, мы прошли этот этап.
— А я думала, что мы были подругами.
— Мы и остаемся подругами.
— Ты уверена?
Нет, нет, нет. Я не хочу этого слышать.
— Пациентка — тридцатидвухлетняя женщина, жертва автокатастрофы, — вдруг заговорил доктор Пибоди, входя в палату вместе с Уорреном и Дрю.
— Как себя чувствует пациентка сейчас? — спросил Уоррен.
Проснись. Проснись же!
— Давайте выйдем, — встала Гейл. — Не будем мешать врачам.
— Тест займет некоторое время, — пояснил врач.
— Мы пойдем пить кофе. Хочешь с нами, Уоррен? — спросила Джанин.
Он глубоко вздохнул.
— Нет, спасибо.
— Не волнуйся, — подбодрила его Гейл. — Как сказал врач, что если окажется, что она слышит, значит, она на пути к выздоровлению.
Погоди. О чем ты говоришь?
Кейси услышала, как вкатывают какое-то оборудование, переговариваются врачи, шелестят переворачиваемые страницы. Она ощутила чьи-то руки у себя на лбу, ей вставили наушники.
Ночь кончилась, и призраки ушли. Уже утро, я проснулась, и все это происходит на самом деле.
— «Тот, кто ищет узнать историю человека, постигнуть, как эта таинственная смесь элементов ведет себя в разнообразных опытах, которые ставит Время, конечно же, хотя бы кратко ознакомился с жизнью святой Терезы и почти наверное сочувственно улыбнулся, представив себе, как маленькая девочка однажды утром покинула дом, ведя за руку младшего братца, в чаянии обрести мученический венец в краю мавров».[1] А? Повторить? — спросила Джанин. — Да-а, неудивительно, что ты ненавидела эту книгу. Я прочла только один абзац и уже запуталась. Язык какой-то тарабарский. Всегда думала, что Джордж Элиот умеет писать. — Послышался шелест страниц. — Вот в предисловии говорится, что «Мидлмарч» — лучший из полудюжины лучших романов мира. Итак, продолжаем. «Они вышли за пределы суровой Авилы, большеглазые и беззащитные на вид, как два олененка, хотя сердца их воспламеняла отнюдь не детская идея объединения родной страны…» О господи. Кейси, очнись скорее, а то я тоже окажусь в коме рядом с тобой.
Тихий смех, шаги. Кто-то подошел к постели.
— Что ты делаешь? — спросила Гейл.
— Осуществляю свою угрозу.
— Думаешь, она понимает, что ты ей читаешь?
Глубокий вздох.
— Тест показал, что Кейси слышит, но черт меня побери, если я знаю, хорошая это новость или плохая.
— Что ты хочешь сказать?
Джанин заговорила тише:
— Я понимаю, что ее состояние значительно улучшилось, что она к нам возвращается. Но в то же время, — уже шептала она, — как ужасно, должно быть, лежать здесь без движения, но при этом все слышать. А что, если она все понимает? Что, если она знает про покушение?
— К чему ты клонишь?
— Как ты считаешь, вдруг она думает, что это я пыталась ее убить?
— Не смеши меня.
— Мы обе знаем, что наши с Кейси отношения не всегда были безоблачны. Когда она решила оставить наш бизнес, все было очень напряженно. Я прямо-таки молилась, чтобы ее новое дело накрылось, чтобы она потеряла все деньги и чтобы волосы у нее повыпадали.
— Ты молилась, чтобы она облысела? — недоверчиво переспросила Гейл.
— Тсс! Я не это имела в виду.
Неужели это действительно была ты? Это ты устроила мне этот ад?
— Кейси, ты же знаешь, что я люблю тебя, — жалобно произнесла Джанин.