Я медленно выдыхаю, а Богдан и вовсе перестает дышать в ожидании моих слов.
– Я хотела с утра пораньше уйти куда-нибудь. Макс оставил ключи от дома. Я долго прислушивалась к тишине в квартире и, решив, что он спит, вышла из комнаты. Он накинулся на меня в коридоре и, прижав к стене, начал говорить, как сильно любит меня и какая я неблагодарная, раз не принимаю его любовь. Боже, я так молила о помощи. Кричала, но никто не пришел. Я до сих пор чувствую этот мерзкий запах алкоголя. Я пыталась вырваться, но, когда он ударил в живот, из меня вышибло весь дух. Когда все произошло… Он делал все, что хотел: бил, резал. У меня не было никаких сил. Единственное, что помню, – из меня словно весь воздух вышел, а душа разлетелась на части.
Все тело пронизывает такая дикая боль, что мне вновь становится тяжело дышать. Слезы бегут по щекам, и я всхлипываю.
Когда я кричала, меня никто не слышал, но стоило прошептать – и весь мир рухнул.
– Я очнулась в больнице. Первое, что увидела, – это Макс, спавший на стуле и державший меня за руку.
Я помню, как мы оба тогда страдали. Макс много лет винит себя за произошедшее, а я виню себя. Но виноват только один человек.
Когда вспоминаю эту картину, мое сердце сжимается. Глаза обжигают слезы. Богдан чувствует это: он приподнимается, проводит тыльной стороной ладони по мокрым следам на щеках и нежно целует меня. Я крепко его обнимаю и плачу, освобождаясь от этого груза. Я больше не хочу никаких напоминаний. Я открылась. Доверилась. И теперь прошлому нет места в моей жизни.
Я отпустила его.
Богдан целует меня в лоб, вытирает мои щеки и снова целует.
– Что с ним стало?
Я пожимаю плечами:
– Его поймали и дали заслуженное наказание. Но оно не вечно.
Богдан поворачивается ко мне, берет мое лицо в ладони и покрывает его поцелуями.
– Больше никто не причинит тебе вреда. Никогда, – заверяет он меня.
И я ему верю. Теперь у меня есть Богдан. И больше мне бояться нечего.
Глава 40
Неконтролируемая ярость наполняет меня, как яд разливается по венам и добирается до сердца, заставляя его биться в тысячу раз сильнее. Мне хочется найти этого подонка и убить собственными руками. Он истязал Миру много лет. Каждый божий день он заставлял ее проходить через ад.
Я крепче сжимаю Миру в объятиях. Она дрожит и всхлипывает, а по лицу текут слезы. Рядом с ней никого не было. Господи, вместо того чтобы просто радоваться детству, она подвергалась насилию со всех сторон. А мать? Да что за человек может так поступить с собственным ребенком?!
Касаюсь подбородка Миры и, мягко подняв ее голову, целую в лоб.
– Она права, я виновата.
– Нет! Нет! – яростно заявляю я. – Ты ни в чем не виновата. Виновата твоя психичка-мать и маньяк, который с тобой это сделал.
– Я виновата в том, что послушала его и отказалась рассказывать всем, что со мной происходит. Я ведь видела, как относятся ко мне родители Макса, и все равно молчала. – Мира опускает голову.
– Посмотри на меня, – прошу я. Провожу рукой по ее щеке, и она прислоняется к моей ладони. – Ты не виновата и не должна была что-то кому-то доказывать. Твоя мать должна была сделать это за тебя. А ты была ребенком.
Суть нашего чертова общества: если проблемы не касаются тебя, значит, можно их игнорировать. Сколько раз ее соседи слышали крики, мольбы о помощи? Сколько чертовых раз они могли прийти и спасти ее? Но проще же закрыть глаза и притвориться, что ничего не было. Ведь так не придется брать на себя ответственность.
Мира переводит дыхание.
– Родители Макса забрали меня жить к себе. Я благодарна им за все, что они сделали для меня. Папа был на каждом допросе у следователя и, как только видел, что я начинаю выходить из себя, сразу прекращал его. Макс спал каждую ночь рядом со мной, точнее, притворялся, что спал, и молча наблюдал за мной. А мама всегда пыталась как-то взбодрить. Но я молчала. Они очень много сделали для меня.
Мира обнимает меня так крепко, словно я могу испариться. Целую ее в шею и ласково провожу ладонью по спине.
Хрупкая. Нежная. Сумасшедшая. И моя.
Больше не отпущу ее и никому не позволю причинить вред.
Мира проводит рукой по моему лицу, скуле и опускает ее на грудь.
– Дальше ты знаешь. Я уехала из города, училась, играла в группе, встретила Полину. Иногда мать напоминала о себе, и я шла на все требования, лишь бы не видеть ее.
– Ты могла отказаться от этого. Я понимаю, ты боялась, но все же.
– Могла. Но я столько лет была под ее гнетом, все всегда верили ей. Поэтому я боялась, что и ты поверишь, так же как и остальные, а потом откажешься от меня. – Она с опаской смотрит мне в глаза. – Я сломана, понимаешь? Я слабая, поддаюсь страхам. Я не хочу тебя терять, но пойму, если ты вдруг уйдешь. Это слишком тяжелый груз. Не знаю, пройдут ли мои кошмары когда-нибудь. Я вижу, как сломала жизнь Максу. Он не показывает этого, но это так. Он от многого отказался, чтобы быть со мной. И я не хочу, чтобы ты тоже это делал.
Мира смотрит на меня с надеждой, что я не скажу тех самых слов, которые она боится услышать. Она привыкла, что от нее отказываются. Но я не откажусь.
Обхватив ее подбородок пальцами, приподнимаю голову, чтобы заглянуть в глаза.
– Послушай меня внимательно и запомни это раз и навсегда: я люблю тебя. Ты нужна мне, словно воздух. Я люблю тебя всю, и не важно, есть у тебя кошмары или нет. Хочешь отталкивать меня? Хорошо. Но запомни: я все равно тебя верну. Так что ты можешь сократить время на побеги и просто довериться мне. Если будет приступ или твоя мать снова объявится – я буду рядом, – говорю я ласково. Глаза Миры блестят. – Мы вместе. Ты – часть моей жизни, и я никогда не откажусь от тебя. Обещаю, я никогда тебя не оставлю.
Мира судорожно выдыхает и кидается мне на шею. Я глажу ее по спине, давая возможность выплакаться. Мира освободилась, разделила со мной свой кошмар. И я приму его. Каким бы тяжелым этот кошмар ни был, я разделю его с ней.
Мне плевать, если нужно будет сотню раз встретиться с ее психичкой-мамашей или ночами искать по городу, когда она в очередной раз испугается. Я больше никогда не позволю этому нас разделить. Если у Миры не останется сил бороться, я буду рядом и буду делать это вместо нее. Мы вместе. Одно целое.
Мира отстраняется от меня и вытирает слезы.
– Все это время я старалась держать каждую секунду своей жизни под контролем. Я столько лет загоняла себя во тьму, а ты вытащил меня. – Мира кладет руки мне на грудь, где бешено колотится сердце, и оно начинает биться еще быстрее. – Все эти годы я боялась сделать лишний вдох. Я боялась полюбить. Но рядом с тобой я больше не боюсь. Ты научил меня дышать.
– А ты – меня.
И это правда.
Я дышу Мирой.
Мира подается вперед и нежно целует меня. Чувствую на губах соленый привкус ее слез.
Она оживила меня после стольких лет. Я хочу жить и дышать с ней одним воздухом и оставаться воздухом для нее.
Провожу кончиками пальцев по ее щеке и оставляю легкий поцелуй. На ее губах появляется улыбка. И это самая прекрасная улыбка, которая только может быть. Улыбка девушки, которая отпустила прошлое и обретает светлое настоящее.
Глава 41
– Это точно моя дочь? Не обман зрения? – Мама смотрит на меня, прищуриваясь.
Я фыркаю, достаю из коробки стопку книг и кладу на стеллаж.
– Ты сама говорила, что мы все от тебя скрываем, а когда я признаюсь, что теперь мы с Богданом вместе, ты смотришь на меня так же, как на папу, когда он предложил тебе совместный прыжок с парашютом.
На губах мамы появляется улыбка. Сначала робкая и неуверенная, а через пару секунд она перерастает в самую счастливую улыбку, которую я когда-либо у нее видела. Глаза становятся мокрыми от слез, и она делает глубокий вдох, чтобы перевести дыхание.
– Мам, ты серьезно собралась плакать?
– Я имею на это полное право. – Она отмахивается от меня и промокает глаза краем полотенца, свисающего с плеча.
Мама выходит из дверного проема, соединяющего гостиную со спальней, и заключает меня в крепкие объятия. Аккуратно провожу ладонью по ее спине и отвечаю с не меньшим трепетом.
Родители переехали несколько дней назад, и теперь я с утра до вечера нахожусь у них, помогая разбирать вещи. Я знала, что не смогу долго скрывать от них отношения с Богданом. Да и зачем? Если в моей жизни появилось что-то постоянное и то, что делает меня счастливой, я хочу разделить это с ними. Они сделали для меня намного больше, чем кто-либо, и я на протяжении долгого времени не ценила этого.
Родители остались верны себе. Папа отпустил несколько шуточек в стиле «Советую набраться терпения», будто Богдан связался с исчадием ада, а затем, по-отечески поцеловав меня в лоб, забрал его с собой за остальными вещами. Мама же перебивала меня каждые пять секунд, пока я все рассказывала.
Правда, я не рассказала им про приступ и весь произошедший после него кошмар.
– Честно признаться, я не удивлена происходящему. – Мама отстраняется и поглаживает меня по щеке.
– В каком смысле?
– Тебе был нужен кто-то вроде Богдана. Спокойный и уравновешенный, тот, кто не боится трудностей и кто примет вызов.
– Возможно.
– Несмотря на то что мы уже много лет не поддерживаем отношения с его родителями, я вижу в глазах Богдана тот же огонек и желание защитить, какой был в нем в восемь лет. Даже в столь юном возрасте забота о сестре и матери была для него на первом месте. – На маминых губах появляется грустная улыбка. – Порой мне кажется, что Богдан стал взрослым слишком быстро.
– Почему вы прекратили общаться?
Мама пожимает плечами:
– Разные приоритеты, взгляды на жизнь. Иногда не успеваешь понять, в какой именно момент человек меняется и перед тобой появляется незнакомец. Твой отец любит свою работу. – Она берет с постели пару вешалок с платьями и открывает шкаф. – Господи, когда они с отцом Богдана только открыли свой магазин, то сутками там пропадали. Но всегда существует тонкая грань между работой и семьей. Она такая неуловимая, что ты можешь ее переступить и не почувствовать.