– Однажды она так сильно влюбилась в парня, что захотела сбежать с ним в другой город. Я, конечно, была против и не поддерживала эту идею.
Раздается звук падающей вилки, и, повернувшись, я вижу, что кусок пирога лежит на белой скатерти.
– Ох, ты была так мила, что тут же сообщила обо всем родителям. Вот и вся суть поучительной истории: таким, как ты, доверять нельзя. А теперь простите, но здесь настолько смердит лицемерием, что мне не хватает воздуха.
Вика встает со стула, ножки которого громко скрипят по мраморному полу, разворачивается и уходит в сторону оранжереи.
– Очень вкусный пирог. – Таня как ни в чем не бывало продолжает есть, не обращая внимания на гневный взгляд Богдана.
За все это время он практически не произнес ни слова. Его мышцы напряжены, рука под столом сжимает мою, а глаза безотрывно смотрят на бывшую девушку.
Я должна была понимать, что она не отступится. Таня четко дала понять, что Богдан – ее и она никогда его не отпустит. Для нее это как нелепая детская игра. Когда Ане было три года, она любила одну куклу: ходила с ней на детскую площадку, спала, носила в садик и разве что не мылась вместе, но со временем ее любовь остыла, и она переключилась на другие игрушки. Кукла благополучно отправилась в дальний угол. А когда Полина решила отдать ненужные вещи и Аня поняла, что у позабытой куклы будет новая хозяйка, она вцепилась в нее и не позволила отдать. И пусть сейчас игрушка опять лежит никому не нужная, но она осталась дома.
Так же происходит и с Таней. Она поняла, что Богдан к ней не вернется ни при каких условиях, что он начал новую жизнь, и теперь решила вернуть свое.
Только людскими жизнями не так просто играть.
– Надолго ты приехала? – спрашивает Даниил Олегович.
Если каждого в этой комнате можно прочесть за секунды, то отец Богдана остается непроницаем.
– Это зависит от некоторых обстоятельств. Но я бы хотела как можно быстрее вернуться в Нью-Йорк. Я не могу оставить магазин надолго. К тому же мне надо составить новый каталог и найти моделей для рекламы.
– Думаю, это и правда не терпит отлагательств и лучше побыстрее вернуться.
Они ведут вполне светскую беседу: обсуждают рабочие планы на будущее, Таня интересуется фирмой и не забывает напоминать Анне Сергеевне, что та должна научить ее готовить этот проклятый пирог, к которому я все еще не прикоснулась. У меня такое ощущение, что стоит съесть хоть кусочек, как меня вывернет наизнанку в эту же секунду.
Я наблюдаю за разговором со стороны и понимаю, насколько они похожи. Пусть отношения Богдана и Тани не сложились и все прекрасно знали, что не может быть и речи об искренних чувствах между ними, но сейчас, глядя на них, я вижу идеальную картинку идеальной семьи. Именно ту, о которой она говорила.
Меня пробирает озноб, и я закусываю изнутри щеку, чтобы унять нервозность. Сердце заходится в лихорадочном ритме. Я была бы не против составить компанию Вике или спрятаться где-нибудь в дальнем уголке, чтобы прийти в себя. Кожа начинает зудеть, и я потираю вспотевшую ладонь о комбинезон. Я с начала вечера чувствовала себя не на своем месте, но за шутками и разговорами разница между нами стала настолько незначительна, что я почувствовала себя как дома. Сейчас же я понимаю, как ошибалась.
Мне тут действительно не место.
Опускаю взгляд на свой аутфит, а затем поднимаю голову и смотрю на Таню. Она, как всегда, одета с иголочки: бежевый кашемировый свитер, темно-коричневые брюки карго и туфли на каблуке. Аккуратный макияж, укладка, маникюр. Мои глаза распахиваются, когда я замечаю на безымянном пальце правой руки кольцо. Я не могу утверждать, что оно помолвочное, но, судя по тому, как Таня улыбается, глядя на меня, понимаю, что это именно оно.
– Зачем ты приехала? – спрашивает Богдан.
В его голосе не слышно гнева или каких-то других эмоций. Сейчас он так похож на отца, что я не могу разгадать его за этой непроницаемой маской.
Таня прикладывает к губам салфетку и откладывает ее в сторону.
– Что ж, думаю, больше нет надобности что-то скрывать. – Она открывает сумочку, достает конверт и протягивает его Богдану. – Можешь быть уверен, все, что там написано, – правда.
Богдан убирает свою руку с моей, и от потери его прикосновения мне становится холодно. Мне инстинктивно хочется прильнуть к нему и попросить больше никогда не отпускать.
Он разрывает конверт и, вытащив сложенный пополам лист, раскрывает его. Я вижу, как его глаза быстро скользят по тексту, как пальцы сжимают проклятую бумажку, как его лицо становится бледным.
– Богдан, все в порядке? – Анна Сергеевна обеспокоенно вглядывается в него.
Но Богдан не отвечает. Он устремляет взгляд на Таню, и его рот безвольно открывается, но с губ не слетает ни звука.
Мне хочется вырвать чертову бумажку из его рук и самой прочитать.
– Что там? – вмешивается Даниил Олегович. – Кто-то болен? Или что? Почему ты молчишь?
Перевожу взгляд на Таню и вижу триумф в ее глазах. Вот о чем она говорила несколько недель назад.
– Я беременна, – с победной улыбкой объявляет она.
Позади меня что-то с грохотом разбивается, но я не могу обернуться – все мое тело оцепенело.
Второй раз в жизни я чувствую, что из меня вышибли весь воздух. Только если тогда мне казалось, что я больше никогда не смогу дышать, то сейчас, вновь ощущая каждый вдох полной грудью, я чувствую лишь нестерпимую боль, разрывающую изнутри.
Глава 47
Кофеварка пищит, разрезая зловещую тишину в квартире. Достаю из шкафа кружку, наполняю до середины горячим напитком и возвращаю кофейник на место. Каждое движение машинально, отработано до мелочей, но сегодня я делаю кофе только для себя. Мира ушла еще с рассветом, сославшись на необходимость привести себя в форму, но мы оба знаем, что она не хочет обсуждать произошедшее за ужином.
Со вчерашнего вечера она не сказала и пары слов помимо «все в порядке». После того как мы вернулись домой, Мира закрылась в ванной и пробыла там по меньшей мере час, а когда вернулась в спальню, то свернулась калачиком на краю кровати, сохраняя между нами дистанцию. Я знаю, что она не спала всю ночь, потому что сам бодрствовал и смотрел в потолок, воспроизводя в голове каждое сказанное Таней слово.
Она беременна.
Бумажка, которую она, торжествуя, протянула мне, словно это подарок на День благодарения, подтверждала срок в три с половиной месяца. Вдобавок ко всему к ней был прикреплен снимок УЗИ с изображением малыша.
Я бы с радостью кинул эту справку обратно Тане и сказал, что очередная попытка влезть в мою жизнь провалилась с таким же триумфом, с которым она вошла в дом моих родителей, но я прекрасно помню ту ночь, что мы провели незадолго до моего отъезда.
Я был в клубе и коротал вечер по привычному расписанию: пара стаканов виски, обмен любезностями со знакомым барменом, а потом флирт со случайной знакомой и секс на одну ночь. Только в ту ночь этой знакомой оказалась бывшая. Я не знаю, что на меня нашло, ведь я не прикасался к Тане на протяжении года после нашего разрыва, а предыдущие несколько попыток возрождения отношений закончились проклятьями в мой адрес. Но на этот раз было что-то другое: Таня казалась такой уязвимой, незащищенной, той, которой так хотелось любви. Я не помню, кто первый потянулся за поцелуем, не помню, как мы оказались в моей студии, единственное воспоминание – утром ее ладонь лежала на моей груди, и она намеревалась продолжить начатое ночью. По итогу я отвез ее домой и мы оба сошлись на том, что произошедшее – не более чем ностальгия по прошлому, которое сейчас грозится обернуться оглушительным настоящим.
Дверь в прихожей тихо закрывается, и слышатся едва различимые шаги Миры. Ее плечи ссутулены, волосы, собранные в низкий хвост, местами растрепались. Она снимает ветровку и останавливается в паре шагов от нашей спальни.
– Доброе утро.
Мира резко оборачивается на мой голос, и куртка падает из ее рук. Ее щеки раскраснелись, а карие глаза впервые выглядят так безжизненно. Еще ни разу за все время нашего знакомства я не видел такого пустого взгляда.
Мира суетливо заправляет волосы за уши, наклоняется и поднимает ветровку.
– Кофе?
– У меня нет времени. В клубе нужна замена.
Мира разворачивается и, не дожидаясь ответа, уходит в спальню. Она вновь сбегает, не желая принимать ситуацию. Я не могу ее в этом винить, так как сам не представляю, с чего начать. Объявление о беременности бывшей девушки – не то, чего ждешь на семейном ужине. Но для меня важно, чтобы Мира знала, что она – самое главное для меня. Что если мы будем вместе, то сможем пройти через любые трудности. Она может злиться на меня, кричать, упрекать. Я приму каждое слово.
Подойдя к спальне, упираюсь в дверной косяк плечом и перевожу взгляд на Миру. Она сидит на краю кровати и пустым взглядом смотрит на цветок, подаренный моей мамой. Господи, кто бы мог подумать, что судьба способна так резко развернуться и, нагло усмехнувшись, показать средний палец?
– Мира…
– Я думаю, тебе лучше вернуться в Нью-Йорк, – говорит она одновременно со мной.
Тебе. Не нам.
– Ты уже все решила, – с усмешкой произношу я.
– Тут нечего решать. У тебя будет ребенок, и я не собираюсь быть той, кто мешает его родителям быть вместе.
– Возможно, он не мой.
Мира оборачивается, и я вижу ее горькую улыбку.
– То есть ты не спал с ней?
Замешкавшись, я открываю рот и тут же захлопываю его, так как нет смысла отрицать очевидное. Мира закрывает глаза, тяжело выдыхает и качает головой. Мое молчание красноречивее любого ответа.
– Ты даже не хочешь попытаться.
– Богдан, у тебя будет ребенок! Ты думаешь, она бы пришла, не будь уверена, что ты отец? Господи, она ведь все просчитала. Она сказала, что между долгом и нашими отношениями ты выберешь первое. И прости, но сейчас это, – Мира обводит рукой пространство между нами, – кажется незначительным перед тем, что тебя ждет в будущем.