– Я люблю их, как родных. Некоторое время я жила у них, а потом мы с Максом уехали сюда.
– Я бы с радостью тоже уехала от нашей семейки куда-нибудь подальше, – выдает Вика.
– Поверь, это желание очень часто бывает обоюдным, – парирую я.
Она закатывает глаза и принимается за маффин, который уже превратился в крошки.
Мира с отстраненным видом пьет кофе. Протягиваю под столом руку и сжимаю ее колено. Она поворачивается ко мне и посылает теплую улыбку, все еще пребывая мыслями где-то далеко.
Я уже давно понял, что Мира что-то скрывает. Она держит со всеми дистанцию, и людей, которым она доверяет, можно пересчитать по пальцам одной руки. Мира никогда не говорит о родных родителях, но с любовью отзывается о приемных. А еще она боится прикосновений.
Пусть вчера она подпустила меня к себе и доверилась намного больше, чем я ожидал, все равно, когда я касаюсь ее, она невольно вздрагивает. У меня много вопросов, на которые хочется получить ответы, но я не собираюсь давить на нее. В конце концов, у каждого из нас есть скелеты в шкафу.
Всему свое время. Невозможно отпустить призраков прошлого по щелчку пальцев.
– Кстати, раз уж я вернулась, мы можем закончить твой ремонт. В Италии я так вдохновилась, что хочется сделать из твоей берлоги что-то светлое и яркое, – с воодушевлением произносит Вика.
– На этот раз я обойдусь без тебя. – Я больше и на шаг не подпущу сестру к своему жилью. – После твоей последней идеи квартира превратилась в руины. Думаю, я даже выставлю тебе счет.
Вика возмущенно смотрит на меня.
– Я же не знала, что прошлые мастера окажутся настолько неквалифицированными.
– Страшно представить, что ты предлагаешь клиентам в фирме отца, раз устроила такую подлянку родному брату, – цежу я сквозь зубы.
– Ты ходишь по очень тонкому льду, дорогой братец. – Она достает из сумки маленькое зеркальце и поправляет макияж. – И раз уж на то пошло, то, если бы не я, вы двое точно не были бы вместе. – Она поочередно тыкает в нас с Мирой указательным пальцем. – Я готова принимать благодарности.
– Даже не знаю, с чего начать, – усмехаюсь я.
Сестра бросает на меня сердитый взгляд, Мира подавляет смешок.
– Вы же вместе придете на семейный ужин? – Вика вытирает пальцы салфеткой, закончив с едой.
– Какой еще ужин?
– Я разве не сказала? – Она искренне удивляется, но я не верю ни единому слову. Вика сделает все, чтобы я вернулся домой. – Родители устраивают праздник по случаю твоего возвращения. Воссоединение семьи и все такое.
– Очень приятно быть приглашенным на вечеринку, посвященную самому себе, в последнюю очередь. В моих планах ее не было.
– Богдан, – с упреком произносит Вика. – Мама уже несколько недель все подготавливает.
– Я заеду к ним, когда они вернутся, но участвовать в клоунаде не собираюсь.
– Ты не прав. – Она сминает в руках салфетку.
– Мне не привыкать.
Вика хочет опять заспорить, но закрывает рот, заметив мой взгляд. Удивительно, что хоть что-то может заставить ее замолчать.
– Вы похожи только внешне, – заключает Мира с улыбкой, как только мы прощаемся с Викой и отходим от кафе.
– Порой шутки про перепутанных детей в роддоме очень актуальны. – Я обнимаю ее за плечи.
– И все же ты ее любишь.
– У меня нет выбора.
Мира смеется и, вздрогнув, прижимается ко мне, когда на нас налетает порыв холодного ветра. Вчера ночью на город опустился настоящий ураган, и привычный путь до набережной оказался в два раза дольше из-за поломанных деревьев и техники, разгребающей завалы мусора. Штормовое море превратилось в настоящее безумие, и волны доходят практически до кафе, в котором мы сидели.
– Почему не хочешь идти на ужин? – спрашивает Мира. – Ты же говорил, что давно не виделся с родителями.
Я вдыхаю влажный морской воздух полной грудью.
– Наша семья не такая, как у тебя, – озвучить собственные мысли очень тяжело. – Вы обнимаетесь, потому что соскучились друг по другу. У нас же это принято, только чтобы показать окружающим, что мы замечательная семья. Твой отец сделает все, чтобы поддержать, мой же укажет на ошибки и в очередной раз скажет, что я ничего не добился.
Мира резко останавливается и поднимает на меня встревоженный взгляд.
– В каком смысле ничего не добился? Богдан, ты работаешь как проклятый, лишь бы не просить его помощи.
– Из твоих уст это звучит как комплимент. – Целую ее в лоб и притягиваю обратно.
Мы сворачиваем в переулок и выходим на главную улицу. Ветер немного стихает, но я не отпускаю Миру.
– Отец не поддерживал мое стремление стать фотографом. Он отправил меня в Америку, чтобы я поступил в элитную школу, окончил финансовый факультет и, когда придет время, возглавил фирму. Он никогда не смотрел на меня как на сына. Я чаще слышал «продолжатель рода».
Возможно, это не совсем правда. У меня остались детские воспоминания, в которых мы были счастливы и наша семья была настоящей. Где обнимали, потому что любят, и такие элементарные вещи, как семейный ужин, не превращались в фарс. А потом отец стал другим, и все изменилось. Желание проводить время с нами сменилось очередной поездкой, расширением фирмы, поиском партнеров.
Я прекрасно понимаю, почему он это делал. Он вырос в бедности и в первую очередь хотел дать нам все, чего не было у самого, но вместо отцовского внимания, которого нам не хватало, он открывал новый филиал. Статус для отца стал гораздо важнее семьи.
К сожалению, все хорошее, что происходит в жизни, слишком быстротечно, и память о нем стирается с такой скоростью, что порой можно усомниться в собственных воспоминаниях и принять их за галлюцинацию.
– А мама? Она тебя поддержала?
Я пожимаю плечами:
– Она делала все, чтобы сохранить мир в семье. Знаешь, это похоже на ходьбу по канату с балансиром[2]. Когда я заикнулся о том, что всерьез хочу посвятить свою жизнь фотографии, мама оплатила специальные курсы, но параллельно с этим я должен был находиться с отцом на каждом строительном объекте и показывать, что ответственно отношусь к семейному делу.
– Но ты же был ребенком.
– Не думаю, что для отца это играло какую-то роль.
Мама изо всех сил старается сохранить хрупкий мир в нашей семье. Любую ссору она сглаживает и делает вид, что ничего не произошло. Когда меня отправили в Америку, она плакала, но постоянно повторяла, что так будет лучше для меня. Все наши звонки на протяжении последних десяти лет заканчивались ее мольбами приехать домой на праздники, а я категорически отказывался это делать. В те пару раз, когда они приезжали ко мне в Нью-Йорк, мама с блеском в глазах смотрела на мою квартиру и студию. Она делала вид, что не замечает, как я был несчастлив с Таней, но искренне плакала, когда мы потеряли ребенка.
Я люблю маму и знаю, что она действительно хочет для меня лучшего, однако ощущение предательства не покидает меня многие годы. Уж лучше бы она позволила однажды развалиться этой лжи.
– Почему ты захотел стать именно фотографом? – Мира берет меня за руку и переплетает наши пальцы.
– Ради таких моментов, как вчера вечером, – просто отвечаю я. – Я видел твои глаза, когда ты смотрела на снимки родных. Такие мгновения хочется навсегда запечатлеть не только в памяти. Чтобы, когда станет плохо и ты начнешь забывать о хорошем, всегда можно было посмотреть на снимок и вспомнить. В объектив камеры все видится иначе. Более настоящим.
– Особенно когда не замечаешь фотографа. Не могу поверить, что ты так много успел снять.
– Ты еще не обо всех моих талантах знаешь. – Я поигрываю бровями, и щеки Миры краснеют.
Я смеюсь и получаю толчок локтем в бок.
Глава 31
– Ты ведь знаешь, что я не обладаю особым терпением. – Полина не сводит с меня пронзительного взгляда.
– Не совсем понимаю, о чем ты. И, между прочим, один слой уже высох. – Я киваю на руку в лампе.
Полина закатывает глаза и берет мою ладонь.
– Мира, это нечестно, – бормочет она сквозь маску на лице и подпиливает мне ноготь. – Богдан – первый мужчина, которого ты к себе подпустила, а я остаюсь в неведении.
– Такого нет в кодексе дружбы.
Она вскидывает голову и тычет в меня пилочкой.
– В моем есть, и такие события прописаны жирным шрифтом. Если у тебя был секс, ты обязана обо всем рассказать лучшей подруге. Я же не требую подробностей.
– Что-то ты не особо торопилась поделиться со мной событиями двухмесячной давности, – язвлю я в ответ, и Полина сразу опускает глаза.
Она тяжело вздыхает и продолжает делать маникюр, а ее коллеги по салону наконец-то занимаются своими делами. Обычно Полина приходит к нам домой, и там мы в расслабленной обстановке обо всем разговариваем, но так как они с Максом все еще не определились, на какой стадии находятся их отношения, мне пришлось ехать к ней на работу.
Конечно, мне хочется обо всем рассказать подруге. То, что происходит между нами с Богданом, – нечто новое для меня. Я не изменилась, и страхи все так же тенью следуют за мной по пятам, тихо нашептывая, что это всего лишь прекрасный сон, который скоро закончится, и я окажусь в жестокой реальности. Я слишком долго была под их натиском и прекрасно понимаю, что просто так они меня не отпустят. Возможно, именно поэтому вновь записалась на сеансы к психотерапевту, чтобы у прошлого больше не было надо мной власти. Когда Богдан видит, что я начинаю закрываться, он не давит на меня.
Пару ночей назад я проснулась в поту от кошмара и не могла сделать даже маленького вдоха. Богдан обнял меня за плечи и прижал к груди, успокаивающе поглаживая по спине. Я чувствовала, как билось его сердце, как сильно были напряжены мышцы. Наверняка у него был миллион вопросов, на которые я не смогла бы ответить. Но он не задал их. Когда я пришла в себя и страх постепенно отступил, Богдан продолжал обнимать меня, молча забирая часть оцепенения себе и разделяя со мной этот кошмар. Даже наутро он не подавал вида, что ночью что-то произошло, хотя я прекрасно понимаю, насколько это тяжело – пытаться помочь тому, кто бежит от самого себя.