Тут уж не поспоришь.
– Богдан гораздо терпеливее Вики. Она и трех секунд не могла усидеть на месте, и, если что-то натворила, он всегда ее прикрывал. Вот они ругаются, а через секунду, стоит Вике заплакать или попасть в беду, Богдан уже рядом.
Взгляд Анны Сергеевны становится задумчивым, будто она уносится в те времена, когда несносные близнецы были сорвиголовами.
– Они дополняют друг друга, – произношу я. – Там, где Богдану не хватает решимости, хоть это и странно звучит, Вика подталкивает его.
– Думаю, он с нами не согласится. – Анна Сергеевна улыбается и переводит на меня взгляд. – Спасибо тебе.
Я, оторопев, смотрю на нее.
– Вика рассказала, что это ты уговорила Богдана дать нам еще один шанс.
– Я просто знаю, как порой нужны родители.
Она кивает и поправляет темную прядь.
– Мы всегда хотим блага для своих детей и порой не задумываемся, чего они хотят на самом деле.
– Простите за вопрос, но почему вы за столько лет не попытались встать на его сторону?
Уголки губ Анны Сергеевны опускаются, и она обводит глазами комнату.
– Стыд и страх всегда идут рука об руку и иногда настолько берут верх, что гораздо проще им поддаться, чем принять правильное решение. Пойдем.
Она встает, и я следую за ней по узкому коридору из цветов. Мы останавливаемся около выхода из оранжереи. Анна Сергеевна приоткрывает дверь, украшенную витражным стеклом, и я замечаю розарий. Все бутоны уже обрезаны, и из земли торчат небольшие стебли примерно по полметра.
Анна Сергеевна подходит к палисаднику. Совершенно не переживая за изящные лодочки, она ступает на сырую землю и касается растения рукой. В воздухе витает приятный аромат лесной свежести, а наша одежда покрывается мокрыми крапинками.
– Если розу вовремя не обрезать, она может погибнуть, и реанимировать ее будет крайне тяжело. Либо она превратится в шиповник. Колючий, обвивающий лозами все вокруг и не дающий возможности подобраться к нему. Можно его срубить и посадить на этом месте что-то новое, красивое, то, что будет радовать глаз. Зачем стараться, если можно заменить, правда?
Она оборачивается ко мне, и я неуверенно пожимаю плечами.
– Наши отношения с сыном похожи на куст шиповника. Богдан думает, что мы заменили его Викой, и все больше выпускает колючки, при этом раня не только нас, но и самого себя.
Анна Сергеевна касается рукой верхушки растения.
– Я не могу винить его за это. Я думала, если дам ему свободу, позволю самому решать, как ему жить и кем становиться, то сделаю лучше. Надеялась, что со временем углы сгладятся. Как видишь, я серьезно ошиблась. – На ее губах играет грустная улыбка, но в голосе слышится надежда. – И все же даже колючки шиповника могут вновь превратиться в прекрасную розу.
Она становится рядом и берет меня за руку. Ее пальцы нежно сжимают мою ладонь.
– Богдан очень многое скрывает в себе, но одно я вижу четко – он любит тебя. Один его взгляд говорит об этом. И я благодарна, что благодаря тебе мой сын обрел то, чего ему так не хватало.
У меня перехватывает дыхание, и я молча киваю в ответ.
Мы возвращаемся в оранжерею, и уже на самом выходе Анна Сергеевна вдруг зовет меня:
– Мирослава.
Я оборачиваюсь. Она берет овальный горшок, подходит ближе и протягивает растение.
Небольшое деревце, ствол которого перевязан тонкой проволокой, чтобы ветки росли в нужном направлении.
– Это мирт. Очень капризное и строптивое растение. Чтобы его вырастить, понадобится много терпения и веры в собственные силы.
Видимо, меня выдает недоуменный взгляд, так как Анна Сергеевна тихо смеется.
– Не сдавайтесь. Знаю, порой бывает очень тяжело и жизнь преподносит такие сюрпризы, о которых ты даже не мог подумать, но не сдавайтесь. Направляйте друг друга, спорьте, выясняйте отношения. Любовь – как этот мирт: она капризная и сбивает с толку, иногда не знаешь, как поступить, но достаточно лишь немного изменить направление, и все встанет на свои места.
– Господи, Вика, – жалобно стонет Богдан и кидает в нее через стол салфеткой.
– Ты бы видела его лицо, когда на следующий день эта девочка сказала, что Богдан теперь ее парень. – Вика заливается громким смехом.
– Это была твоя самая идиотская шутка, – недовольно бормочет он. – Как ты могла специально написать это признание в любви от моего имени? Кто так поступает с родным братом?
– А что мне оставалось делать? Ты запретил всем мальчикам ко мне приближаться, я же должна была как-то развлекаться.
– Так вот почему ты позвонил с просьбой забрать вас раньше? – Анна Сергеевна делает глоток вина.
– У меня не осталось выбора. Она преследовала меня за каждым поворотом.
От смеха у меня уже болят скулы, и я прикладываю ладони к щекам. Богдан закидывает руку на спинку моего стула и обнимает за плечи.
– И вообще, ты должна быть мне благодарна, что я оберегал тебя от всяких неудачников, – бросает он сестре.
Вика накалывает на вилку кусочек утки и указывает ею на Богдана.
– Нам было по тринадцать лет. Ты сам был таким.
Они продолжают спорить, и мы все смеемся.
Ужин в семье Богдана проходит совсем не так, как я предполагала. Сначала между нами повисла напряженная атмосфера: никто из присутствующих не знал, как себя вести, но потом Вика начала рассказывать о детстве, вспоминать шалости, и, как оказалось, о многом родители близнецов даже не подозревали. Вика, как клей, соединяющий эту семью, нашла подход к каждому и свела вместе.
Между Богданом и его отцом чувствуется какое-то напряжение, но с каждым часом оно становится все меньше. Время близится к десяти вечера, а мы так и сидим за столом, отпуская теплые шутки. Я больше не чувствую себя скованно, хотя, когда ко мне обращается Даниил Олегович, я каждый раз невольно вздрагиваю под его непроницаемым взглядом.
– Мирослава, скажи, а как поживают ваши с Максимом родители? Я так давно ничего не слышала о Диме и Ольге.
Поставив локти на край стола, Анна Сергеевна складывает под подбородком руки.
– Хорошо. Они совсем недавно переехали поближе к нам.
Ее брови удивленно приподнимаются:
– То есть они теперь живут здесь? – В ее голосе слышится волнение. – Я бы так хотела с ними встретиться.
– Думаю, мама тоже очень обрадуется. И наконец-то ее внимание будет сконцентрировано на ком-то еще, помимо нас с Максом.
– Если тебя не затруднит, не могла бы ты дать мне ее номер? Прошло столько лет.
Она улыбается и на секунду отводит взгляд – я успеваю заметить, как она мельком смотрит на мужа.
– Что ж, время десерта уже давно прошло, но я приготовила малиновый пирог и не отпущу вас, пока вы не съедите по кусочку.
Анна Сергеевна встает из-за стола и принимается собирать посуду. Мы с Викой помогаем, ставя все на большой поднос. Мама Богдана отпустила наемный персонал несколько часов назад, так как больше не видела в нем необходимости.
Когда все грязные тарелки оказываются на подносе, Богдан поднимается и забирает его из рук матери. Она легонько касается его щеки в благодарности.
Внезапно раздается звонок в дверь, и мы все переглядываемся. Уже довольно поздно, и, судя по взглядам родителей Богдана, они точно больше никого не ждали.
Даниил Олегович отодвигает стул, поправляет манжеты на рубашке и выходит из столовой. Из-за того что в доме стоит оглушительная тишина, до нас доносится тихий спор, а затем цокот каблуков.
Я оглядываюсь на Богдана и замечаю, как сжимаются его челюсти. Он опускает поднос с посудой на стол и впивается взглядом в кого-то позади меня. Обернувшись, я вижу Таню.
– Добрый вечер, – произносит она с ослепительной улыбкой и ставит сумочку на стул рядом с Викой. – Я возвращалась домой и увидела, что у вас горит свет. Не возражаете, если я присоединюсь?
Даже если кто-то против, ее это точно не остановит. Она садится на стул, откидывает волосы за спину и улыбается, смотря на Богдана.
Вика демонстративно фыркает и что-то бормочет под нос, Анна Сергеевна миролюбиво улыбается и предлагает Тане чашку чая, а Даниил Олегович, вернувшись на свое место во главе стола, берет бокал с виски и делает глоток.
А я отчетливо понимаю, что сегодняшний вечер не закончится дегустацией малинового пирога и дружескими объятиями на прощание.
– Что ты тут забыла? – цедит сквозь зубы Богдан.
– Раньше мои визиты встречали не так холодно. – Таня подмигивает ему.
– Убирайся.
– Богдан, – Анна Сергеевна сжимает его плечо и мягко улыбается, – не думаю, что кружка чая станет для нас проблемой.
Она переводит взгляд на Таню, и та в ответ невинно хлопает ресницами, словно ангел во плоти.
– Конечно нет. Это миролюбивый визит. К тому же мы все еще остаемся семьей.
Таня поднимает кружку, делает глоток чая и ставит ее обратно на блюдце.
– Как ваша рука? Уже зажила? – обращается она к Анне Сергеевне.
В ее голосе столько фальши и притворной заботы, что мне самой становится тошно.
– Хорошо. Спасибо тебе большое за эту мазь и заботу.
– А что было с твоей рукой? – озабоченно спрашивает Вика.
– Ничего страшного. Я была в оранжерее, пересаживала цветы и неудачно поскользнулась, а Таня как раз проезжала мимо.
– И у тебя в сумочке тут же нашлось нужное лекарство? – с усмешкой уточняет Вика.
– Нет, я отвезла Анну Сергеевну в ближайший травмпункт, и мы сделали рентген. Пока доктор накладывал повязку, я все купила.
– Надо же, как заботливо с твоей стороны. Кажется, ты не проявляла такой инициативы раньше. Что случилось? Где-то потеряла эгоистичность?
– Вика, – шикает Анна Сергеевна.
– Не берите в голову. Просто Вика еще обижается на меня за тот случай. А я ведь всего лишь хотела помочь.
Таня поворачивается ко мне, прикладывает к лицу ладонь, прикрывая рот, и с заговорщическим видом шепчет:
– Когда-то мы были подругами.
– Это слишком громко сказано. У меня с косметичкой гораздо более доверительные отношения, чем с тобой. – Вика закатывает глаза и разделывает вилкой кусок пирога.