– Я в этом даже не сомневаюсь.
Озорной блеск в глазах мамы гаснет, и я чувствую себя последним мерзавцем. Она берет со стола салфетку и раскладывает ее на коленях.
– Как Отис и Нэнси? – Намазав небольшую булочку с ванильным кремом, она кладет ее на мою тарелку.
– Отлично. По последним данным, Отис спит ближайшие полгода в гостиной, потому что в скором времени у них появится еще один ребенок.
Мама хлопает в ладоши:
– Это же замечательно! Надеюсь, я еще буду в здравом уме, когда один из вас решит нас осчастливить.
Вика давится тостом и закашливается.
– На меня можете не рассчитывать. – Она стучит кулаком по груди. – Не собираюсь ввязываться в подобные авантюры.
– Ты просто еще слишком молода.
– Нет, скорее я здраво мыслю. Я прекрасно помню твой измученный взгляд, когда приходилось идти в школу из-за проделок твоего любимчика. К тому же я слишком люблю спать и комфорт в доме.
Мама качает головой, смотря на Вику. Я отмалчиваюсь. Я зарекся больше никогда не думать о детях. Мне хватило испытать один раз эту проклятую боль, а оставленный шрам все еще продолжает кровоточить.
Хотя с Мирой я позабыл о всякой осторожности. Если раньше я предохранялся в целях безопасности, то после случившегося с Таней десять раз все перепроверял, чтобы не дай бог не допустить случайной беременности. Но Мира смела и этот барьер. Я все еще помню, как чертовски приятно чувствовать ее всем телом.
Господи, как я скучаю по ней. Надеюсь, ей хватит пары дней, чтобы выкинуть этот бред из головы.
– Ай! – вскрикиваю я, когда каблук сестры впивается в мой ботинок.
– Думай потише. – Она промокает губы салфеткой и кивает в сторону мамы.
Она смотрит на меня с улыбкой, но не успевает задать вопрос, так как сухой голос отца сковывает непринужденное настроение между нами:
– Простите за опоздание.
Пройдя мимо мамы, он на пару секунд кладет ладонь на ее плечо и скупо сжимает его. Когда-то он не мог и пяти минут продержаться, чтобы не обнять ее или едва уловимо поцеловать в висок. Мама скромно улыбается на этот жест.
Я встаю и протягиваю отцу руку. Ничего лишнего – обычное сухое рукопожатие. Это максимум, на что каждый из нас способен по отношению друг к другу.
На нем серые брюки, светлая рубашка и такого же оттенка кардиган, каштановые волосы аккуратно уложены. Темные глаза не выражают каких-либо эмоций при виде меня. Убрав свою ладонь, отец подходит к Вике и, положив руки на ее плечи, целует в макушку. Сестра на глазах тает в этом мимолетном проявлении любви, на ее губах расцветает улыбка.
Мы принимаемся за еду, но теперь мне кусок в горло не лезет. Вика щебечет о фирме. Рассказывает, что, пока родителей не было в городе, она составила несколько контрактов для сотрудничества с новыми партнерами и отдала их юристам для проверки. Что она побывала на одном объекте и решила возникшие проблемы с поставками. Отец молча слушает и изредка кивает. Когда же сестра заводит разговор о проекте, над которым работала последние несколько месяцев, в подробностях рассказывает о плюсах и возможных рисках, сухое выражение лица отца мрачнеет. Он допивает кофе, ставит кружку на блюдце и вытирает губы салфеткой.
– В общем, я думаю, что постройка нового детского центра – это хорошее вложение. Я проанализировала рынок детских развлечений в нашем городе и не нашла чего-то стоящего. Они разбросаны по всему городу, а мы могли бы собрать все воедино и усовершенствовать…
– Сейчас у нас нет на это средств и времени.
Всего несколько слов, и сестра мгновенно умолкает.
– Да, я все понимаю. Возможно, в будущем мы могли бы реализовать этот проект. К тому же там еще есть над чем поработать, – соглашается она.
Уголки ее губ опускаются, и Вика нервным движением заправляет прядь волос за ухо. Это все, на что сестра способна, если отец не поддерживает ее. Я помню, что обещал держать себя в руках, но сейчас чертовски злюсь. Она готова вгрызться мне в глотку, если я отказываюсь идти на семейный ужин, и сама же отступает от своего мнения перед отцом.
Но это не мое дело. Вика добровольно решила стать частью семейного бизнеса, и она взрослая девочка, чтобы постоять за себя.
– Как работа в студии? – вдруг спрашивает меня отец.
Я небрежно пожимаю плечами:
– Отлично. Перед отлетом закончил несколько важных проектов.
Он кивает:
– Я слышал, что в скором времени у вас планируется выставка. Бездомные, верно?
Вика начинает суетиться и складывать столовые приборы на тарелке. Я знал, что она обо всем докладывает родителям. Когда я по несколько недель отмалчиваюсь или наши разговоры длятся каких-то тридцать секунд – самое долгое, на что я способен, чтобы не перейти к личным темам, – мама звонит Вике. Отец же никогда не интересовался моей работой. Для него фотография – бесполезная и пустая трата времени. Не более.
И все же я рассчитывал хотя бы на малейшее уважение моего решения держать дистанцию. У меня есть на это право.
– Да. Я уже отснял много материала. Когда вернусь в Нью-Йорк, хочу вместе с Отисом съездить в одну общину на окраине Бронкса.
– Ты серьезно? Бронкс?! Богдан, не сходи с ума! – Сестра с тревогой смотрит на меня. – Никто в здравом уме не поедет туда.
– Мне очень лестно, что ты переживаешь за меня, – ухмыляюсь я, прикладывая ладонь к сердцу.
– Это опасно? – Голос мамы звучит взволнованно.
– В Бронксе нет ничего опасного. Там живут такие же люди, как и во всей Америке. Просто кто-то пересмотрел криминальных сериалов.
Порой в сестре сочетаются довольно странные увлечения – например, любовь к высокой моде и просмотр сериалов про маньяков.
– К тому же кто-то должен привлечь внимание к теме бедняков. Газета Отиса – отличная площадка.
Вика недовольно поджимает губы и отворачивается к отцу в поисках поддержки. Как глупо… Спустя столько лет она продолжает на что-то рассчитывать?
Отец больше ничего не спрашивает, и мы плавно переходим на разговор о поездке. Ожидал ли я, что он вдруг изменит свое мнение относительно моей профессии? Нет. Но тот факт, что он не заводит разговор в привычное русло, немного меня удивляет. Обычно нас хватало на добрых полчаса, а потом мы оба пускались во взаимные упреки.
Мы заканчиваем с едой и перемещаемся в гостиную. Мама показывает картину, которую нашла на ярмарке художников в Париже.
– Я посмотрела на нее и подумала, что она понравится тебе. – Мама протягивает мне холст с изображением небоскребов. – Вика показала новый интерьер в твоей квартире, и мне кажется, что картина будет неплохо смотреться в гостиной.
– Спасибо. – Я целую маму в щеку, а затем бросаю взгляд на сестру.
– Что?
– Мне просто интересно, когда ты успела побывать у меня дома?
Вика цокает:
– Это было не так уж и трудно. Твои мысли в последнее время заняты другим.
Мама прикрывает губы ладонью, скрывая улыбку.
Мы довольно долго сидим в гостиной, и под вечер отец извиняется и уходит, когда его телефон в который раз звонит. Когда же мы с сестрой вызываем такси, мама так сильно сжимает меня в объятиях, что становится тяжело дышать.
– Я очень рада, что ты приехал. – Она отстраняется от меня и кладет руку на мою грудь. – Если ты не против, я бы хотела, чтобы мы как-нибудь пообедали с тобой вдвоем, пока ты в городе.
– Конечно.
Я обнимаю маму в ответ и целую в щеку. Когда мы выходим за дверь, отец все так же сидит в кабинете, даже не выходит попрощаться с нами. Пора признать, что ему абсолютно все равно, что творится в моей жизни.
Глава 38
– Итак, мы молчим уже тридцать минут, – говорит психотерапевт, бросив взгляд на наручные часы.
– Я думала, в этом и заключается ваша методика, – бормочу я.
Он смеется:
– Твоя правда. Именно с этого началась наша дружба много лет назад.
– Вау, оказывается, мы друзья? В последний раз вы сказали, что больше не хотите видеть меня на своей кушетке.
– Это было сказано из лучших побуждений.
Я фыркаю и складываю руки на животе, впиваясь взглядом в книжный шкаф, стоящий у стены. В предыдущий сеанс я насчитала семьдесят девять книг. Мой взгляд скользит по верхней полке, и я пытаюсь вспомнить, что из перечисленного уже видела. Чего греха таить, за несколько лет моих сеансов я отлично выучила каждую книгу.
– Как дела в группе? – не унимается док.
– Ох, мы правда будем делать вид, что вас это интересует? – Поворачиваюсь к нему.
Он поправляет очки на переносице и постукивает ручкой по блокноту, лежащему на колене. Могу поспорить на что угодно: он уже сделал несколько записей.
– Я приходил на ваше выступление.
– И ушли спустя пятнадцать минут. Думаю, это о многом говорит.
Уголки его губ поднимаются в мимолетной улыбке.
– Значит, ты все же видела меня. – Он смотрит на меня с хитрецой в глазах.
– Конечно. Разве может быть иначе? На вас был этот странный костюм в полоску, подтяжки и галстук-бабочка. Кто вообще носит такие вещи?
– Это выглядит очень интеллигентно.
– Скорее скучно.
– Ты сделала новую татуировку. – Он кивает на мою правую руку.
Провожу кончиком пальца по пленке поверх рисунка.
– Ну, вы же знаете, как я люблю рисовать на собственном теле, – отшучиваюсь я.
– Она имеет какое-то значение?
– Будущее, – выдаю я и резко осекаюсь, захлопывая рот.
Так и знала, что эта непринужденная беседа приведет к тому, что он начнет выуживать из меня информацию, и просто отсидеться положенный час у меня не получится.
– Хитрый ход, – ворчу я.
Док мягко улыбается, убирает блокнот на стол и снимает очки.
– Мира, мы уже много лет знакомы, и я прекрасно знаю, что тебя что-то тревожит. Просто так ты бы никогда не пришла. И я также знаю, какой это огромный шаг для тебя – попросить помощи.
Я сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза, и отворачиваюсь, скользя взглядом по кабинету. Он такой же «интеллигентный», как и мой старый шарлатан. А еще пропитан древностью. Деревянный массивный стол стоит около окна, на него падают редкие лучи солнца, пробивающиеся сквозь фисташковые шторы. Вдоль бежевых стен – стеллаж и этажерка с цветами, рядом с которыми висят черно-белые портреты. Уверена на все сто – это кто-то в стиле Фрейда, и, если начну спрашивать, меня наверняка ждет целая лекция. На полу поверх старого, местами потрескавшегося паркета лежит ковер с витиеватым узором.