— Тогда зачем преображать этих извергов?
— Более сильные, более развитые, лучше организованные виды, существа высшего порядка всегда способствуют эволюции низших. Если бы зайцу не приходилось спасаться от погони, он бы не бегал так быстро, если бы антилопы были медлительными и глупыми, лев не научился бы сидеть в засаде. По сути дела, все виды взаимно совершенствуются. Только некоторые из них быстрее проходят этапы эволюции, — они-то и способствуют развитию следующих, а потом исчезают. Все на свете зарождается и исчезает. От взрыва мертвых звезд рождаются новые миры. Миры порождают жизнь, которая своей смертью поддерживает новую жизнь. И все виды и все миры в конечном итоге равны. Все сделаны из одной звездной материи.
— Почему тогда ты изо всех сил стараешься сделать людей умнее и добрее?
— Помогаю совершенствованию видов.
— Я тоже вхожу в число этих „видов“? И, наверное, ты оживишь во мне какого-нибудь мертвого гения.
— Не говори глупостей. Неужто ты думаешь, что я бы пожертвовала Коперником, чтобы сделать из него Гюго? Я же тебе объяснила, что делаю гениев из отходов, а не из других гениев.
— Но я не уверен, что я — это я. Может, ты лишила меня памяти, может, привила мне чужие мысли, может… все может быть. От тебя всего можно ожидать.
— Чтобы убедить тебя в моей добронамеренности, я готова на очень рискованный для меня шаг. Мы поедем в город, где тебя больше всего знают. Там в банке у тебя есть сейф. Открывается он только от прикосновения твоих пальцев. Отпечатки пальцев пока еще никому не удалось изменить. Ты убедишься, что ты есть ты, представишь свои произведения, получишь признание как композитор, а я между тем тоже попробую сделать кое-какие свои дела.
И мы отправились. Пешком. У какого-то ручейка присели отдохнуть. Я положил голову ей на колени и… заснул. Когда проснулся, голова моя все так же лежала у нее на коленях, но мы находились в роскошно обставленной комнате со спущенными шторами.
— Пора! — сказала она. — Уже одиннадцать, а твой профессор бывает в консерватории до двенадцати. Не мешало бы тебе побывать у него.
Профессор встретил меня с распростертыми объятиями и с нескрываемой радостью:
— Где ты пропадаешь, черт возьми! Любые выходки должны иметь границы! Тебя уж полиция разыскивает.
Я рассмеялся и сам почувствовал, что стал хитрым и сообразительным, — иначе я не сумел бы ему ответить:
— У одной очаровательной дамы. Встретил настоящую любовь. Да и нужен был мне полный отдых.
— Слава богу! — воскликнул профессор. — Наконец-то отделался от этой пиявки, которая к тебе присосалась и использовала тебя в своих корыстных целях. А ты знаешь, что она возбудила дело о наследстве?
— Представляю, как она брякнется в обморок, узнав, что я жив. Ну, мне еще надо заглянуть в полицию.
В полиции ко мне отнеслись, как к баловнику, натворившему очередную глупость, попросили предупреждать, если я снова решу исчезнуть, и пообещали полную сохранность тайны.
Профессор пригласил меня на обед. Только там я заметил, что не выпускаю из рук какую-то папку, даже не зная, что в ней. В папке обнаружились партитуры двух симфоний, четыре скрипичных сонаты, квартет и большое произведение для мужского и детского хора, оркестра с какими-то особыми инструментами и альта.
Я показал все это профессору, и тот принялся кричать на меня, ругать, обзывая идиотом и скотиной за то, что я скрывал такое богатство. Он тут же бросился обзванивать элиту музыкального мира. Самые известные дирижеры перессорились из-за моих партитур, скрипичные сонаты разобрали самые именитые мои коллеги, только квартет не привлек к себе особого внимания, но что поделаешь: сам Чайковский писал не одни шедевры.
Между тем меня осадили журналисты, и вечерние газеты вышли с сенсационными заголовками: „Исчезнувший виртуоз появился снова, но уже композитором“ — и тому подобное.
После обеда я пошел в банк. Снял со счета большую сумму, взял из своего сейфа старинный индийский перстень, страшно дорогой, и решил пойти домой. Но куда? В сумятице я и не запомнил, где мой дом. Или это проказы Ведьмы? Сделала из меня то, что ей хотелось, и выпустила на свободу для саморазвития? Эта мысль привела меня в бешенство. Значит, больше я ее не увижу!
— Добрый вечер, Фома Неверный!
Рядом со мной остановилось такси. Она была в машине. Я обнял ее, будто мы не виделись годы, и надел ей на палец индийский перстень. Мы отправились к себе домой. Им оказался особняк за высокой оградой на краю города. Ведьма была в трауре, лицо было скрыто длинной темной вуалью. Когда мы остались наедине, она отбросила вуаль.
— Ты в трауре?
— Я забыла тебя предупредить, — ответила она. — Я твоя невеста. Траур ношу по сестре и жду, когда ее тело прибудет из Южной Америки, чтобы похоронить ее на родной земле. На людях я всегда буду появляться в трауре. Мне опасно показывать лицо.
— Почему же ты его не изменишь?
— Тогда изменятся и мысли.
— От пластической операции не изменятся.
— Это работа для коновалов, терпеть не могу операции. И потом я нахожу, что выгляжу неплохо. А ты посмотрелся в зеркало, которому можешь доверять.
— Да. И признаюсь, мне показалось, что я стал красивым! Как будто тот, что прежде, но красивый. Все это замечают.
— И женщины? Смотри у меня, красавец, я ревнива!
— Не надо так шутить. Ты же знаешь, что для меня ты важнее всего в жизни. Ты… Ты сама моя жизнь. Скажи, ведь ты не исчезнешь? Я тогда сойду с ума!
— Даже если мне придется исчезнуть, помни, что ты мой и что когда настанет время, я позову тебя к себе. И не отчаивайся, жди, что бы ни случилось. Я позову тебя, пусть даже между нами встанут огромные расстояния, людская ненависть и сама смерть.
Я был пьян от счастья. Что понимал я до сих пор в славе, любви и признании? Теперь Фортуна осыпала меня своими щедротами. Отовсюду ко мне были обращены благосклонные взгляды, возможно, мне и завидовали, но я не замечал. Всем очень хотелось узнать, кто эта женщина, преобразившая меня. Я узнал, что раньше был стеснительным, вечно хмурым, отрешенным от жизни, нервным и неприятным в общении. А теперь меня окружали умные, сердечные, искренние друзья. Меня наперебой зазывали в гости, но я старался уйти как можно скорее, чтобы оказаться наедине с моей Ведьмой. В обществе она не бывала, и все вокруг сгорали от любопытства.
Я потерял сон. Мне все казалось, что, если я усну, она растает, как сновидение.
Она тоже не спала. Может быть, знала, что должно случиться, и ждала.
Я спросил:
— Чего ты боишься? Ты же почти всемогуща. Кто может тебе угрожать? Я найму охрану.
— Излишне. Ни одна полиция не сможет оградить меня от тех, кто жаждет добиться мирового господства при помощи моих достижений.
— Кто? Гангстеры, шпионы?..
— И гангстеры, и агенты многих стран. Они слишком сильны, и их слишком много. Нам надо уехать. Тело, которое я ждала, уже прибыло из Южной Америки.
— Еще недельку! В среду будет исполняться моя первая симфония, а в четверг уедем.
— Поздно, — ответила она. — Слушай!
Внизу в гостиной послышались крадущиеся шаги.
— Это они! Не бойся. Укутайся одеялом и притворись, что спишь. И помни — я позову тебя. Жди, что бы ни случилось! Не верь своим глазам и жди!
Она поцеловала меня и прикрыла за собой дверь.
Через несколько минут из гостиной послышались выстрелы. Дрожащей рукой я набрал номер полиции. К моему удивлению, мне тут же ответили, — я думал, что провода перерезаны. Полиция прибыла немедленно, нашли ее труп, простреленный восемью пулями, обнаружили и следы четырех человек. Начались бесконечные полицейские допросы.
Я не умею лгать. Рассказал всю правду, и потому оказался у вас, господа психиатры.
Да, прошу вас, обследуйте мое психическое состояние! Я не обижусь. На вашем месте я объявил бы сумасшедшим любого, кто возьмется утверждать, что эта фантастическая история — чистая правда. Но я надеюсь, что вы вскоре убедитесь в моем здравом разуме. Даже слишком скоро. Разве вы не слышите странную похоронную музыку — отрывок шубертовской „Девушки и Смерти“, отрывок из прокофьевского концерта для виолончели, и все это — траурный марш в исполнении духового оркестра! Как насмешливо он звучит! Она смеется над смертью. Вот и похороны. Процессия нарочно проходит под окнами клиники. Смотрите, уважаемые профессора, каким вам кажется выражение лица покойной? А какой вам видится стройная дама в хвосте процессии? А перстень, который блестит под траурной вуалью? Это она! Мадемуазель Ведьма снова идет за собственным гробом! И если, ее снова убьют, она пойдет и на следующие свои похороны. Она бессмертна, жрецы Эскулапа, потому что она — частица космоса и потому что ведьма, а слово „ведьма“ сродни слову „ведать“, „знать“, „уметь“, видеть дальше вас, верные слуги науки… А вообще это не такая уж редкость, господа, чтобы человек шел за своим гробом. Герцог Альба утопил в крови Нидерландскую революцию, но она присутствовала на своих похоронах. Сервет и Ян Гус, Бруно и Везалий тоже шли за своими гробами. Невозможно похоронить ищущий человеческий дух. Невозможно сжечь всех ведьм. Но куда вы, уважаемые господа! За Ведьмой? Да, она ваш старый конкурент! Не стоит трудов, господа! Вам все равно ее не догнать, сколько бы вы ни бежали, как простому смертному никогда не угнаться за гением, хотя тот и не торопится. Дело не в скорости, господа, а в том, каковы шаги!
А теперь я могу идти?
Мое почтение, господа профессора, мое уважение, господа доктора! Желаю вам больших успехов, больше старания и меньше зависти!
Никола КесаровскиАЛАЯ КАПЛЯ
Посвящается Агопу Мелконяну
Я ждал конечного (разумеется, отрицательного) результата эксперимента № 103, чтобы заняться чем-нибудь более серьезным.
И надо же такому случиться — реакция оказалась положительной!
Я стоял, не смея взять второй экземпляр. Неужто это возможно? Я обалдело смотрел, как принтер выдает лист за листом. Ощущение такое, будто стоишь на перроне и ждешь поезда. Вот появляется состав, подходит к вокзалу и, вместо того, чтобы сбавить скорость, вдруг берет разгон, разъяренно рычит, стук колес сливается в протяжный звон, они отрываются от рельсов, локомотив взмывает ввысь, а за ним по невероятной кривой летит вагон за вагоном… Гигантский люпинг, каскад головокружительных фигур высшего пилотажа, невиданный слалом меж высоких послеполуденных облаков; только последний вагон немного заносит и он слегка задевает за них на виражах — сам Стенмарк чертовски позавидует! А ты… Что ты? Ты ошеломленно смотришь, машинально следишь за происходящим. Ты отключился. Только потом, когда придешь в себя, сможешь здраво рассуждать. А пока в голове крутится только одна мысль: неужто это возможно?! Так и я ошеломленно смотрел, как принтер выдает лист за листом, машинально следя за нумерацией страниц. На двадцать четвертой автомат щелкнул, сброшюровал страницы, заключив их в обложку с надписью: „Эксперимент № 103. 11.11.2017 г.“