Девочка отрицательно покачала головой. Он поспешно добавил:
— Я не собираюсь вмешиваться в твои дела. Просто мне скучно гулять одному. А тут вижу: ты идешь да еще плачешь…
Девочка недоверчиво улыбнулась. Мокрое стекло перед ее глазами начало проясняться.
Она вспомнила, как учитель сказал: «Вита Лещук, ты виновата и должна извиниться перед Колей». Она тогда упрямо закусила губу и молчала. «Ну что ж, ты не поедешь на экскурсию. Побудешь дома, подумаешь». Не могла ведь она рассказать, как было на самом деле. Вита Лещук не доносчица. Пусть уж лучше ее наказывают…
— Послушай, девочка, я-то знаю, что виновата не ты, а Коля.
«Знает? Но откуда?»
— Послезавтра я лечу на день в Прагу. Хочешь со мной?..
Девочка вздрогнула, остановилась. Тоненькая и легкая, с пушистыми волосами, она сейчас до того была похожа на одуванчик, что хотелось прикрыть ее от ветра.
«Послезавтра наш класс летит в Прагу, а меня не берут…»
Вита подняла голову и внимательно посмотрела на незнакомца. Он был высокий, с несуразно широкими пленами, нависающими, как две каменные глыбы. Может быть, поэтому он немного горбился. На треугольном лице с мощным выпуклым лбом все угловатое, резкое. Даже брови напоминают коньки «ножи». А глаза добрые и тревожные.
— Проводить тебя немного?
Быстро добавил:
— А то мне одному скучно.
Вита молчала, и он снова заговорил:
— Расскажу тебе свою историю, может быть, ты захочешь мне помочь…
Против этого девочка устоять не могла.
— Хорошо, рассказывайте.
Медленно пошла дальше, покровительственно поглядывая на него. И он шел рядом, пытаясь приспособиться к ее шагам.
— Видишь ли, в Праге у меня очень много дел. Все их за день одному ни за что не переделать. А если ты согласишься полететь со мной и хотя бы выполнишь мое поручение на фабрике детской игрушки, я справлюсь с остальным. Ну, как, согласна?
— Надо еще спросить разрешения у мамы и бабушки, — сказала Вита, и незнакомец почему-то обрадовался.
— Конечно. И поскорей.
— Мой дом уже близко.
Она настолько прониклась доверием к спутнику, что перед эскалатором подала ему руку. Здесь было очень оживленно. Незнакомец так стиснул ее руку, что девочка вскрикнула.
— Извини, Вита.
«Откуда он знает мое имя? Почему ничего не говорит о себе? Как его зовут?»
— Пора и мне представиться, — тотчас произнес он. — Меня зовут Валерий Павлович. По профессии я — биофизик. Сейчас в отпуске. Но он кончается.
Некоторое время они ехали молча. И каждый раз, переходя с эскалатора на эскалатор, Валерий Павлович брал Виту за руку. Его пальцы были сухие и горячие, как будто он болен и у него высокая температура.
Когда подошли к Витиному дому и дверь автоматически открылась, Валерий Павлович на миг задержался у порога, словно не решаясь войти…
2. Их встретила мать Виты — маленькая круглолицая женщина, с такими же, как у дочери, пушистыми рыжи-
ми волосами. Она изумленно уставилась на незнакомца:
— О, к нам гость!
Женщина присмотрелась к Валерию Павловичу, и ей стало казаться, что она не раз его видела. Но когда? Где?
— Ксана Вадимовна, — представилась женщина.
— Валерий Павлович. — И сразу же отвел глаза.
«Где я его видела?» — пыталась вспомнить женщина. Сначала она решила, что это кто-то из сослуживцев мужа. Но тогда она помнила бы его, как помнит всех, кто имел отношение к Антону, к ее Анту. Она усиленно напрягала память, но ничего не вспомнила. А когда успокоилась, память сама легко, как вода соломинку, вытолкнула наверх воспоминание. Фойе театра. Выставка картин молодых художников. Опа тянет мужа за руку: «Ант, да пошли же! Третий сигнал!» А он не может оторваться от картины, написанной звучащими красками. На пей из тьмы выплывает лицо с заостренными чертами, яростно устремленное вперед. Ант сказал ей тогда: «Вот каким мне бы хотелось быть». Жена искоса взглянула на его полное доброе лицо с чуть оттопыренной губой и улыбнулась про себя: «Мальчишка!» А теперь она видит перед собой тот же портрет, но оживший.
«Может быть, художник писал его именно с этого человека? Невероятно…»
— Мама, а меня Валерий Павлович приглашает с собой в Прагу! — не замедлила сообщить девочка. — Он летит туда в тот же день, что и наш класс.
— Вот вы там и увидитесь, — сказала Ксана Вадимовна, не вдумываясь в слова дочери. Она смотрела на гостя и думала: «Как будто сошел с того портрета. Это лицо… Его мне уже не забыть. Только теперь я, кажется, понимаю, что нашел в нем Ант. Но оно слишком подвижно, так быстро меняется выражение, что невозможно уловить…»
— Мама! — нетерпеливо напомнила о себе девочка. — На экскурсию меня не берут, если не извинюсь перед Колей.
— Что случилось?
Я ударила его.
— И не хочешь извиниться?
— Ни за что. Он сказал, что герои — дураки, а трусы — умные. И что их называют по-другому потому, что это выгодно другим.
— Надо было объяснить. — Ксана Вадимовна попыталась успокоить дочь.
— Кому? Кольке? — девочка сказала это так выразительно, что мать невольно улыбнулась, а потом ей пришлось хмурить брови, чтобы показать, что она осуждает дочь.
— Несчастный человек ваш Коля. Жизнь у него будет неинтересная, если он не изменится, — проговорила, входя из другой комнаты, пожилая, но еще крепкая женщина с цыганскими глазами. Ее короткие черные волосы были так причесаны, что казались растрепанными.
— Я — Витина бабушка, — сказала она гостю и опять обратилась к Вите — Наверное, над ним следовало просто посмеяться.
Она многозначительно кивнула гостю, показывая, что за всем этим скрывается еще кое-что невысказанное. Но Ксана Вадимовна нетактично спросила:
— Это ты из-за отца?
Девочка напряглась, как струна.
— Мама права. В таких случаях лучше не примешивать личного, — поспешил Валерий Павлович то ли объяснить что-то девочке, то ли выручить Кеану Вадимовну.
Вита подчеркнуто отвернулась от гостя.
«Этого она еще не поймет, — с сожалением подумал он. — До этого еще слишком много синяков впереди».
— Вот видишь, доченька, — попыталась начать новое наступление Ксана Вадимовна, но Вита решительно тряхнула головой.
— Я не извинюсь перед ним. Ни за что!
— И не надо, — неожиданно поддержала ее бабушка. — То, что мы тебе сказали, — это на будущее.
Ксана Вадимовна пожала плечами и вышла из комнаты.
Вита украдкой посмотрела на гостя: как он реагирует? Все-таки ей очень, очень хотелось в Прагу. Гость сидел в кресле, сгорбившись, опустив голову. Но Вита видела, что глаза его улыбаются.
— Прошу к столу! — пригласила Ксана Вадимовна.
Они прошли в столовую, где на пультах перед каждым креслом горели лампочки синтезаторов.
— Я уже ввела программу. Оцените мое новое меню, — сказала Ксана Вадимовна гостю.
— Спасибо, но я не хочу есть, — отчего-то смутившись, проговорил он.
— Ну, немножко, немножко, только попробуйте!
Прежде чем Валерий Павлович успел опомниться, перед ним появилась тарелка с салатом. Люк синтезатора был открыт, значит, сейчас появится еще одно блюдо. Но тут длинный палец гостя нажал стоп-кнопку. Индикатор погас. Ксана Вадимовна удивленно повернулась к Валерию Павловичу. А он как-то уж очень беспомощно развел руками и проговорил:
— Но я совсем не хочу есть…
Бабушка не отрывала от него своих быстрых антрацитовых глаз, нахмурила брови. По ее лицу было видно, что она напряженно думает.
Валерий Павлович скользнул по ней взглядом. «Надо ей помочь. Пожалуй, это неплохой выход для всех нас». И он подсказал ей мысленно: «Да, ты не ошибаешься. Именно поэтому я кажусь вам странным, именно поэтому мне не нужно есть».
— Извините, — обратилась бабушка к гостю и повернулась к Ксане. — Можно тебя на минутку? Поможешь мне…
Женщины вышли в другую комнату, и здесь бабушка с упреком произнесла:
— Не приставай к нему. Разве ты еще не поняла?
— Что я должна понять?
— Ты не заметила в нем ничего необычного?
— Какой-то он странный…
— Странный… — протянула бабушка. — Это он нам кажется странным. А мы ему?
Ксана Вадимовна непонимающе пожала плечами. Ее жест означал: всегда ты что-нибудь придумаешь…
Бабушка посмотрела на нее долгим взглядом, покачала головой. «И как вы только уживались с Антоном, такие разные!» В ее памяти тотчас появился сын. Стоило тихонько позвать — и он всегда приходил, и она могла с ним беседовать. Но сейчас она не звала, а он все равно пришел. Возможно, никто другой не нашел бы здесь ничего удивительного, но мать знала: что-то случилось. А что могло случиться, если Антон погиб три года назад? Значит, что-то еще должно случиться…
Она с тревогой подумала о Вите. Можно ли ее отпускать вдвоем с ним… В ее голосе сквозило раздражение, когда она сказала невестке:
— Неужели ты не догадалась, что это синтегомо, сигом. Так, кажется, их назвали. Ты ведь видела такие существа недавно по телевизору. Говорили: «Это шаг в будущее человечества, великий эксперимент» — и еще разное…
Ксана Вадимовна вспомнила, ругнула себя: как же сразу не признала? Этот мощный лоб, глыбы плеч, в которых, наверное, спрятаны какие-то дополнительные органы. Человек, синтезированный в лаборатории. Сверхчеловек — по своим возможностям. И все-таки и тогда и теперь она воспринимала сигома скорее как машину, чем как человека. Читала, что это предрассудки, сродни расовым, глупое человеческое высокомерие, умом понимала, а сердцем не могла принять. Возмущалась, когда услышала, что уже многие из первых сигомов станут врачами. Думала: «Какой же это человек согласится, чтобы его исследовал сигом? А если тот решит, что слабое создание не достойно жизни? Бедняги сигомы — им не так-то просто будет заполучить первых пациентов…»
И вдруг — сигом у нее в гостях! Ну, конечно же, ему не нужна еда — он ведь заряжается через солнечные батареи и еще какие-то устройства, энергию копит и хранит в органах — аккумуляторах. Но что ему' здесь понадобилось?