ает.
— Она соблазнила семнадцатилетнего мальчика?
— Да. А я ей это позволил.
Каталина почувствовала, как на нее накатывает тошнота.
— Отвратительно.
Натаниэль заметно напрягся.
— Я предупреждал.
Она осторожно накрыла его руку своей рукой.
— Я не про тебя, а про Анжелику. Надо же быть такой сукой.
Он впервые слышал, чтобы с ее губ слетело ругательство.
— Но я ей позволил, так что часть вины лежит и на мне.
— Тебе было всего семнадцать.
— В семнадцать уже отлично понимают, что такое хорошо и что такое плохо, и я понимал, что то, что мы делаем, не просто плохо, но, как ты и сказала, отвратительно. Дядя взял меня к себе в семь лет и вырастил…
— Он позволил Анжелике отослать тебя в интернат.
— Он делал все, что мог в сложных обстоятельствах. Он всегда меня поддерживал, и вот чем я ему отплатил. Мы забавлялись полгода, пока однажды дядя не пришел с работы чуть раньше и не застал, как она выходит из моей комнаты в одном белье. — Натаниэль допил пиво. — Ее он сразу вышвырнул вон, а мне дал неделю. А еще пообещал перевести на меня остаток родительских денег при условии, что он больше никогда меня не увидит.
— И с тех пор ты так ни разу его и не видел?
— Я пытался пару раз с ним связаться, но он не хотел иметь со мной ничего общего. Теперь у него совсем другая жизнь. Он развелся с Анжеликой, а потом снова женился и завел собственных детей, но я знаю, что меня он никогда не простит. Он был моим единственным родственником, к тому времени бабушка уже умерла, а я сам разрушил наши отношения.
Единственный родственник…
А теперь она носит под сердцем его ребенка… И он еще ни разу в жизни ни с кем этого не обсуждал.
— В Монте-Клере возраст согласия — восемнадцать лет, так что, если бы она попробовала тебя соблазнить у нас, угодила бы в тюрьму за изнасилование. Знаешь, я всерьез считаю, что тебе нужно отпустить чувство вины.
Глядя в темные глаза, полные сочувствия, Натаниэль вновь вспомнил, почему все это время так старательно держал ее на расстоянии. И несмотря на то, что он все еще злился, что Каталина сбежала, где-то глубоко внутри он знал, что она полная противоположность соблазнившей его женщины. Она сбежала от отчаяния, а теперь возвращается в Монте-Клер лишь ради того, чтобы ему помочь. Да в ней же вообще нет ни грамма эгоизма!
— Это не так просто.
— А я и не говорила, что это просто.
Когда принесший еду официант ушел, Натаниэль вздохнул.
— Даже не верится, что я тебе все это рассказал.
— Поверь, секреты хранить я умею.
Уж в этом он точно не сомневался, в конце концов, она всю жизнь прожила в королевском дворце Монте-Клера.
— Но уж что никогда не было секретом, так это похождения моего отца, но ему и в голову не приходит чувствовать себя хоть в чем-то виноватым. И Доминик такой же. Для них женщины всего лишь вещь, а тебя до сих пор мучает совесть за то, что ты совершил в семнадцать. По-моему, ты в сто раз человечнее их.
Если бы. Ведь его собственные поступки лишили его единственного человека, что после гибели родителей всегда его поддерживал.
Правда, в отличие от короля и принца Монте-Клера для него женщины не были вещью, и он искренне наслаждался их обществом, причем не только в постели, но до того, как обстоятельства связали его с Каталиной, он всегда четко видел, когда приходила пора двигаться дальше. Потому что ему никто и никогда не был нужен. Потому что, пока ты один, никто не сумеет причинить тебе боли. И ты сам никому больно не сделаешь.
— А как твоя мать относилась к похождениям короля?
Каталина лишь плечами пожала:
— Не знаю. Она его не любила, так что чувств ее они точно не ранили. Собственно говоря, у них был именно такой брак, который должен был быть и у меня.
— Брак ради долга. — Но они сумеют разорвать этот порочный круг.
— Верно.
— А у твоей матери тоже были романы?
— Ни одна женщина на месте моей матери не стала бы заводить романы. Слишком дорого бы они ей обошлись. Ты же видишь, вся власть принадлежит отцу, а следом за ним идет Доминик. Мамино же влияние было ничуть не сильнее моего. Проще говоря, ее мнение вообще ни гроша не стоило. Если бы стало известно об ее изменах, отец выставил бы ее из страны и лишил связи с детьми. Он мог вообще всего ее лишить, так неужели ты думаешь, что она стольким бы рискнула ради мимолетного романа?
Натаниэль покачал головой, но при этом ясно чувствовал, что она что-то недоговаривает.
— У нее не было романов, у нее была настоящая любовь. И именно ее я и застала в саду много лет назад. С главным садовником. Могу лишь предположить, что взаимная любовь к цветам их сблизила. Но одно я знаю наверняка. Ради пустой прихоти она никогда не стала бы рисковать, так что что-то у них точно было. Скорее всего, они действительно друг друга любили. И я уверена, что, когда она стала совсем больна и не могла больше покидать комнат, чтобы с ним видеться, это лишь ускорило ее увядание. Он был так близко, и при этом совершенно недоступен… Эта разлука разбила ей сердце, а ее смерть разбила его. Спустя два месяца он отравил себя газом.
— А еще кто-нибудь о них знал? Твой отец?
— Нет. — Она решительно покачала головой. — Только я. Узнай отец, он бы их обоих убил. — Ее глаза вдруг наполнились слезами. — И ты никому не говори. Никто не должен знать. Я не позволю, чтобы ее память изваляли в грязи.
Никто не должен знать. Те же слова она шепнула, впуская его к себе в спальню.
— Я никому не скажу.
— Пойдешь в ванную первой? — спросил Натаниэль, когда они вернулись к себе.
— Я быстро. — Она достала из сумки косметичку и полотенце.
— Не торопись.
— Я оставлю туалетные принадлежности в ванной, раз у тебя нет своих собственных.
— Их предоставляет отель.
— Серьезно?
— Да, их всегда предоставляют.
— И я должна пользоваться именно ими?
Какая же она все-таки наивная…
— Нет, это не обязательно. Можешь пользоваться своими.
Когда за Каталиной закрылась дверь ванной, он повалился на кровать и сжал голову ладонями. Стоило ему хоть на миг забыть ее истинную суть, как она сразу же говорила что-нибудь такое, что напоминало о том, что она Принцесса. С большой буквы.
Слыша, как льется вода, он невольно представил обнаженную красавицу…
Не в силах с собой справиться, Натаниэль громко застонал.
Забравшись под тяжелое одеяло, Каталина изо всех сил старалась не смотреть на часы.
Но все-таки не выдержала и посмотрела.
Девять минут тридцать три секунды. Именно столько Натаниэль провел в ванной.
Когда она вышла оттуда, завернутая лишь в полотенце, он бросил на нее всего один взгляд, от которого у нее внутри все разом вспыхнуло, и скрылся в ванной.
Десять минут четырнадцать секунд.
Дверь открылась.
Натаниэль вышел из ванной лишь в обмотанном вокруг бедер полотенце, и она вновь смогла полюбоваться великолепной мускулистой грудью, что так хорошо помнила по их первой ночи.
Не сводя с нее глаз, он выключил свет, и теперь их освещали лишь отблески все еще падавших за окном снежинок, но она разглядела бы его и в полной темноте.
В ту ночь, когда она впервые пустила его к себе, под халатом она была совершенно нага, но теперь на ней не было и халата.
Усевшись в кровати, она позволила одеялу соскользнуть.
Натаниэль громко застонал.
И сорвался с места.
Словно ягуар он одним рывком подался вперед, и не прошло и секунды, как навис над ней, крепко прижав ее руки к кровати. Его глаза, пылающие страстью, впились взглядом в ее лицо, а его губы были так близко, что она с легкостью могла бы его сейчас поцеловать.
Как же она его сейчас хотела…
— Поцелуй меня, — шепнула она, не в силах больше этого выносить. — Пожалуйста, поцелуй меня.
И тогда его губы наконец-то накрыли ее собственные, и она охотно впустила в себя горячий язык. А стоило ему отпустить ее запястья, как она сразу же обвила его шею руками, прижимая его к себе еще крепче.
Жадно впившись друг в друга губами, они заново узнавали друг друга. Одной рукой Натаниэль ухватил ее за волосы, другой неторопливо поглаживал по всему телу, запуская по ней волны дрожи…
Слегка отстранившись, он потерся носом о ее нос и сплел их пальцы.
— Я чувствую себя так, словно готов проглотить тебя всю целиком.
— Я так тебя хочу, — шепнула Каталина, приподнимая голову, чтобы вновь завладеть его губами. — Так хочу…
Чувствуя, как его вес вдавливает ее в матрас, Каталина как никогда остро ощущала собственное тело, а стоило ему лизнуть ее в шею, как она не выдержала и застонала.
Пока он неторопливо покрывал ее поцелуями, спускаясь все ниже и ниже, она пыталась прижаться к нему всем телом, чтобы ощутить его как можно ближе, и, когда он добрался до ее напрягшихся сосков, она снова застонала.
Она еще ни разу в жизни так живо не ощущала каждый миллиметр своего тела, и каждый этот миллиметр молил о внимании и поцелуях.
В их первую ночь его ласки потрясли ее до самого основания, но теперь…
Теперь, зная, какое наслаждение последовало за первым потрясением, она с нетерпением ждала, когда он спустится еще ниже.
Сколько же бесконечных ночей она раз за разом вспоминала ту неповторимую ночь… Да не только ночей, но и дней. Потому что чем бы она ни занималась и что бы ни делала, его образ всегда был в ее голове.
А между тем Натаниэль уже добрался до ее живота, а когда спустился еще ниже, она сладко выдохнула и полностью отдалась умелым ласкам, чувствуя, как с каждой секундой все нарастает и так неделями сводившее ее с ума желание.
Крепко ухватив ее за бедра, он настойчиво подстегивал ее наслаждение, пока оно не достигло пика и не взорвалось россыпью ярких осколков.
И Каталина сразу же поняла, что больше никогда и ни с кем у нее не будет такой близости. Все это лишь для него одного.
Натаниэль чувствовал, как что-то меняется. Каталина, не издавая ни звука, ерзала на постели, а потом все ее тело приподнялось, словно она хотела встать, и испустила один протяжный стон, а ее глаза открылись, а на губах заиграла слегка удивленная улыбка.